Николай Лейкин - Наши за границей

— Надоѣла ужъ выставка-то. Завтра мы думаемъ пошататься по магазинамъ. Она вонъ хочетъ себѣ что-нибудь въ магазинѣ де-Лувръ купить.

— И отлично. И я тамъ буду. Вотъ тамъ и встрѣтимся. Въ которомъ часу?

— Часовъ въ одиннадцать.

— Вѣрно, ужъ будете шелковыя матеріи для жены покупать? Такъ спросите шелковое отдѣленіе во второмъ этажѣ и будьте тамъ.

Въ это время въ фойэ раздался звонокъ, возвѣщающій, что сейчасъ поднимутъ занавѣсъ.

— Звонятъ. Сейчасъ начнется актъ. Пойдемте на мѣста… — сказалъ землякъ, пробираясь изъ фойэ въ корридоръ, и, раскланявшись съ супругами, сказалъ:- Такъ завтра въ магазинѣ Лувръ? До свиданія.

Супруги также направились въ театральную залу.

Еще и одиннадцати часовъ не было, а спектакль въ театрѣ Эденъ кончился. Супруги отправились домой. Они хотѣли ѣхать, но у подъѣзда, къ немалому ихъ удивленію, не оказалось извозчиковъ, и вслѣдствіе этого пришлось отправиться пѣшкомъ. Разстояніе отъ театра до ихъ квартиры было, впрочемъ, не велико. На этотъ разъ Глафира Семеновна вела уже своего мужа домой съ увѣренностью въ дорогѣ. Вчерашнее ночное отыскиваніе гостинницы ознакомило ее съ улицами, ведущими къ этой гостинницѣ. Площадь Большой Оперы была знакома, прилегающая къ ней улица Лафаетъ была знакома, переулки, выводящіе изъ улицы Лафаетъ къ гостинницѣ, были также узнаны ею. Вотъ и посудная лавка на углу переулка. Она не была еще закрыта. Супруги вспомнили, что они хотѣли купить себѣ спиртовой таганъ и жестяные чайники для заварки чая, зашли въ лавку и купили. Зашли также въ съѣстную лавку и купили себѣ колбасы и сыру. Въ съѣстной лавкѣ оказался и хлѣбъ, который также былъ пріобрѣтенъ ими. Домой они возвращались съ ужиномъ, но вотъ бѣда: у нихъ не было спирту для тагана, на которомъ-бы они могли заварить чай. Гдѣ купить спиртъ — они не знали, не знали даже, какъ онъ называется по-французски, чтобы спросить его.

— Дѣлать нечего, придется опять безъ чаю спать ложиться, — сказалъ Николай Ивановичъ и, тяжело вздохнувъ, прибавилъ: — эхъ, жизнь парижская! А говорятъ еще, цивилизованная.

Подъѣздъ гостинницы, какъ и вчера, былъ уже запертъ. Они позвонили. Отворилъ имъ опять самъ хозяинъ безъ сюртука, въ одномъ жилетѣ и въ туфляхъ. На площадкѣ около лѣстницы стояли двѣ складныя кровати и на каждой изъ нихъ изъ-подъ одѣяла торчало по головѣ въ бѣлыхъ спальныхъ колпакахъ. Въ одной изъ головъ супруги, при свѣтѣ привернутаго, еле мерцающаго рожка газа, узнали голову слуги, прислуживавшаго имъ въ номерѣ.

— А что, венъ ружъ можно а презанъ получить? Онъ пе? — спросилъ Николай Ивановичъ хозяина.

Тотъ поморщился, но все-таки отвѣтилъ, что можно. Очевидно, всякая жизнь въ этой маленькой гостинницѣ совсѣмъ уже кончалась къ одиннадцати часамъ вечера, и постояльцы и прислуга послѣ этого времени спали.

Когда они проходили мимо кровати слуги, тотъ поднялъ на своемъ ложѣ голову подобно сфинксу и произнесъ:

— La bougie et les allumettes sont près de la porte.

— Что онъ такое бормочетъ намъ? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Что-то про свѣчку и про спички, — отвѣчала та.

