Djonny - Сказки темного леса

— А-а-а! — заорал я. — Помогите!

Крейзи, накуренный еще почище меня, только бессмысленно таращился на мою беду. Тогда я схватил снег и стал сыпать себе на яйца, надеясь потушить тлеющую вату — но куда там! Я только разворошил пламя, и стало еще хуже.

— А-а-а! — снова заорал я, оглядываясь в поисках воды, но её и в помине не было. Тут надо заметить, что ситуация оказалась двоякой — я понимал безвыходность своего положения, но в то же время мне было ужасно смешно. Настолько, что смех практически парализовал мою волю. На мне горели штаны, но чем больше они горели, тем больше я смеялся, и тем больше смеялся Крейзи. А чем больше смеялся Крейзи, тем больше, глядя на него, смеялся я. Сквозь смех я только и мог, что умолять:

— Ха…во. ха-ха… воды! Полей воды мне… ха-ха… на …у-у-у… яйца!

Но с Крейзи от этой картины едва не вышел припадок — он уссыкался так, что не мог говорить, и только показывал мне жестами — мол, нету воды. Это привело меня в отчаяние и одновременно еще больше развеселило.

— Топи… у-у-у… воду, — сквозь смех пытался выговорить я. — Топи воду, брат! Тут Крейзи совсем скрючило. Видя, что дело плохо и что помощи не будет, я стал озираться, но ничего толкового придумать не смог. От моего трепыхания тлеющая вата только пуще разгорелась. Мне стало так горячо, что я бросился к реке, с берега подпрыгнул вверх и «бочкой» пробил тонкий, недавно установившийся лед. Крейзи в тот день от смеха едва не лишился ума.

С постпанками одно время ездила длинноногая и достаточно симпатичная девица по имени Синтия. Крейзи, очень жадный до симпатичных баб, решил взять её с собой под Лугу, чтобы совратить на лоне первозданной природы. Из-за этого мы с ним немало намучились. Синтия горстями жрала колеса, в основном нитразепам, и поэтому вообще ни хуя не соображала. Она напоминала манекен, пластмассовый станок, предназначенный для ёбли — с той разницей, что такой станок сам по себе никаких проблем не создает. Синтия же была сплошная проблема. Началось с того, что одним весенним утром мы проснулись на своих диванах и увидели, что Синтия исчезла.

— Где она? — всполошился Крейзи. — Куда она подевалась?

Мы разделились и начали её искать. Лес стоял еще практически голый, нежная молодая листва только-только проявилась на коричневых ветках, вокруг стоял непередаваемый запах весны. Прошлогодние листья еще не успели толком исчезнуть, сквозь них из-под земли лезли тонкие стебли ветреницы дубравной, майского первоцвета. И вдруг я заметил странный след, будто волочили по земле тяжелое тело.

Пели птицы, но я их больше не слышал — какое там! Сжав рукоятку топора, я тихонько крался вперед, прячась за массивными стволами. Ни хуя себе, думал я, выкрасть бабу прямо со стоянки, хороши дела! Вот распиздяйство, укорял себя я, так и собственную жизнь проспишь! Но виноватых не оказалось — вернее, виноватой оказалась сама Синтия.

След повернул, и на открывшейся поляне я увидел её. Синтия лежала, закопавшись лицом и руками в большой муравейник. Видать, досюда она доползла, нащупала подушку помягче и устроилась на ночлег. Моя ошибка была в неверном истолковании следа — я не мог и представить, что кому-то понадобится столько ползти. Насекомые уже облепили её целиком, и я даже не сразу сообразил, что мне делать. Только потом я догадался, взял Синтию за шкирку и отволок к реке.

— Ой, ой… — застонала она, когда я погрузил её в воду. — Аффр, помо. ффр… ПОМОГИТЕ! Я помог ей избавиться от муравьев и отвел на стоянку. Что же вы думали, я дождался благодарности? Ни хуя! Синтия решила, что в воду я запихал её ради издевательства, случай с муравьями у неё в памяти вовсе не отложился. Она обозвала меня всякими хуевыми словами, взяла свою сумку и пошла в лес.

— Идите вы на хуй! — заявила она. — Я домой поехала!

Крейзи отнесся к этому равнодушно. Мы неторопливо развели костер, приготовили кашу со сгущенным молоком, перекусили и принялись курить. Солнце степенно путешествовало по небу, тени удлинялись, а когда тень от ели достигла края поляны, мы прикорнули, чтобы часок поспать. Через час Крейзи поднялся, поправил костер и принялся приготавливать чай.

— Ну что, брат? — спросил он, смакуя горячий напиток. — Настигнем?

— Настигнем, — согласился я.

