— Просто здорово, что прошли оба претендента от Боткинской.
Но, Ростислав Альбертович, ваше «коротко о себе» заняло больше получаса…
Покрохин любит вспоминать тяжелое детство, службу в Туркестанском военном округе и пять лет в рыбацком поселке под Хабаровском.
Наверное, «отцы» посочувствовали. Джефф скорее всего, не понял, о чем идет речь.
— Вы только начинаете жить, и вот — вытянули свой счастливый билет. Вам представилась такая возможность! Вырваться из нищеты, встать на ноги. Не транжирьте там. И, Ростислав Альбертович, не вызывайте семью, а ты, Олег, не увлекайся прекрасным полом. Год можно потерпеть.
Насчет семьи я с ней полностью согласен.
— Но чем тебе удалось так очаровать Джеффа? — и пояснила для моего товарища по счастью, Процедура отсева практически свелась к обсуждению кандидатуры Олега. Посылать его в Англию первым или сразу выписать все необходимые дипломы.
Покрохин закусил верхнюю губу. У Нелли Алиевны особое чувство юмора.
— Наверное, он увидел во мне фенотипического анестезиолога, — как можно туманнее ответил я и подкрутил усы.
— Не-ет… Тут не обошлось без биополей.
Еще и экстрасексом обозвали.
Уже у метро Батыриха напомнила о своем 65-м дне рождения, который ожидается через неделю, но планируется к обмыванию завтра. Следующую неделю профессорша собирается провести в Тунисе на съезде арабских анестезиологов. Удружил Ибрагим Нузейли — наш палестинский друг.
Отец приехал без пяти восемь — мрачнее тучи — и сразу приступил к промыванию мозгов.
— Ну что, все гуляешь, кобель несчастный! Ничего не подцепил? — и дальше в том же духе про эпоху СПИДа, про извращенца, с которым я сожительствую, и которому он обязательно все ребра переломает.
Это Паше-то с его черным поясом!
Я привык к отеческим внушениям, но перед людьми стыдно. Папа имеет обыкновение постепенно набирать децибелы. Его голос легко пробивает ветровое стекло «двадцатьчетверки» и перекрывает шум пригородных поездов.
Думаю, броня «Т-80» и турбины «Руслана» — не предел.
Когда перешли к проблемам злоупотребления спиртным и «всякой гадостью» (угадал или дедуктивный метод) в нашем «притоне», вокруг машины начала собираться толпа. Мы тронулись с места.
— Па, я в Англию еду.
— Подбросить прямо сейчас?
— Серьезно.
Я не любитель глупых розыгрышей, и отец это знает. Поверил.
Выслушал. Переменился в лице.
— Что ж. Первый путевый поступок за три года. Поздравляю.
Через двадцать минут мы поделились своей радостью с мамой и бабушкой.
Женщины суетились на кухне. Отец вынул из бара початую бутылку «Гордона» и две банки «тоника».
— Ничего, что теплый?
— Да я не хочу…
— Ладно ломаться. Здесь можно.
Проверяет.
— Хватит, хватит. Ну, за успех этого безнадежного предприятия!
Интерес к противоположному полу, медицине и противоестественному состоянию, бесцветно именуемому алкогольным опьянением, проснулся во мне почти одновременно. На этой самой квартире. В шестом классе я впервые попробовал «Шартрез» и «Бенедиктин» — из этого самого бара. Тогда же начал потихоньку таскать Большую медицинскую энциклопедию из книжного шкафа в коридоре — том за томом. Листал, ничего толком не понимая. За тридцать четвертым томом обнаружил колоду игральных карт эротического содержания. После чего регулярно запирался в своей комнате и оживлял неуемным воображением прекрасных див в «техноколоре». Пигмалион и пятьдесят четыре Галатеи.
Мама стелила мне в маленькой комнате.
— Не надо, мам, я домой поеду.
— Не выдумывай, останешься сегодня у нас.
Пришлось соврать, что позавчера в мою квартиру ломились трое неизвестных, пока сосед не вызвал милицию. Недалеко от правды.
Дома не было ни единого градуса. Я зашел к соседке с десятого этажа, которая с небольшой наценкой торгует водкой удовлетворительных органолептических качеств. Засунув бутылку в морозилку, принялся выкладывать на кухонный стол гостинцы из отчего дома: буженину, маринованные грибы, пирожки с капустой, вареники (ха, вареники!) От ноги под стол что-то закатилось. Я нагнулся. Початый флакон кетамина. Рядом лежал листок бумаги. Я поднял его, положил на стол и пристроился по соседству. Пододвинул к себе пепельницу и закурил.
Ты висишь в уголке на крючочке,
В пятнах крови помятый халат.