Поднявшись по слабо освѣщенной лѣстницѣ къ себѣ наверхъ, они дѣйствительно нашли на полу около двери мѣдный подсвѣчникъ съ огаркомъ и грудку спичекъ, зажгли свѣчку и вошли въ свою комнату. Вскорѣ явилось и вино. Его принесъ самъ хозяинъ, поставилъ на столъ и наставительно произнесъ:

— Je dois vous dire, monsieur, qu'à onze heures nous finissons déjà notre travail. Il faut se reposer, bonsoir, monsieur et madame [20],- раскланялся онъ и ушелъ.

— Что онъ сказалъ? — опять обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.

— Рѣшительно ничего не поняла, — отвѣчала та.

— Ахъ, француженка, француженка! Чему только васъ въ пансіонѣ учили!

— Учили, но не этимъ словамъ. И наконецъ, въ пансіонѣ, когда мы переводили что-нибудь съ французскаго, то всегда со словаремъ.

Утромъ, когда супруги проснулись, первая мысль была о чаѣ.

— Глаша! Какъ-бы чайку-то заварить? — началъ Николай Ивановичъ, потягиваясь въ постели. — Вѣдь ни разу еще заграницей мы настоящимъ манеромъ чаю не пили. Не знаю, какъ у тебя, но у меня просто тоска по чаѣ. Привыкъ я по десять стакановъ въ день охолащивать — и вдругъ такое умаленіе, что ни одного! Сейчасъ мы позовемъ корридорнаго, и растолкуй ты ему, Бога ради, чтобы онъ намъ купилъ бутылку спирту для спиртовой лампы къ тагану.

— А вотъ я сейчасъ въ словарѣ посмотрю, какъ спиртъ по-французски, — сказала Глафира Семеновна, заглянула въ книгу и отвѣчала:- Спиртъ — эспри… эспри де венъ…

Супруги одѣлись и позвонили слугу, который и явился въ своемъ неизмѣнномъ колпакѣ изъ писчей бумаги и въ войлочныхъ туфляхъ.

— Plait-il, monsieur? — остановился онъ въ выжидательной позѣ и глупо улыбаясь.

— Пуве ну зашете пуръ ну энъ бутель зспри де венъ? — задала ему вопросъ Глафира Семеновна.

Тотъ улыбнулся еще глупѣе и отвѣчалъ:

— L'esprit de vin… C'est la boisson russe?.. Oui, madame. [21]

Онъ побѣжалъ внизъ и черезъ четверть часа, весь запыхавшійся, вернулся съ бутылкой спирту и двумя рюмками на подносѣ.

— Смотри, Николай Иванычъ, онъ воображаетъ, что этотъ спиртъ мы пить будемъ, — улыбаясь замѣтила Глафира Семеновна мужу. — Пуркуа ле веръ? Иль не фо па ле веръ, — обратилась она къ слугѣ.

Тотъ опять глупо ухмыльнулся и спросилъ:

— Mais comment est-ce que vous prendrez, madame, sans verre?

— Вотъ дуракъ-то! — вырвалось у Глафиры Семеновны. — Да это развѣ пить? Развѣ это пуръ буаръ? Се не па пуръ буаръ.

— Comment donc pas boire? Et j'ai lu, madame, qne les russes prennent tout зa avec grand plaisir. C'est l'eau de vin russe… [22]

— Да это идіотъ какой-то! Алле, алле… Положительно онъ думаетъ, что мы будемъ пить этотъ спиртъ… Се пуръ феръ тэ… Компрене ну? Пуръ тэ. Вотъ.

И въ доказательство Глафира Семеновна показалъ корридорному купленные ею наканунѣ два жестяные чайника и таганъ.

— Ah! — ухмыльнулся корридорный, по не уходилъ. — Il faut voir, comment vous ferez le thé, madame!.. [23]

— Алле, алле…

Но онъ стоялъ и продолжалъ улыбаться.

— Pardon, madame, il faut voir…

— Гафира Семеновна налила спирту въ лампочку тагана, зажгла свѣтильню, вылила въ чайникъ графинъ воды и поставила чайникъ кипятиться на таганѣ.

