— Заткнись, — велел он колумбийцу. — Я думал, у меня сердце сейчас через глотку выскочит, — признался он мне.
— Парни, давайте в темпе, — буркнула Келли и поспешила обратно, в тень леса.
Когда мы добрались до цели, стало понятно, что тут хоть в голос говори — нас всё равно не услышат. Внутри хибары дым стоял коромыслом. Эндрю усадил колумбийца на водительское кресло и что-то забормотал. Видимо, уговаривал. Колумбиец что-то бормотал в ответ и ржал. Келли забралась на заднее сидение. Она потерла плечи. Воздух заметно посвежел, но, может, ее трясло от страха. Меня, например, так еще подбрасывало.
Эндрю выругался сквозь зубы. Похоже, идея использовать Феррана закончилась провалом. Американец спихнул его на соседнее кресло и само полез под руль. И тут мотор чихнул.
— Брайан, запрыгивай, — крикнул американец.
Я прыгнул. Эндрю сунул автомат француженке и дернул рычаг переключения скоростей. Слава богу, что американцы поголовно водят. Хоть здесь повезло. Я быстро снял оружие Келли с предохранителя.
Машина дернулась. Только бы хватило бензина!
К моменту, когда мы выехали на «центральную площадь», из хижины появились первые любопытные, которых привлек шум мотора. Короткая очередь по ногам быстро остудила их пыл. В дверях возникла заминка: одни пытались выбраться наружу, другие, наоборот спрятаться. Келли выстрелила куда-то вперед. Похоже, из других халуп тоже пытались выбежать. Умные и трезвые догадались палить из окон. Но, видимо, они были сонные. Иначе мы бы далеко не уехали. Эндрю втопил педаль в пол, и мы рванули, как гоночный болид со старта. Ухая на ухабах, жестко приземляясь на продавленные сидения и лупя короткими очередями за спину.
Минут через десять стало ясно, что погони нет. Но она может появиться откуда угодно, все понимали. На развилках ориентировались по компасу, состояню покрытия и интуиции. Через полтора часа машина заглохла. И мы побежали. Отавиу сначала кочевряжился. Но даже бурунданга не помогла нам от него избавиться. Одному ночью страшно. Даже под галлюциногеном. Или особенно под ним.
Еще через час силы закончились. Мы уже шли, не знаю ради чего. Но шли. Пока не уперлись в поле кукурузы. Початки были еще незрелые, совсем молочные. Но они были. Уже никто не мог сдержать вопли восторга.
Кукуруза.
Поле.
Значит, рядом люди.
Значит, мы вышли.
После долгих споров огонь решили всё же развести. Небольшой. Просто, чтобы согреться. Сушняка притащили из леса, но устроились поглубже, за частоколом маисовых стеблей, чтобы с дороги не было видно.
— Келли, — обратился к блондинке американец, отрываясь от очередного початка. — Ты говорила, что ты видишь сны про индейцев. А на рисунках у тебя одни и те же люди. Тебе, получается, как сериал снится?
— Можно сказать и так, — ответила француженка, когда проглотила то, что было во рту.
— А можешь рассказать? Мне кажется, это очень интересно.
Колумбиец храпел поблизости. А меня сна не было ни в одном глазу. Адреналин бурлил в крови. Так что я понимал желание Додсона послушать сказку на ночь. Келли поупиралась, но я присоединился к просьбе, и она сдалась.
— Только не смеяться, — предупредила она. — Я действительно ничего не сочиняю. Сознательно, по крайней мере.
Мы ее на два голоса уверили, что ни-ни, и она стала рассказывать про индейскую девочку Апони, ее семью, жениха-ювелира, зловещего жреца (куда же в бабских бреднях без злодея?), и непонятно откуда взявшегося голубоглазого миссионера-иезуита.
— Как вы говорите, его звали в вашем сне? — уточнил зачем-то Эндрю.
— Брат Августин, — ответила Келли. — Он только раз мне снился.
И начала рассказывать про жреческую церемонию принятия сана. Это всё было так дико. Так странно. Просто не верилось, что подсознание человека может вытворять подобные кренделя.
— А ты не боишься спать? — спросил я.
Сон уже подбирался ко мне, и я зевнул. И Келли зевала всё чаще.
— Раньше боялась, — призналась она. — А потом привыкла. Главное, потом зарисовать.
