Я тихонечко вздохнул и стал выбираться из «гнезда». Верное ружье было закопано в сене. Без ружья я никуда. Тем более — на охоту. Мужские три четверти нашей компании поработали над созданием приманки для оленя со смешным названием «пуду», и теперь было самое время проверить ее действенность.
Предрассветное невнятно-сизое небо было ясным. Полная луна бледнела под натиском наступающего светила. Было холодно. Холоднее, чем с вечера. Я выдохнул белое облачко. Шансы не превратиться в сосульку были отрицательные. Я нащупал под навесом свой спальник и вытянул его. У них там внутри надышано. А у меня тут мороз. Я почувствовал себя героем, бойцом за светлое завтра. И пошел на промысел.
Следов оленей не было. Но я освежил приманку, отошел метров на двадцать, сел, закутался в спальник и принялся ждать.
Солнце на востоке вставало. Меня же, напротив, клонило в сон. Внутри спальника было тепло, и чтобы макушка не мерзла, я укутался с головой, оставив лишь небольшую щелку. Через эту щелку я увидел их.
Они спускались со склона. Впереди шла небольшая, совершенно безрогая олениха-мама. Большеглазая, ростиком со среднюю собаку, с непропорционально крупным туловищем и коротенькими, тоненькими ножками. При своих несуразных пропорциях — удивительно грациозная. За мамой вышагивал пугливый олененок. Размером как средний щенок. Сон словно ветром сдуло. Я, не шелохнувшись, наблюдал за парочкой. Маленькая мама бдительно оглядывала окрестности, пока олененок касался языком камней. Она пару раз заботливо лизнула отпрыска и вдруг уставилась на меня огромными влажными глазами. Наверное, я чем-то выдал свое присутствие. Может, шевельнулся или слишком громко выдохнул. Не знаю. Было в ее взгляде что-то такое… обреченное. Она сделала вперед пару шагов, словно закрывая телом детеныша. И я понял, что не смогу. Не смогу выстрелить. Ради чего? Ради того чтобы прокормить ублюдка Тавиньо? Келли что-нибудь придумает насчет еды. В крайнем случае, у нас травы целое озеро. С голода не умрем. Опять же, через хребет мы уже перевалили, впереди новых гор не просматривалось. Значит, мы уже почти у цели.
От этой мысли стало одновременно и легче, и тревожнее.
Я громко заерзал, и пуду наперегонки рванули в сторону склона, откуда пришли. Ничего. Потом вернутся. Когда мы уйдем.
Я еще посидел посмотрел, как рассвет захватывает горизонт. Встал. Поднялся на самый высокий пригорок. Посмотрел вниз. Сквозь прореху облаков, за полосой темно-зеленых лесов просматривалось более светлое пятно с ровными краями. Поле. А где поле, там и люди. Справимся.
Я сложил спальник и подошел к озеру умыться. Взбодрившись водичкой, отправился назад, к лагерю.
Келли уже рисовала у костровища, укутавшись в теплую кофтейку. Я накрыл ее плечи спальником. Сейчас за дровами спущусь, потом костер затоплю. А потом к ней пристроюсь. Погреться.
— Спасибо, — тихо поблагодарила блондинка.
Я кивнул.
— За то, что их не убил, — еще тише сказала она.
Вот же, блин. Когда подкралась?
— Ты только Отавиу не говори, он не поймет, — попросил я.
— Что я не пойму? — послышался со стороны «гнезда» бодрый голос колумбийца.
— Брайан мне вчера про созвездия рассказывал, — ни на секунду не смутившись, не задумавшись ответлиа девчонка.
— И что? — недоуменно поинтересовался Ферран.
— Действительно, не понял, — обратилась она ко мне.
Женщины — лицемерные существа, но очень красивые и находчивые.
— Ну вас, — довольно буркнул колумбиец, потягиваясь до хруста. — Пойду я искупнусь.
Иди, иди. Яйца там не отморозь. Или наоборот, отморозь. Короче, я согласно кивнул. Блондинка даже не посмотрела в его сторону, погрузившись в рисование.
К тому моменту, когда я притащил свежего сушняка, Эндрю уже суетился у костра.
— Что у нас на завтрак? — появился Ферран.
Судя по сухим волосам и слабо постукивающим зубам, свою угрозу насчет купания он не выполнил.
— Что найдешь, то и будет у нас на завтрак, — ответил я.
— А почему у нас француженка сидит бездельничает? — возмутился подонок, будто сам всю ночь у станка простоял.
Лицо у него уже стало подживать, отек с глаз спал. Кажется, самое время освежить.
