— Да, да, устраивает, — поспешил сказать Сырокваша, хотя два пятнадцать никак его не устраивало. Но звонок от имени председателя на квартиру так растрогал старика, что он решил даже перемениться во вторник сменой.
Три дня, от субботы до вторника, Сырокваша находился под впечатлением телефонного разговора, а во вторник утром в его квартире раздался новый звонок. У аппарата была Шурочка.
— Иван Петрович, — сказала она, — Александр Александрович просил напомнить, что сегодня в два пятнадцать он ждет вас у себя.
— Спасибо, я помню, — сказал Сырокваша. А сам подумал: "Да, этот Александр Александрович не чета нашему предзавкома. Вежливый, обходительный. С таким председателем можно быть откровенным. Такому расскажешь про зятя, не постесняешься".
В радужном, приподнятом настроении собирался Иван Петрович на свидание с председателем обкома союза. В час дня, побритый, принаряженный, вышел он из дому, как вдруг телефонный звонок неожиданно вернул его с лестницы. У аппарата была Шурочка.
— Иван Петрович, — сказала она. — Александр Александрович просит извинить его. Сегодня он вас принять не сможет. В два пятнадцать ему надо быть на смотре хоровых и танцевальных кружков.
Что и говорить, извещение было не из приятных. И хотя старый разметчик ничего не имел против самодеятельного искусства и совсем не собирался противопоставлять свою скромную персону певцам и танцорам, тем не менее в его радужном настроении произошел какой-то спад, и он забыл даже спросить, на какой день переносится его свидание с председателем обкома.
Но то, что забыл Иван Петрович, хорошо помнил Александр Александрович.
В час ночи в квартире Сырокваши раздался резкий звонок. Люди жили в этой квартире тихие. Днем они работали, ночью спали, посему неурочный трезвон переполошил весь дом. Из каждой двери в коридор выскакивали полуодетые, взбудораженные люди:
— Что случилось? Где горит?
Но это был не пожар. Это звонила Шурочка.
— Иван Петрович, — сказала она, — вы хотели встретиться с Александром Александровичем? Он очень рад и ждет вас в пятницу в два пятнадцать. Это время вас устраивает?
Ночной звонок вызвал в сердце старого Сырокваши раскаяние.
"Вот ты лежишь и спишь, — говорил он себе, — а в это время где-то бодрствует человек, который думает о тебе, желает тебе хорошее".
Это раскаяние увеличилось еще больше в пятницу утром, когда в телефонной трубке снова раздался Шурочкин голос:
— Александр Александрович просил напомнить, что сегодня в два пятнадцать он ждет вас у себя.
К часу дня Иван Петрович был готов к свиданию. Он вышел из квартиры с теплым, хорошим чувством к Александру Александровичу; и он бы донес это чувство до кабинета председателя, если бы новый звонок по телефону не возвратил его с лестницы. И вновь, как и в прошлый раз, у аппарата была Шурочка:
— Александр Александрович просит извинить его. Сегодня он вас принять не сможет. В два часа ему надо быть в ВЦСПС.
После этого звонка Ивану Петровичу уже не хотелось больше встречаться с Александром Александровичем. Да и зачем? Он бы не смог теперь быть откровенным с ним, не смог бы рассказать ему ни про свою дочь, ни про своего зятя. А идти с жалобой на председателя завкома тоже не было никакой надобности. После ссоры с Сыроквашей предзавкома быстро отошел, и хотя дело было хлопотливым, он не поленился, сходил в курортное управление, затем в Центральный комитет союза и переписал Ивану Петровичу путевку из "Чистых ключей" в "Светлану".
В пятницу вечером Сырокваша уехал на юг, а в час ночи в его квартире раздался очередной звонок. И хотя к телефону подошел не Иван Петрович, а его сосед, Шурочка ласково задала свой привычный вопрос:
— Вы хотели встретиться с Александром Александровичем? Он очень рад и ждет вас во вторник.
Сосед Сырокваши был человек молодой, веселый, любопытный. Соседу было интересно узнать, чем могут окончиться все эти телефонные перезвоны, и он не стал отказываться от свидания с председателем. Но нового, по-видимому, ничего не предвиделось. Со вторника свидание было перенесено на пятницу, с пятницы на вторник.
Иван Петрович заканчивал уже на юге курс лечения, он давно помирился с зятем и скоро должен вернуться назад, а в его квартире по-прежнему дважды в неделю звонит телефон и веселый молодой сосед спрашивает у Шурочки, как у своей старой знакомой:
— Как дела? Что сказал Александр Александрович?