Она извинилась и отошла. Когда вернулась, я уже дремал. Но почувствовал сквозь сон, как устроилась ко мне на плечо. И обнял ее рукой. Мою непонятную, таинственную, очаровательную незнакомку.
[1] Пьянство в Колумбии развито меньше, чем в России и Европе. Среди молодежи особенно. Молодое поколение выбирает легкие наркотики. Но тем не менее в Латинской Америки есть свой национальный самогон с общим названием «Агуардиенте». Этим словом называют все бесцветные напитки, полученные перегоном из бражки, вне зависимости от крепости (которая может колебаться от 25 до 55 градусов) и основы (сахарного тростника, зерна, фруктов и т. д.). Очень популярно местное пиво.
[2] Лондонская школа экономики и политических наук — одно из самых престижных учебных заведений Великобритании. Именно зедсь обучается самое большое количество британской аристократии. К слову, выпускников-миллиардеров в этом вузе больше, чем где бы то ни было.
[3] В Колумбии вообще чай не распространен. Пакетики чая или рассыпной чай крайне сложно найти в магазинах. И большинство колумбийцев даже не подозревают, как его заваривать.
[4] Английский аналог выражения «Назло кондуктору куплю билет и пойду пешком».
[5] Бурунданга — вещество, в основе которого лежит алкалоид скополамин. Он изготавливается из растения бругмансия из семейства пасленовых. Это дерево или кустарник с огромными, до 20–25 сантиметров, висящими цветками. Все, написанное в романе про бурундангу, имеет место быть в реальности.
[6] (исп.) Иду.
[7] (исп.) Иди ко мне, красавчик.
Пятый сон Келли
В день Прощания лил дождь. Он тоже скорбел по отцу Апони. А может, по старшему жрецу. Несколько дней все рабы поселка день и ночь работали без отдыха: сначала нужно было отвести реку, запрудив русло, а затем выкопать глубокие колодцы, в которых предстояло погрузить тела. Погребальные «хижины» выкопали под высокой скалой. Кватако, старый жрец, любил эту скалу и сутками мог сидеть на ней в одиночестве, без еды и питья, обращаясь с молитвами к богам.
Кватако был силен. Он мог призвать дождь. Урожаи при нем всегда были богаты. Почти всегда. Только прошлым летом боги не ответили на его призыв. Люди говорили, что всему виной проклятые Суачиас, спустившиеся на землю. Они позавидовали заботе своего отца Суа о муисках и пришли уничтожить народ Апони. Они запрещают муискам молиться. Запрещают приносить жертвы. Запрещают жить по традициям предков. Хотят, чтобы боги отвернулись от муисков. Так говорил Матхотоп, которого Апони боялась даже сильнее, чем голубоглазого демона. Молодой старший жрец говорил, что Суачиас хитры, как Пулови, злой дух леса, который превращается в человека и зовет, зовет за собой в чащу и пожирает легковерных.
Может, говорили люди, Кватако не смог призвать дождь, потому что стал слаб? Матхотоп прогонит Суачиас, и боги вернутся у муискам.
Апони не знала, кто прав и кому верить. Раньше был отец, он был огромный, сильный, немного страшный и умный. Он бы защитил Апони от любого зла и всё бы объяснил. Но папы больше не было. Как всё хорошее, его забрали проклятые Суачиас. Погибнуть в бою было честью для мужчины. Почему никого не волнует, что будет потом с его женщинами?
Да, женщина должна быть покорна своей судьбе. Так женщины расплачиваются за похотливый нрав Уитаки, жены Бочика. Но почему она должна расплачиваться за разгульную Уитаку? Что она сделала Саучиасам? Почему она не может просто стать первой женой Шиайа? Она будет справедливой женой. Она не будет обижать младших жен. И не будет заставлять их много работать.
Вишаче опять приходил к ним домой. Вместе с дядей Сеуоти. Они велели Апони раздеться, и толстый Вишаче ее ощупывал ее, прицокивая языком. И Апони вдруг поняла Хучуй, которая плакала после того, как ее брал папа.
Дядю и Вишачу прогнал жрец, попрекнув тем, что не прошло десяти дней. Еще не прошло Прощание, а они позволяют плотским мыслям одолеть их. Апони прикрылась тканью, будто та могла защитить от липких взглядов.
