Иван торопливо прикрыл лицо рукой. Агафон сочувственно сморщился. Дед расплылся в детской счастливой улыбке:
– Какая красота!..
Воздух вокруг мстителей и их жертвы наполняли сотни, тысячи, мириады радужно переливающихся в лучах заходящего солнца веселых мыльных пузырей. Они лезли в зажмуренные слезящиеся очи Змея, залетали ему в открытые пасти, затягивались в ноздри-сопла…
Змей замотал башками еще отчаяннее, зафыркал и взмахнул крыльями.
– Уходит!!!.. – заорал Иван, подпрыгнул, целясь попасть по крылу, но промахнулся и лишь рассек чешую на боку.
– Не уйдет!!! – победно взревел чародей с ковра и скороговоркой выпалил три волшебных слова, похожие то ли на кашель, то ли на смех.
Камни под ногами царевича и Змея вскипели, взбулькнули белой пеной и тут же снова застыли, как ни в чем не бывало. Застыли вместе с хвостом, животом, грудью и всеми тремя шеями и головами злосчастной рептилии. Змей теперь уже не просто махал крыльями – он бился и трепыхался, как мотылек в ламповом стекле, но это и не удивительно – ведь крылья оставались единственной частью тела, которой он мог пошевелить.
Сбитый отчаянно мечущимся крылом Иванушка после пары безуспешных попыток отползти с места, наконец, догадался, в чем дело. Помянув добрым словом Агафона, он вывернулся из застывших в камне сапог и кинулся влево, туда, где завис Масдай, под взволнованные крики деда Зимаря: «Только ничего не колдуй! Только не колдуй! Иван отбежит – потом сколько хочешь!!!..».
– Иван, ты здесь? – радостно ухмыляясь, свесился с ковра волшебник. – Тогда я наношу последний удар!
– Ну уж нет! – нехорошо прищурившись, лукоморец окинул оценивающим взглядом шеи Змея и взвесил в руке меч. – Последний удар наношу я.
– Помогите!.. Спасите!.. Я сдаюсь!.. – жалобно проскулила одна из голов, бестолково хлопая слезящимися глазами, чихая и кашляя от распространившегося повсюду вкуса и запаха хозяйственного мыла.
– Я сдаюсь!.. – тут же поддержали ее две остальные.
– Ага, вот ты как заговорил! – отгоняя одной рукой от лица оставшиеся еще пузыри, Иван приставил меч к одной из шей рептилии. – Говори немедленно, куда подевал похищенную тобой царевну Серафиму, гад ползучий!
– Кхем… Кхам… Кхой-й-й!.. Тьфу. Гадость какая… Извините… Это вы мне? – осторожно приоткрыла один глаз средняя голова, но тут же снова зажмурилась и затряслась мелкой дрожью.[42]
– Тебе, кому же еще! Отвечай, несчастный!
– Вот именно – несчастный! – прохныкала левая голова. – Чего я вам сделал, а? Сидел дома, никого не трогал, собирался спать – и вдруг шум, крики, светопреставление какое-то просто!.. Все вверх ногами перевернулось! Ни одной косточки, наверное, целой нет! Сердце щемит! Селезенка екает! Головы трещат! Вся… хвост… исполосована!.. Двинуться с места – и то не могу! Да еще глаза ест, горла жжет, дышать невозможно – ну что вы за люди!.. Не знаю я никакой Серапионы, отвяжитесь! Дайте мне умереть спокойно!
– Серафима, тебе говорят!
– И Серафимы тоже не знаю! Я с вами, двуногими, вообще не связываюсь – мне моих гор и коз с баранами хватает, зачем мне какие-то царевны? Чтоб вот так вот приходили всякие ненормальные, жизни лишить пытались? Вы что, сказок начитались, что ли? – во все еще плаксивом тоне правой головы просвечивало праведное возмущение.
Иванушка, с сомнением глянув на Агафона, потом на деда Зимаря, нерешительно опустил меч.
– Извините… – смущенно пожав плечами, пробормотал он. – Но нам совершенно точно известно, что царевну Серафиму похитил Змей Горыныч и никто иной.
Головы фыркнули.
– А я что – единственный Змей в Красных горах?
– А что – нет?
– Нет. Мы, хоть и народ крайне немногочисленный, еще живем-поживаем. И знаете, что является залогом нашего долголетия и благополучия?
– Что?
– То, что мы не лезем в ваши человеческие дела. И если мы узнаем, что кто-то из нас начинает летать к людям и воровать их скот или – спаси-сохрани, их самих, мы изгоняем такого Змея из нашей страны. Навсегда.
– И часто у вас такое случается? – с подозрением спросил дед Зимарь.
– За последние сорок лет – ни разу. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.
– А что было сорок лет назад?
– Один Змей повадился таскать овец у крестьян из единственной деревни рядом с городом. Но он не мог охотиться. И пока мы решали, что с ним делать, он умер. От старости.
– М-да… – царевич вздохнул, вложил меч в ножны и почесал в затылке. – А что нам теперь делать?
