К тому времени, как майору проснуться, Маришка выстирала, высушила и отгладила его мундир, до блеска начистила пуговицы и всякие знаки отличия. Агика же, насколько хватало умения, мягкой тряпочкой протерла Майоровы сапоги, навела на них блеск собственным жарким дыханием и слюной — так молодая кобылица заботливо обихаживает только что народившегося жеребенка. Агика не пожалела времени и сил, и разбитые, потрескавшиеся сапоги ослепительно сверкали, когда майор вышел в них на веранду.
Вид у гостя был хмурый.
— А что, для свиной колбасы обязательно нужно провертывать мясо? — первым делом спросил он.
— Нужно, — ответили Тоты.
— Сейчас приснилось, будто меня похитили партизаны и решили провернуть на фарш. До сих пор чувствую, как я хрустел.
— О господи! — ужаснулась Маришка. — Что же они, выходит, сначала опалили глубокоуважаемого господина майора?
— Что было самое неприятное! — подтвердил майор. — Не считая упомянутого обстоятельства, я спал довольно сносно.
Это сразу бросалось в глаза. Не только мундир стал импозантнее, но и сам носитель его. Во взгляде майора исчезло выражение затравленности, голос звучал бодро, начальственно. Он с аппетитом съел гуляш, курицу и компот. А после ужина настроение его настолько улучшилось, что он пожелал осмотреть окрестности.
Как радовались Тоты, когда гость восторгался, глядя на поросший лесом склон Бабоня и живописную Барталапошскую долину! Ничто не укрылось от его внимания. Майор отметил чистоту в доме, похвалил ухоженный сад и словно напоенный сосновым ароматом воздух.
Тут он вконец расчувствовался.
— Дорогие Тоты, — сказал майор, когда они вернулись на застекленную веранду, — я сердечно рад, что принял ваше приглашение. После девятимесячного пребывания на фронте, в постоянной вони, я чувствую себя сейчас как бы заново родившимся.
Он поднял свой бокал и осушил его за здоровье находящегося далеко от дома Дюлы Тота. Теперь пришел черед Тотов растрогаться.
— Мы тоже счастливы, — прерывающимся голосом начала Маришка, — что вы соизволили принять наше приглашение. А ведь нам и во сне не могло привидеться, что у нашего сына такой командир, такой командир — ну прямо золото!
— О сыне вам меньше всего следует беспокоиться, — заявил майор. — Обещаю, как только наступят холода, я прикомандирую его к себе. Там, при хорошо отапливаемом штабе батальона, ему не только не страшны будут морозы, но и сама его жизнь будет вне всякой опасности.
Майор благосклонно кивнул и направился к себе в комнату.
Тоты и слова не в силах были вымолвить. Волнения многих недель, непомерная усталость от приготовлений к приему гостя и вечная тревога за Дюлу наконец-то дали свои плоды, а еще вернее — и почки, и цветы, и плоды сразу.
— Вот видишь, родной мой Лайош, — вздохнула Маришка, — доброе отношение чудеса творит.
Постепенно сгущались сумерки. Маришка прижалась к мужу и притянула к себе Агику. Так они провели несколько счастливых минут. Над их головами сверкало звездное августовское небо; Бабонь, словно гигантские зеленые легкие, дышал вечерней прохладой, из комнаты доносились размеренные и спокойные шаги майора. Тоты радовались тому, что майор здесь, рядом, что за столом он дважды подкладывал себе фаршированной курицы и что он наслаждается тонким сосновым ароматом… Дюла, Дюла, лишь бы тебе все это пошло на пользу! Лишь бы тепло топили в батальонном штабе! Лишь бы не пробрались туда партизаны! Дюла, Дюла, только бы не случилось с тобой беды! Дюла, только бы ты не замерз!
С четверть часа сидели они на свежем воздухе, в немой тишине, так как думали, что гость лег спать. Они тоже устали от волнений долгого дня; Маришка уже собралась было пойти ложиться, когда Тоту вздумалось выкурить сигару.
Он сходил за ней в дом и закурил, с наслаждением вдыхая табачный дым. Он умел ценить эти малые радости жизни: прохладу вечера, удобное кресло, близость родных, терпкий привкус сигарного дыма. В моменты, когда столь приятные ощущения сливались воедино, Тот любил потянуться и покряхтеть. В таких случаях он чаще всего поминал свою матушку.
Вот и сейчас он всласть похрустел суставами и простонал:
— Ох-хо-хо, мать ты моя родная, и зачем ты, бедная, меня покинула!
В последовавшие за этим днем две недели ему уже не представилось больше случая всласть потянуться и покряхтеть, потому что в этот момент распахнулась дверь, и на пороге возник майор.