Келли подняла взгляд сначала на меня. Потом на Эндрю.
— Отавиу, не нарывайся, — честно предупредил его я.
— А то что? — запетушился колумбиец.
— А то здесь уже недалеко до людей осталось, ты это расстояние скорее преодолеешь, в полете, — сообщил ему я.
Про полет он пропустил мимо ушей.
— С чего ты взял, что немного осталось? — поинтересовался Тавиньо.
— Поле внизу видел, — признался я.
— Далеко?
— Не очень, думаю, за полдня в хорошем темпе доберемся.
— Давайте собираться! — он рванул скручивать матрасик, а потом швырнул его под навес. — Так легче идти будет, — заявил он.
— Еще неизвестно, где мы будем ночевать, — заметил молчавший Эндрю. — Поле — хорошо, как минимум, это дороги. Связь, опять же. Но не факт, что мы выйдем на людей.
— И что эти люди будут рады нас видеть, — пробормотала блондинка.
— О, а что у нас сегодня? — колумбиец бодро подсел к девушке и потянул на себя край спальника (моего, между прочим), под которым свернулась блондинка.
— Я это место знаю, — продолжил он, тыкая в рисунок. — Это Фукене.
Келли подняла на него удивленный взгляд.
— А что? Мы туда с брат… — ом, - быстро поправился он, — часто ездили отдыхать. А ты там когда была?
38. Келли
Когда я там была? Никогда я там не была. Я еще раз посмотрела на рисунок ночного озера в окружении пологих гор. Потом на Отавиу. Он не врал. Даже если и врал. Не мог же он подслушать мои сны? Я одернула конец спальника. Вот с Ферраном я точно в обнимашки под одеялом играть не собиралась. Даже сидеть с ним рядом мне было неприятно.
Словно прочитав мои мысли, боевой авианосец Брайан решительно примостил корму между мной и колумбийцем, ювелирно вписавшись в свободное пространство. Он тоже сунул нос в скетчбук.
— Насчет воды ты приврала, — с видом художественного критика сообщил он. — Нет там такой воды. Даже в период дождей [1]. И ты спутала: дары с плотов сбрасывали в озеро Гуатавита, а не в Фукене. И в церемонии больше народа участвовало…
— Ты там присутствовал? — не удержалась я.
Мозг отказывался принимать факт, что во сне я могла видеть реальные места. Реальные события. Казалось, они все сговорились, чтобы надо мной посмеяться.
— Неужели я так плохо выгляжу? — подмигнул Уэйд, но эта попытка свести в шутку весьма важный для меня вопрос только сильнее раздраконила.
Я закрыла блокнот.
— Эй! — возмутился колумбиец. — Я еще не всё посмотрел.
Уровень раздражения достиг точки кипения. Я тут два в одном, похоже: хлеб и зрелища.
— Ты не обижайся, — примирительно произнес британец, игнорируя Феррана, но не сводя жадного взгляда с блокнота. — Я несколько раз слышал про эту церемонию. Там всё не так было.
— Да плевать, как это было! — не сдержалась я. — Я что вижу, то и рисую!
— В смысле: «Что вижу»? — подключился к разговору Эндрю. Как психотерапевт — из тех, кого папа в моем детстве нанимал.
Трое мужчин смотрели на меня цепко, как голодные волкодавы на кусок парной говядины.
— Я рисую свои сны, — пришлось признаться мне.
Пусть меня считают извращенкой. «Извращенка» лучше, чем «шизофреничка».
Однако напряжение почему-то сгустилось.
— Слушай, а ты вообще откуда? — Помощь пришла, откуда не ждали: от колумбийца. — В смысле, ты же к родственникам летишь. В смысле, идешь. — Он осклабился от своей шутки.
— В Вилья де Лейва, — воспользовалась я возможностью. — Это от Тунхи в сторону…
— О, так мы с тобой земляки! — обрадовался Отавиу. — У меня там брат живет. Средний. И две тетушки. А у тебя там кто?
— И у меня тетушка. По отцовской линии, — не соврала я.
— А как зовут? Может, я знаю.
Может, и зря я так обрадовалась смене темы. Про отца мне рассказывать не хотелось. Я не была уверена, но с высокой долей вероятности про обычаи муисков Брайан знает от него. Папа был (это «был» всё еще резало ухо) из старых итонцев, и его не раз приглашали в школу с лекциями. В Итоне любили демонстрировать достижения своих выпускников. Отавиу, скорее всего, врал про родственников. Но всё же с ним нужно держать ухо востро. Вдруг он сказал правду? Вилья де Лейва — большая деревня, даром, что возрастом старше четырехсот лет.
