Николай Лейкин - Наши за границей

L

Представленіе фантастическаго балета «Экзельсіоръ» началось. Декораціи были великолѣпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одѣты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвѣтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрѣлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Онѣ откидывали то правыя ноги, то лѣвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ — и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.

— Удивительное дѣло: только одна танцовщица и распинается въ танцахъ, а всѣ другія только на мѣстѣ толкутся да ноги задираютъ, — сказалъ Николай Ивановичъ, когда балерина чуть-ли не въ десятый разъ стала выдѣлывать замысловатое соло на пуантахъ. — У насъ ужъ ежели балетъ, то всѣ прыгаютъ, всѣ стараются, а здѣсь кордебалетъ какъ будто только на манеръ мебели. — Все-таки хорошо, все-таки интересно. Ты посмотри, какая роскошная обстановка, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Ей-ей, у насъ, въ Петербургѣ, балетъ лучше. Театра такого роскошнаго нѣтъ, а балетъ лучше. — Ну, какъ-же лучше-то! Смотри, смотри: принесли лѣстницы и забрались на ступеньки. Вонъ какъ высоко стоятъ и руками машутъ. Вѣдь это цѣлая гора изъ людей.

— Вѣрно. Но танцовальнаго-то дѣйствія все-таки нѣтъ. Ты посмотри: одна только танцовщица и надсажается, взмылилась, отъ нея ужъ паръ валитъ, a ей никто не помогаетъ. Балетъ долженъ состоять изъ танцевъ. Всѣ пляшутъ, всѣ подпрыгиваютъ, всѣ кружатся, — вотъ это я понимаю.

— Вѣрно, ужъ здѣсь такой обычай…. Перемѣнилось нѣсколько картинъ со скорой перемѣной и опустили занавѣсъ. Начался антрактъ. Супруги начали наблюдать публику.

— Удивительное дѣло, что и здѣсь въ театрѣ нѣтъ хорошихъ нарядовъ на публикѣ. Оказывается, что я лучше всѣхъ одѣта, — сказала Глафира Семеновна. — Даже обыкновенныхъ-то простыхъ модныхъ нарядовъ нѣтъ, a все рвань какая-то. Именно рвань. Гдѣ-же хваленые французскіе модные наряды-то?.. На выставкѣ ихъ нѣгь, въ театрѣ нѣтъ. Да вѣдь въ какомъ театрѣ-то! Въ балетѣ. У насъ въ балетъ являются разодѣтыми въ пухъ. Посмотри вонъ какая налѣво въ креслѣ сидитъ. Чуть не отъ корыта. Пальтишко на ней, я думаю, чуть не пять разъ перешивалось, на головѣ какая-то помятая шляпка. Ей-ей, я передъ отъѣздомъ заграницу нашей горничной Марфуткѣ въ сто разъ свѣжѣе этой шляпки свою шляпку подарила. Ну, Парижъ!..

— Не въ модѣ, должно быть, въ театръ рядиться, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Такъ куда-же рядиться-то? На выставку не рядятся, въ театръ не рядятся, такъ куда-же рядятся-то? А между тѣмъ Парижъ считается самымъ первымъ городомъ по части нарядовъ.

Николай Ивановичъ улыбнулся.

— А ты знаешь правило: сапожникъ всегда безъ сапоговъ, а портной съ продранными рукавами и въ отрепанныхъ брюкахъ, — сказалъ онъ. — Для чужихъ Парижъ наряды приготовляетъ, а самъ не щеголяетъ. Да и вотъ я что еще замѣтилъ. — продолжалъ онъ:- вѣдь мы сидимъ въ балетѣ, а посмотри-ка — гдѣ военные? Какъ есть ни одного офицера въ театрѣ.

— Да что ты!

— Ищи и укажи мнѣ. Даже въ первомъ ряду ни одного офицера нѣтъ, не говоря уже о генералахъ. Видишь первый рядъ… Только статскія плѣши и бороды.

Глафира Семеновна стала блуждать глазами по театру и отвѣчала:

— Дѣйствительно, вѣдь совсѣмъ нѣтъ военныхъ.

— Вотъ, вотъ… А у насъ-то въ балетѣ весь первый рядъ какъ на подборъ генералитетомъ да господами военными занятъ. Однако, что-же мы не сходимъ въ фойэ? Надо-бы съ землякомъ повидаться, съ которымъ мы давеча встрѣтились въ подъѣздѣ.

— Да, да… И очевидно, онъ человѣкъ знающій Парижъ, — подхватила Глафира Семеновна. — съ такимъ человѣкомъ пріятно…

Въ слѣдующемъ антрактѣ супруги гуляли по роскошному фойэ и отыскивали земляка, познакомившагося съ ними на подъѣздѣ театра.

Землякъ вскорѣ былъ найденъ въ фойе театра. Онъ самъ искалъ супруговъ.

— Ну, какъ вамъ понравился балетъ? — спросилъ онъ Николая Ивановича.

— Ничего. Декораціи отличныя, костюмы тоже. Ну, а что насчетъ танцевъ — у насъ въ Петербургѣ куда лучше и шикарнѣе. Помилуйте, вѣдь здѣсь въ балетѣ всего только одинъ бабецъ и танцуетъ, а остальныя только съ боку на бокъ на мѣстѣ переваливаются, руками машутъ и улыбки строятъ.

— Здѣсь всегда только одна танцовщица, а остальное кордебалетъ.