Дорога к нашим краям проходит по берегу реки, и Синтия пошла по ней, так как другого пути не знала. Но тайная тропа существует, хотя и проходит через пять километров дремучего молодого ельника, такого частого, что кое-где между отдельными стволами не просунуть руки. Старые ели там господствуют по верхам, пожирая кронами солнце, тропинки редки и обманчивы, а вся местность изрезана оврагами, по которым змеятся заболоченные ручьи. Это Леса ВПД, названные так в честь знакомого Кримсона, Вечно Пьяного Друга, по незнанию забредшего в этот край и проплутавшего там почти трое суток.

Через Леса ВПД идет дорога, такая старая, что на ней выросли уже вполне взрослые деревья. Она прячется под кронами, петляет, а кое-где пропадает совсем. Но сама она достаточно ровная, и по ней можно двигаться бегом, а вдоль реки, по кручам и обрывам не сильно-то побегаешь. Мы срезали по этой дороге, и вышли на край леса — туда выходит тянущаяся вдоль реки извилистая тропа.

— Ну, как думаешь, обогнали? — спросил я у Крейзи.

— Конечно, — ответил он, устраиваясь поудобнее и закуривая косяк.

Крейзи оказался прав — минут через сорок из лесу послышался треск и появилась Синтия. Она несколько сбилась с тропы и перла напролом — через кусты, распадки и бурелом.

— Все, пришла, — сказал ей Крейзи. — Давай, поворачивай.

В другой раз мы поехали в эти края вместе с Фери. Обогнав его на крутых склонах, мы прилично вырвались вперед. Стремительно вечерело, и Фери принялся нас звать. Понятно, что откликаться мы не спешили. Фери знал местность не очень хорошо, и мы то и дело слышали, как он пронзительно и тонко кричит:

— Крейзи! Джонни!

Мы решили спрятаться и пропустить его вперед. Устроившись под нависающими еловыми лапами, мы тихонько ждали.

— Крейзи, Джонни! — изредка доносилось до нас. — Ну где же вы? Друзья, ответьте! Но по мере того, как эти крики приближались, мы услышали и ещё кое-что. Сначала послышались осторожные шаги — Фери, несмотря на массу в сто пятнадцать килограмм, ходил по лесу достаточно тихо. А потом прямо рядом с нами снова раздалось жалобное:

— Крейзи, Джонни! Друзья, ну где же вы? Мы уже думали выйти, ну тут услышали тихий, но отчетливый и полный злобы Ферин голос:

— Ну, пидоры! Только попадитесь мне! Гондоны ебаные!

Потом последовало секундное затишье, и опять раздался тонкий и пронзительный, полный мольбы жалостливый крик:

— Крейзи, Джонни, ну где же вы, друзья?

Мы тихонько двинулись за ним по пятам, слушая изредка то его громогласные мольбы, то тихое и злобное:

— Суки! Попадитесь мне только! Ну и пидоры!

Следующий случай с Фери вышел по осени. Съев на входе в лес по восемьдесят грибов, мы ломились через бурелом с единственной целью — успеть до начала прихода поставить оказавшуюся у нас палатку и развести костер. Мы успели, пламя вспыхнуло, выхватывая нависшие ветви, и в мерцающем кругу оранжевого света мы принялись ставить палатку. Мы почти успели — я воткнул последний колышек, когда неожиданно почувствовал, как в меня входит могучий и необоримый дух. Ноги стали словно резиновые, мир подернулся и поплыл концентрическими узорами, а к горлу подступил тяжелый комок. Как сквозь вату я услышал Крейзин голоc: — Фери, поправь центральный кол, а то стенку чуть-чуть перекашивает.

Я еще успел увидеть, как Фери смотрит на палатку — темная фигура с маслянисто блестящими глазами, отчетливо выделяющаяся на фоне яркого ночного неба. Что-то в его облике показалось мне подозрительным, но было уже поздно. Фери бросился вперед, влетел внутрь палатки, смял её и покатился, наматывая ткань на себя. Он полностью запутался и какое-то время не мог вылезти, так захватили его внутри палатки волшебные грибы.

На «девятые майские» в этом году в Заходском устроили сразу две параллельные игры. На Старой Мастерской обосновались Берри с компанией, мутившие Скандинавию, а к ним подтянулись уважаемые люди из Москвы и других городов. В такой компании не раз удавались толковые игры, обладающие достоинством соразмерности. Вводные такие, чтобы на раз выщелкнуло из угрюмой обыденности, не лишая при этом ума, а военное дело и колдовство не противоречат, а как бы дополняют друг друга. Секрета этой соразмерности я не ведаю, но факт налицо — лучшие игры под Питером из года в год делали именно эти люди.