– Если бы у меня были плечи, – ехидно напомнил о вызове Ивана Змей, – я бы ими пожал. Не знаю, люди. Даже не знаю, что вам посоветовать. Хотя, нет. Знаю.
– Что?
– Если вы надумаете идти к другим Змеям нашей страны, не надо их вот так пугать и над ними издеваться. Просто вежливо покричите у входа в логово, чтобы вызвать хозяина, и задайте ему ваш вопрос. Если он нормальный Змей, он вам сам все расскажет.
– А если нет? – с сомнением прищурился Иванушка.
– Тогда вы, кажется, знаете, что предпринять, – сухо отозвался Змей. – А теперь – прощайте. Только пусть колдун меня сначала освободит.
– Нет, погоди! – строго потряс пальцем перед носом правой головы Агафон. – Может, ты и не врешь, но мы бы хотели осмотреть твою пещеру! А? – и он хищно вперился взглядом в пару слезящихся помутневших желтых глаз, оказавшихся к нему ближе остальных, как будто ожидая, что Змей сейчас дрогнет и во всем признается.
Змей шумно вздохнул.
– Ну, что ж. Если вы мне не верите – я понимаю, что вы имеете полное на то право, репутация нашего народа в прошлом, увы, не безупречна – вы можете осмотреть мое жилище. Правда, я не ожидал в столь поздний час визита гостей, и там не слишком прибрано… – Иванушка мог бы Серафимой поклясться, что все три головы при этом смутились и покраснели, – но это, как я вижу, единственный способ убедить вас…
* * *
Через двадцать минут унылые спасатели царевен уже снова стояли перед Змеем. Никаких следов Серафимы, равно как и других человеческих существ, в его логове не обнаружилось.
– Ну, убедились? – кисло поинтересовался Змей.
– Убедились… – неохотно признался Агафон.
– Но я не пойму… – не сдавался царевич. – Ведь мы видели! Красные горы, Змей… то есть, один из Змеев…
– Где вы видели?
– В волшебном блюде. Когда просили показать… просили показать… просили…
На Иванушку было больно смотреть.
– Что? – забеспокоился дед Зимарь. – Что просили?
– Мы просили показать Змея, – закусил губу до крови Иван. – И оно нам показало Змея. А нам надо было… попросить… показать… Серафиму… Какой. Я. Дурак. Но я подумал… Я не подумал… Я решил… Какой я идиот!.. Агафон!.. Дедушка!.. Что я наделал!.. Что я натворил!.. Потерять столько времени!.. Из-за такой глупой ошибки!.. Но ведь я был уверен, что ее унес Змей и что, разыскав его, мы спасем Сеню!..
– Кого? – не поднял Горыныч.
– Царевну Серафиму, говорю…
– Ну не убивайся ты так, Иван-царевич! Ведь можно еще что-нибудь придумать! – старик успокаивающе приобнял за плечи убитого роковой ошибкой царевича. – Утро вечера мудренее! Может, еще не все потеряно, может…
– Послушайте, люди! – не выдержал тут Змей. – А вы не могли бы сначала отлепить меня, а уже после расстраиваться? На улице ведь не май-месяц!
– Отпусти его, Агафон… – рассеянно попросил Иванушка, поворачиваясь, чтобы сесть на Масдая.
– Хорошо, – пожал плечами тот. – Только я не знаю, как. Но если вы настаиваете, я могу попробовать одно заклинание…
– Не надо!!!.. – вырвался одновременно крик из пяти глоток.
* * *
Вырубание мечом-кладенцом из застывшей лавы Змея при свете агафоновых волшебных факелов продолжалось до утра. К окончанию процесса чудище находилось на грани нервного срыва, хоть Иванушка и попрактиковался предварительно на своих сапогах, отделавшихся всего лишь надрубленным каблуком. Отскребание Горыныча от кусков пемзы продолжалось до обеда…
К полудню лукоморец чувствовал себя так, как будто собственноручно изрубил в фарш целое стадо Змеев. И у всех было не меньше шестнадцати ворчащих, жалующихся, взывающих к высшей справедливости голов.
За это время дед Зимарь успел найти в щелях среди камней какую-то полузасохшую чахлую травку, растереть ее в порошок и присыпать раны многострадальной рептилии, несмотря на ее угрюмый скепсис. К удивлению всех, кроме самого деда, через несколько часов раны затянулись и буквально на глазах стали покрываться тоненькой розовой чешуей.
После этого Горыныч, опробуя вновь обретенную мобильность, слетал на охоту и принес двух баранов, которых зажарили на вертелах и съели вчетвером[43] за мир и дружбу между двумя народами.
К окончанию трапезы до них, наконец, добрался проводник, высаженный вчера на самой удобной для обозрения предполагаемой битвы, но не самой удобной для спуска скале. Он доел остатки баранины, стараясь не показывать разочарования в том, что это – единственный из трофеев, доставшийся ему со всей экспедиции, и предложил за бесплатный проезд проводить их обратно до столицы. Путники согласились и, помахав на прощание Измеину (так звали их нового знакомого – Змея), легли на обратный курс.