— Да и кордебалета нѣтъ. Какой это къ чорту кордебалетъ! Вспомните, какъ у насъ въ балетѣ танцуютъ. Выскочатъ двѣ штучки, отмахаютъ на удивленье, а за ними ужъ, смотришь, выскочили четыре и откалываютъ еще лучше. Только эти кончили — третьяго цвѣта шесть штукъ выскакиваютъ и еще мудренѣе танецъ докладываютъ. А за этой шестеркой восьмерка летитъ, за восьмеркой-десять штукъ и только ужъ послѣ всѣхъ вылетаетъ госпожа балерина первый сортъ и начинаетъ балетныя штуки выдѣлывать. Вотъ это балетъ! Послушайте, позвольте вамъ предложить выпить чего-нибудь для перваго знакомства, — сказалъ Николай Ивановичъ земляку. — Гдѣ здѣсь буфетъ?

— Да здѣсь буфета пѣтъ.

— Какъ нѣтъ? Въ театрѣ, да нѣтъ буфета? Что вы!

— Въ очень немногихъ театрахъ въ Парижѣ есть буфетъ. А гдѣ и есть, то даже не въ театрѣ, а подъ театромъ — и входъ съ улицы.

— Ну, порядки парижскіе! Театры безъ буфетовъ, вмѣсто капельдинеровъ какія-то накрашенныя бабы-нахалки.

— А знаете-ли, что это за женщины, замѣняющій 3Дѣсь капельдинеровъ? — спросилъ землякъ и отвѣтилъ:- Большинство изъ нихъ, говорятъ, бывшія актрисы, фигуранточки, кордебалетныя. Устарѣла, пришла въ ветхость, растолстѣла, милый другъ сбѣжалъ, явились превратности судьбы — и вотъ онѣ изъ за кулисъ-то на капельдинерскую должность. Нѣкоторыя изъ нихъ, можетъ быть, когда-то даже здѣсь на сценѣ театра Эдена прыгали и тюлевыми шарфами потряхивали, а теперь, когда располнѣли и превратились въ шести-пудовыхъ бобеленъ, то ужъ какое тутъ прыганье! Вотъ антрепренеры во вниманіе прежнихъ заслугъ и позволяютъ имъ капельдинерствовать въ театрахъ собирать съ публики посильную дань.

— То-то онѣ бѣлки-то такъ подъ лобъ по старой актерской памяти закатываютъ! А только и нахалки-же!

— Да, ужъ онѣ каждаго посѣтителя облагаютъ здѣсь данью. Хочешь или не хочешь, а что-нибудь дай. У мертваго выпросятъ. Впрочемъ, и то сказать: вѣдь и десятью сантимами остаются довольны, а это на наши деньги всего только три копѣйки, — закончилъ землякъ.

— Поужинать-то все-таки послѣ театра куда-нибудь пойдемъ? — спросилъ онъ земляка.

— Да некуда. Все будетъ заперто. Здѣсь, въ Парижѣ, въ одиннадцать часовъ вечера уже всѣ рестораны закрыты.

— Да неужели всѣ?

— Есть два-три ресторана съ ночной торговлей, но тамъ по ночамъ берутъ за все двойную плату.

— Пустяки. Поѣдемте. Только-бы поужинать да съ хорошимъ землякомъ побесѣдовать. Столько времени русскаго человѣка въ глаза не видалъ, да стану я какія-нибудь цѣны разсчитывать…

— Неловко вамъ въ эти рестораны ночью съ женою ѣхать.

— Отчего?

— Оттого, что тамъ исключительно только однѣ кокотки по ночамъ бываютъ. Туда послѣ театровъ только съ кокотками ѣздятъ.

— Николай Иванычъ, поѣдемъ туда! — воскликнула вдругъ Глафира Семеновна. — Покажи мнѣ, какія такія парижскія кокотки.

— Да что ты, что ты, матушка! — замахалъ руками Николай Ивановичъ. — Развѣ это можно?

— Отчего-же? Ну, кто насъ здѣсь въ Парижѣ знаетъ? Рѣшительно никто не знаетъ.

— Но вѣдь и тебя самое могутъ за кокотку принять.

— А пускай принимаютъ. Что-жъ изъ этого? Вѣдь я буду съ мужемъ, съ тобой.

— Что ты говоришь. Боже мой, что ты говоришь!

— Пойдемъ, Николай Иванычъ. Съ мужемъ жена можетъ гдѣ угодно быть.

— Но вѣдь тебя какой-нибудь пьяный можетъ схватить, обнять, поцѣловать. Я не стерплю — и выйдетъ скандалъ, драка… Нѣтъ, нѣтъ…

— Неловко вамъ туда, сударыня, ѣхать, положительно неловко, — сказалъ землякъ.

— Экіе вы, господа, какіе! Ничего настоящаго парижскаго я не увижу. Вѣдь этими самыми кокотками Парижъ-то и славится, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Полно, полно… Не мели вздору, — строго замѣтилъ ей Николай Ивановичъ и опять обратился къ земляку:- Но вѣдь есть-же здѣсь и семейные люди… Гдѣ-же они ужинаютъ?

— Въ большинствѣ случаевъ здѣсь совсѣмъ не ужинаютъ. Поздній обѣдъ — чуть не въ восемь часовъ вечера, такъ какой-же ужинъ! Но ежели семейные люди хотятъ по ночамъ ѣсть, то они заранѣе покупаютъ себѣ что-нибудь изъ холодныхъ закусокъ и ѣдятъ дома.

— Эхъ, жалко, что мы не можемъ съ вами поужинать! — досадливо пробормоталъ Николай Ивановичъ.

— Тогда завтра можемъ пообѣдать, — отвѣчалъ землякъ. — Вы завтра будете на выставкѣ? Вотъ назначимъ тамъ какой-нибудь пунктъ и встрѣтимся.

— Надоѣла ужъ выставка-то. Завтра мы думаемъ пошататься по магазинамъ. Она вонъ хочетъ себѣ что-нибудь въ магазинѣ де-Лувръ купить.