– А давай ты снизу.
Я немедленно согласился и, скатившись с обширных телес Таисии, безмятежно раскинулся на соломе, как самый что ни на есть беззащитный молокосос. Вот тут-то Тайка и навалилась на меня деревенскими жерновами, да так отмолотила меня в прыгучем состоянии и без моей помощи, что я сомлел душой и телом, словно побывавши нечаянно под мотоблоком с собственного подворья. Правда, до полноценного трактора ей далеко было, но раздавить мой кисет запросто могла, не раскинь я свои лапы пошире, да не амортизируй руками, обхвативши со всей силы её ядрёную репицу. А у неё всё широкое было, что снаружи, что внутри. Снаружи-то нормально, есть где рукам разгуляться, а вот внутри-никакого ущемления органу, одно болтание в тёплой сырости, как одинокому огурцу в трёхлитровой банке. Поэтому ей вздохи и крики на всю округу, не помню сколько раз за ночь, а мне лишь под утро облегчение от напряжения, да и то через собственную волю и возможное шевеление под Тайкиной необъятностью.
Но как бы то ни было, к рассвету работу свою пошабашили, хоть Таисия и настаивала на продолжении безумства её плотских желаний. Однако, я был непреклонен, тем более, что моторесурс свой выработал-пот ручьём и на работу скоро. Словом, отряхнулись, наскоро оделись и разбежались к своим верстакам и вёдрам с краской. Что ни говори, но трудовая дисциплина у нас на высоте. Я даже опохмелиться с друзьями отказался, так как весь день какой-никакой рабочий аврал для жены с тёщей придумывал. А под конец рабочего дня что-то у меня спину и всё что ниже зудеть начало. Словно комар тело точит, а рукой не достать. Еле-еле конца смены дождался и намётом домой, рассмотреть, что за зараза к человеку привязалась. Вдруг, не дай-то бог, клещ энцифалитный.
Ближайшим родственникам в лице жены и её мамаши едва про аврал вякнул и сразу про клеща. Мол, проверьте мой весь накожный покров, а там и в медпункт под руки сопроводите, чтоб под наблюдением фельдшера отойти. И это ещё цветочки, ведь заразный клещ из человека может полноправного инвалида сделать…
И сделал. Только не клещ, а любимая жена и ненаглядная тёща. Особо лютовала тёща, как более опытная во всех делах. Видать и сама соломы не миновала. Ведь как я только рубаху скинул, так она сразу и определила по царапинам и соломинам на спине, а тем более ниже, так как и под трусы без разрешения заглянула, в каком аврале я ночь проводил. Даже правильно предположила с кем и каким образом. Только копной ошиблась, на другой конец поля показала, что ближе к магазину. Ведьма! Я не зря подозревал её в связях с нечистой силой, как только она мои заначки даже в подполе находить стала.
Словом, побили они меня в четыре вооружённых чем попало руки. На другой день на работу пошёл раскорякой и трудился стоя, как последний ударник. И Таисия меня за версту обегать стала, надвинув платок до подбородка. Может, думаю, с кем из моих беседовала
Но я не спрашивал, не сыпал соль на раны, как поётся в знакомой песне.
Закончив с заметным отличием Рязанское мореходное училище имени Петра и Павла по классу баяна, я долго бороздил волны седой Балтики на сухогрузе «Сельский сход» в качестве зюйд-вест кочегара у руля. Штормы, ураганы и скоропортящийся сухой груз закалили меня до стальной степени несгибаемости и беэоглядного жизнелюбия в среде обитания себе подобных морских волков. Я был ловок и храбр и, случалось, едва заслышав команду «аврал», первым кидался в пучину за борт, чтобы поправить какую-нибудь снасть или гребной винт, чем вызывал светлую зависть команды и скупую улыбку капитана.
По списании на берег, из-за прогрессирующей морской болезни в опорно-двигательном аппарате, я начал свою концертную деятельность по городам и весям. Однако, предпочитал последние, так как был очень близок к народу. Афиши того времени пестрели моей фамилией, а оркестр, в котором я подвизался в качестве концертирующего суфлёра, во мне души не чаял, позволяя солировать где придётся. Особенно легко мне давались фуги Баха и хоралы Глюка. Поэтому в кулуарах театральных уборных благодарные слушатели нередко рукоприкладствовали в аплодисментах до изнеможения и истомлялись в чувствах сопричастности к действу до крайности слезотечения. А я едва успевал раскланиваться в пояс на авансцене.