— Что случилось? — испуганно вскинулся он. — Ранило кого?
— Ничего не случилось, — слегка смутившись, успокоил его Тот.
— Мне как будто послышался стон.
— Это я стонал, — сказал Тот.
— И как будто бы кто-то звал свою мать?
— И звал тоже я, — признался Тот.
Он пояснил, застенчиво улыбаясь, что это у него такая привычка потягиваться. И когда потягивается, он стонет. Но совершенно без всякой причины. Он стонет от хорошего самочувствия.
— Чему я весьма рад, — отчеканил майор.
Он смерил Тота взглядом и вновь скрылся в комнате. Тоты остались одни. От неожиданности они не знали, что делать, но все равно ничего не успели бы сделать, потому что в дверях снова показался майор. Он дважды обошел вокруг Тота, затем спросил:
— Ну, что нового?
— Ровно ничего, глубокоуважаемый господин майор.
— Вы по-прежнему хорошо себя чувствуете?
— У меня нет причин жаловаться, — сказал Тот.
— А почему это вы так хорошо себя чувствуете?!
— Почему? — задумался Тот. — Да просто так.
Майор внимательно оглядел Тота с головы до пят, отчего последний пришел в крайнее смущение и решался теперь выпускать дым лишь маленькими колечками, пока гость не удалился в свою комнату. Однако немного погодя он опять вышел и снова принялся разглядывать Тота.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего не случилось.
— Но ведь у вас не горит сигара.
— И правда, — признался Тот. — Я ее погасил.
— Так что, собственно говоря, вы делаете здесь, на веранде?
— Просто дышу свежим воздухом.
— И ничего больше?
— Да почти ничего, — признался после короткого размышления Тот.
Удовлетворило ли гостя подобное объяснение, так и не удалось установить. Но теперь майор уже более стремительно вышагивал по комнате и гораздо скорее вернулся обратно, чем в прежние разы.
— Послушайте-ка, Тот, — обратился он к хозяину, который испуганно вздрогнул. — Не хотите ли сыграть партию в шахматы?
— Очень сожалею, господин майор, но я не умею.
— Может, перекинемся в картишки?
— И в картах я тоже ничего не смыслю, — смутился Тот.
— Тогда сыграем в домино.
Тот едва осмеливался дышать.
— Дело в том, — наконец отважился он, — что я вообще не разбираюсь ни в каких играх.
Майор с едва скрываемым осуждением повернул к себе в комнату. Даже шагов его больше не было слышно. Ни малейшего звука не доносилось из комнаты, и это чрезвычайно угнетающе действовало на Тотов. Все трое замерли, скованные воцарившимся в доме безмолвием, и боялись даже глядеть друг на друга.
На этот раз дверь отворилась не так скоро. Тот попытался даже попятиться назад вместе со своим креслом, ибо гость остановился вплотную перед ним и уставился на брандмейстера пронзительным взглядом.
— Дорогой Тот, — начал он. — Надеюсь, мое присутствие не стесняет вас?
— Ни в коей мере, — ответил Тот.
— Тогда поговорим откровенно. Нет ли у вас ощущения, что вам чего-то не хватает?
Тот глубоко задумался.
— Вот разве что мой вишневый мундштук… он куда-то запропастился, но я вырежу себе новый.
— Я ставил вопрос не в материальном смысле. Я намекал на пагубные последствия бездеятельности.
Тот растерялся. Он вопрошающе посмотрел на жену, которая в свою очередь недоуменно взглянула на него, словно ожидая разъяснений.
— Я вижу, вы не можете взять в толк, — заключил майор Варро. — А суть вот в чем, Тоты. В темной комнате малейший звук кажется во много раз громче. Точно так же и ничегонеделание — оно действует на весь организм, как темнота на органы слуха. Оно усиливает внутренние шумы, вызывает миражи в поле зрения и треск в мозгу. Когда моим солдатам случается сидеть без дела, я всегда заставляю их отрезать и снова пришивать пуговицы к штанам. Это их великолепно дисциплинирует. Надеюсь, теперь вы понимаете, что я хочу сказать?
Тоты снова переглянулись, еще более беспомощно, чем прежде. После некоторого колебания Маришка решилась:
— Если у глубокоуважаемого господина майора где оторвались пуговицы, я с удовольствием их пришью.
— Вы совершенно неправильно истолковали мои слова, — недовольно отмахнулся майор. — Скажите мне по крайней мере, не найдется ли в доме мотка хорошенько перепутанной бечевки?
— Наверняка найдется, — обрадовалась Маришка. — А для чего она понадобилась глубокоуважаемому господину майору?