И Шурочка, не чувствуя в заданном вопросе иронии, милым, приветливым голосом отвечает:
Ночью: Александр Александрович рад с вами встретиться…
Утром: Александр Александрович просил напомнить вам…
Днем: Александр Александрович просил извинить его, но сегодня он не сможет встретиться с вами.
Сосед слушает и подсмеивается над незадачливым помощником Александра Александровича, а этому помощнику хочется только одного: чтобы Александр Александрович выглядел в глазах членов профсоюза чутким, отзывчивым человеком.
Бедная Шурочка по молодости лет не учитывает того обстоятельства, что чуткость не профессия, а свойство человеческого сердца и если такового свойства нет в председательском сердце, то его уже ничем нельзя симулировать: ни телефонными звонками, ни ласковыми пожеланиями "доброго утра" от имени этого самого председателя.
1950 г.
Рано утром по мраморной парадной лестнице во Дворец пионеров поднялся первый посетитель. Он долго стоял перед кабинетом директора, прежде чем решился наконец постучать в дверь.
— Войдите.
Дверь робко приоткрылась, и в образовавшейся щели показался веснушчатый нос и два горящих глаза.
— Смелее, смелее!
Дверь открылась шире, и перед Александрой Ивановной предстал двенадцатилетний вихрастый мальчик.
— Здравствуйте!
— Здравствуй! Рассказывай, зачем пришел.
Мальчик сделал еще один шаг вперед, затем остановился и стал нервно крутить на своем пальтишке пуговицу. Крутил он ее и перекрутил. Пуговица вырвалась с насиженного места, как из рогатки, и, шлепнувшись об руку директора, упала на пол. Затем пуговица сделала большой круг по комнате и закатилась под диван.
Мальчик смутился и покраснел.
"Ну, все, — решил он, шаря рукой под диваном. — Теперь меня уже не примут в драматический кружок. Факт, будь бы я на месте Александры Ивановны, разве бы я принял такого? Эх, ты! — сказал он самому себе, казнясь и сокрушаясь. — Тебе бы не во Дворец пионеров, а в детский сад".
Но Александра Ивановна вопреки всем ожиданиям даже не рассердилась. Наоборот, как только мальчик выполз из-под дивана с злополучной пуговицей в руках, она очень тепло улыбнулась ему. Мальчик тоже улыбнулся, приободрился, заговорил и быстро забыл о своем неприятном приключении.
Так Нарик Крыльцов стал членом драматического коллектива ростовского Дворца пионеров. Он участвовал в детских спектаклях, инсценировках. Все было как будто хорошо. Да вот беда: мама Нарика оказалась не в меру восторженной особой. Первые выступления Нарика так вскружили голову Татьяне Константиновне, что она стала везде и всюду хвастать его успехами.
— Мой сын — прирожденный трагик, — говорила она. — В сказке про бабу-ягу он создал волнующий образ лягушки-квакушки. В его игре было столько жизненной правды и переживаний, что в следующем спектакле моему мальчику обязательно дадут роль героя-премьера.
Но мамины расчеты не оправдались. В следующем спектакле ее мальчику поручили не роль героя-премьера, а более скромную роль: козы-дерезы. Сейчас мы можем раскрыть секрет режиссера и сказать, что под шкурой козы-дерезы предполагалось выступление не одного, а двух мальчиков. Один должен был изображать передние ноги козы, другой — задние. Обоим мальчикам роль пришлась по душе. Они весело скакали по сцене, стучали копытцами, брыкались. А Татьяна Константиновна заупрямилась.
— Нас обманывают, — сказала она сыну. — Задние ноги совсем не твое амплуа. При твоих способностях ты должен играть только переднюю пару ног.
— Мамочка, задние интереснее, — взмолился сын. — Сзади же есть хвостик.
— Нет, нет, даже не спорь, — отрезала мама и, подхватив сумку и шляпку, стремительно направилась во Дворец пионеров.
— Моего сына затирают, — взволнованно сказала она, входя в кабинет директора.
— Не может быть, — ответила Александра Ивановна. — В наших кружках ко всем детям относятся одинаково.
— К моему сыну нельзя относиться, как ко всем. У него крупное сценическое дарование.
Тихой и мирной работе драматического коллектива пришел конец. Татьяна Константиновна стала появляться на репетициях, вмешиваться в распределение ролей, спорить с режиссером.
Александра Ивановна попробовала успокоить ее, но не тут-то было.