Однако, жажда перемены мест слагаемых жизненного уклада влекла меня на своём поводке с неистовой силой. А посему вскоре, достигнув невозможных высот в мире музыки, я повёл скитальческий и созерцательный образ жизни келейных старцев, устроившись проводником товарного вагона на перегоне Сызрань-Усть-Калым. И мне посчастливилось исколесить всю Европу вдоль и поперёк Уральских гор. Но и тут я не нашёл покоя сердцу и отдохновения души. С упорством, с коим курица точит на себя нож, бригадир поезда некстати начал делать мне прилюдно всевозможные замечания по поводу моей сторонней наблюдательности в ущерб сохранности груза. Эти придирки меня крайне возмущали и задорили на скандалы в станционных буфетах. И вскорости я очутился на вольных хлебах и повёл свободный образ жизни осёдлого волонтёра.
Я пахал, сеял и молотил языком на Алтае, околачивал груши чем придётся в предгорьях Кавказа, занимаясь самым обычным делом вездесущего агрария. В жару и холод не просыхали мои ветхие одежды от солёного пота, руки пузырились от кровавых мозолей, а всё тело ломила сладкая истома физического труженика. Так я постигал жизнь во всех её извращённых проявлениях, непреодолимо тяготея душой к прекрасному. И я тут имею в виду не поэзию и женщину в целом. Не это сумеречное, взбалмошное и, по большому счёту кое-где никчемное создание, а её, так сказать, главный элемент, её бессловесную пятую точку. Ведь сколько грациозности и зрелищной привлекательности в этой седалищной массе! В этой, отстранённой от ума головы животрепещущей и резвой мышце, будь она хоть в штанах, хоть вовсе без оных, что, несомненно, притягательнее всякому наблюдательному взору вплоть до гипертонии и трепетания всех органов внутренней секреции. Ведь всяк, положа руку на сердце, может честно признаться, что даже без контактного осязания, а только при созерцании вихляния и перекатывания этого чудного достоинства впереди вас идущей женщины, понуждает опустить руку в собственный карман и нащупать там пачку сигарет или что-нибудь похлеще в виде курительной трубки и кисета с табаком!
Однако, хватит скупо угощать читателя вышеизложенной преамбулой и пора вплотную переходить к основным положениям, выявленным эмпирическим путём прогрессирующего мыслительного процесса априори в нижеследующем моём колоссальном труде…
Многолетние наблюдения за толпами идущих, бегущих, и фланирующих женщин, позволило нам сделать сенсационный вывод, что их, мягко говоря, попки, как и более увесистые телесные отложения, можно вполне научно классифицировать и произвести градацию с присвоением того или иного строго научного наименования и порядкового номера, как, собственно, это и сделано во всей зоологии, ботанике и микробиологии. И проделать это так тонко, чтобы даже неопытный естествоиспытатель мог слёту и на взгляд определить тип, вид и даже подвид созерцательно исследуемого объекта у любой его носительницы. Но тут мы столкнулись с определённого вида трудностями, так как не все дамы ходят в штанах или купальниках. Иные особи так глубоко прячут своё богатство под покровом платьев и в складках юбок, что даже не всякому практикующему проктологу удаётся даже мысленно заглянуть под подол. И здесь, казалось бы, вполне разумно было прибегнуть к пальпации, но дикое непонимание женским полом задач нашего изучения и следующий за этим лёгкий мордобой заставили нас остановиться лишь на созерцании доступных взгляду тыльных выпуклостей, так и не охватив научным подходом некоторую часть подопытного материала, хотя у иной даже сквозь солдатскую шинель можно лицезреть такой достаток телес, что невольно поражаешься непродуманной щедрости матери-природы. Но поспешим к делу и нижеизложенным выводам наблюдательного ума:
ТРАКТАТ О ПОЛУШАРИЯХ, НЕ УЧАСТВУЮЩИХ В МЫСЛИТЕЛЬНЫХ ПРОЦЕССАХ, НО ТРЕБУЮЩИХ ПРИСТАЛЬНОГО ВНИМАНИЯ СО СТОРОНЫ
1. «Стандарт». Стандарт, он и есть стандарт, как тариф или плата по таксе, которые меняются по истечение отведённого времени или по иным объективным причинам. Представляет собой две, как правило, юные и упругие выпуклости небольшого размера, ещё не истёршиеся насиживанием собственного гнезда, а бездумно веселящиеся при ходьбе с явно выраженной кокетливостью соблазна. «Стандарт» встречается повсеместно, под платьем слабо различим и не может являть выдающиеся способности зрелого возраста. При похлопывании имеет звонкость мухобойки, при поглаживании-недостаток площади осязания. Весьма притягателен для впервые закуривших юнцов и отошедших от плотских утех старых козлов. Многообещающий при правильном вскармливании их носительниц, но если его не лелеять с юности, то превращается с годами в два злобных кулака старой девы. Как правило, взгляд зрелого и умного самца скользит мимо этого мимолётного удовольствия.