Корридорный покачивалъ головой и твердилъ:

— C'est curieux, c'est curieux… Le thé, а la r sse… C'est curieux… [24]

— А правда, мадамъ, что въ Петербургѣ ходятъ по улицамъ медвѣди и никогда лѣта не бываетъ, а всегда снѣгъ? — спросилъ онъ по-французски, но Глафира Семеновна не поняла его вопроса и сказала:

— Разбери, что онъ бормочетъ! Николай Иванычъ! Да выгони ты его, Бога ради. Я говорю — алле, алле, а онъ стоитъ и бормочетъ.

— Гарсонъ! Вонъ! Проваливай! — крикнулъ Николай Ивановичъ и энергически указалъ на дверь.

Шагъ за шагомъ, оглядываясь и покачивая головой, корридорный вышелъ за двери.

— Дикіе, совсѣмъ дикіе здѣсь люди, — сказала Глафира Семеновна. — А еще Парижъ! Про Парижъ-то вѣдь у насъ говорятъ, что это высшая образованность.

Вскорѣ вода въ тоненькомъ жестяномъ чайникѣ закипѣла, а Глафира Семеновна, насыпавъ чай въ другой чайникъ, принялась его заваривать. Черезъ минуту супруги наслаждались чаепитіемъ.

— Соленаго-то съ вечера поѣвши, такъ на утро куда хорошо основательно чайкомъ побаловаться, — говорилъ Николай Ивановичъ, выпивъ стаканъ чаю и принимаясь за второй.

— Конечно, ужъ въ сто разъ лучше, чѣмъ ихнее кофейное хлебово изъ суповыхъ чашекъ суповыми ложками хлебать.

Пили они чай изъ стакановъ, находившихся въ ихъ комнатѣ при графинахъ съ водой, безъ блюдечекъ и при одной чайной ложечкѣ, захваченной для дороги изъ Петербурга. Дабы не распалять еще разъ любопытство корридорнаго относительно питья спирта и приготовленія чая, они не звали его вторично и не требовали чайной посуды.

Напившись въ охотку чаю съ бутербродами, у супруги стали собираться въ магазинѣ де-Лувръ. Глафира Семеновна одѣлась уже скромно въ простенькое шерстяное платье и въ незатѣйливый ватерпруфъ изъ легонькой матеріи.

— Ей-ей, не стоитъ здѣсь хорошихъ нарядовъ трепать, право, не для кого. Дамы все такая рвань, въ отрепанныхъ платьишкахъ, — говорила она въ свое оправданіе, обращаясь къ мужу.

Сойдя внизъ, къ бюро гостинницы, они справились у хозяйки, далеко-ли отстоитъ Луврскій магазинъ.

— Pas loin, madame, pas loin, — отвѣчала хозяйка и принялась съ жестами разсказывать, какъ близко отстоитъ магазинъ, показывая дорогу по плану Парижа, висящему на стѣнѣ около конторки бюро.

— Поняла-ли что-нибудь? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Ничего не поняла, кромѣ того что магазинъ недалеко. Но ничего не значитъ, все-таки пойдемъ пѣшкомъ. Языкъ до Кіева доведетъ. Надо-же посмотрѣть улицы.

Уличное движеніе было въ полномъ разгарѣ, когда супруги вышли изъ гостинницы, и пройдя переулки, свернули въ большую улицу Лафаетъ. Городскіе часы, выставленные на столбу на перекресткѣ улицы, показывали половину одиннадцатаго. Громыхали громадные омнибусы, переполненные публикой, вереницей тянулись одноконныя колясочки извозчиковъ, тащились парныя ломовыя телѣги съ лошадьми, запряженными въ рядъ и цугомъ, хлопали бичи, подобно ружейнымъ выстрѣламъ, спѣшили, наталкиваясь другъ на друга и извиняясь, пѣшеходы; у открытыхъ лавокъ съ выставками различныхъ товаровъ на улицѣ, около дверей, продавцы и продавщицы зазывали покупателей, выкрикивая цѣны товаровъ и даже потрясая самыми товарами.