Позади наша бурная ночка,
Ухожу, наконец, как я рад!
Ухожу, я вам больше не нужен,
Ухожу, а куда мне идти?
Вы поставьте ворота поуже
И побольше мостов на пути.
Я вздохну, проходя за ворота,
Стану маленьким, стану простым,
И забуду про эту работу,
Поглощая дукатовский дым.
Молча я постою над рекою
Между грязных ее берегов.
Никогда ты не станешь такою,
Потому что я сам не таков.
Я не знаю, смеюсь или плачу,
Перепутав вперед и назад,
Только утром я снова упрячу
В сумку белый хрустящий халат.
Хорошо, что Лена его не заметила.
Утром на мой телефон поступили два вызова. Оказалось, что обрывали его всю ночь (но я ничего не слышал).
В октябре Женя Ломов перетащил меня в свой кооператив — тамошней стоматологической службе требовался анестезиолог. «Панацея» занимает помещение нерентабельной хозрасчетной поликлиники. Мне выделили пустой кабинет с раздолбанным креслом без поджопника.
Я засучил рукава.
Поджопник нашел на помойке рядом с соседней парикмахерской.
Дернулся было выбить наркозное оборудование по официальным каналам.
Председатель Юрий Иосифович Разумовский сначала обещал помочь, потом бессильно развел руками.
Помогла Марфа — старшая медсестра все того же операционно-анестезиологического отделения все той же балашихинской ЦРБ. По старой дружбе запустила меня на склад медицинского металлолома. Металлоломом дело не ограничилось. Я прихватил новые баллоны для закиси и кислорода, ларингоскопы, редукторы и много того, что совсем не предназначалось для списания. Аналогичную активность развернул в подвалах Боткинской ГБО и кафедры.
Вскоре кабинет заполнился. Дома громоздились сумки и коробки. Вешали, прибивали, собирали и подсоединяли все сами — я и Женя. Через неделю над входом красовалась кварцевая лампа — от Марфы. На стойке для баллонов закрепили: сверху английскую наркозную приставку от Батыр, чуть ниже — отечественный адсорбер (от нее же). На ножку прикрутили немецкий пневматический респиратор от Чикеса. Уникальный наркозный аппарат не только удивлял всех сотрудников кооператива своим экстерьером, но и работал. Сверху присобачили стальную полочку с чешской «Хираны» от Юлика. На ней разместились дыхательные аксессуары — от него же. Кстати пришелся крючок неизвестного предназначения — прицепили мешок «АМБУ» от Силанского. Рядом на цепочке для унитаза подвесили дедов златоустовский секундомер.
Ближе к концу ремонта в кабинет заглянул Сема Пинский. Как специалисту широкого профиля — Сема брался и за лечение, и за малые операции, и за протезирование — Разумовский поручил Пинскому поднаркозные манипуляции.
Вообще-то стоматологи не любят работать с анестезированными пациентами — вдруг что случится. Да еще дышать всякой дрянью. Но у Сёмы широта взглядов соответствует широте профиля. Рассказывают, что в «застойные» времена, опасаясь визита ОБХСС, он поставил своей собаке золотые коронки на все зубы — там никто искать не будет. Видимо, тогда Сема и осознал преимущества общего обезболивания.
У Пинского, помимо собаки, есть белая «восьмерка», фигуристая любовница и жена — тоже стоматолог с конгениальными доходами. Мне порой кажется, что православные понимают притчу о талантах (Матв. 25:14–30) чересчур буквально.
Семе кабинет не понравился: «Тесно».
Перебрались в другой, просторнее. Все перемонтировали — еще неделя мышиной возни.
Наум, видя такие старания, грозился нас премировать, но потом передумал.
К тому времени набралось уже штук пять больных, в основном истеричек, которых мутило от одного вида бормашины.
Я рвался в бой. Председатель утвердил наш график: два вечера в неделю.
Завалы разгребли дней за десять, после чего желающие лечить зубы под наркозом попадались все реже и реже. Половину гонорара — «полтинник» за наркоз — я отдавал в кооператив. Особо не разгуляешься.
Я предложил организовать рекламную компанию, ведь есть местные газета и радио. Юрий Иосифович только плечами пожал. «Тебе надо, ты и занимайся».
Я и занялся. Заказал на заводе жестяной трафарет со следующим текстом: «Только в кооперативе „Панацея“! Любые стоматологические услуги под любым наркозом. Цены умеренные. Пенсионерам, ветеранам ВОВ и „афганцам“ 25 % скидка». Ночью ездил по Балашихе с трафаретом, краской и кистью. Размалевал все стены в округе и за ее пределами. Перепачкал уйму шмоток.
