— А если пристегнуться? — поинтересовался я.
Водитель глянул презрительно:
— Кто ж пристегивается?
…решили полететь моя жена и дочь.
Коктебель, понимаешь, Максимилиан Волошин…
Волошин Волошиным, а через пару дней рванули они из Коктебеля куда глаза глядят: запах, преследовавший повсюду, заставлял забыть не только о культурной программе, но и о еде.
Нехороший был запах.
Собравшись с силами, скажем прямо: пахло говном.
Жена с дочкой договорились с каким-то «леваком» — и покатили в сторону Алупки, в надежде найти все-таки запах моря… Когда выезжали из Коктебеля, моя любознательная половинка, не утерпев, спросила у водителя:
— А что, в Коктебеле проблемы с канализацией?
— У нас нет проблем с канализацией, — твердо ответил водитель. И, подумав, уточнил: — У нас нет канализации.
Теперь, когда при мне говорят о проблемах российской демократии, я знаю, что отвечать.
Эти строчки я пишу в половине седьмого утра, хотя вовсе не жаворонок.
Просто под моим окном уже полчаса работает сигнализация из старого «жигуля». Она срабатывает в разное время, но почти каждую ночь — от пробежавшей кошки, упавшего листа или землетрясения в Японии. Очень чуткая.
Одновременно со мной от этого сигнала просыпаются все жители подъезда, кроме одной счастливой бабушки, глухой на всю голову — и владельца этой машины. Впрочем, говорят, что он живет вовсе не в этом подъезде, а на другом краю дома. А машину ставит здесь, потому что там нет места. А сигнализацию включает, чтобы напугать потенциального угонщика.
Я бы очень хотел, чтобы эти «жигули» угнали, но всё никак.
Однажды глухой зимой я вышел во двор в третьем часу ночи и, наливаясь ненавистью, полчаса топтался вокруг этой железяки в ожидании хозяина, но напрасно: гудело, пока не сел аккумулятор.
Утром я позвонил в отделение милиции. Они спросили адрес и номер машины и пообещали принять меры. Теперь, слушая вой сирены под окном, я поминаю в своих молитвах и милицию тоже.
Впрочем, на милиции свет клином не сошелся — можно подать на мерзавца в суд. Хорошо, лежа в темноте с открытыми глазами, под регулярно нарастающее уи-и-И-И, представлять себе этот суд.
Мой иск с требованием компенсации.
Адвоката, описывающего мои страдания во время бессонных ночей.
Лицо ответчика, не понимающего, почему я просто не дал ему в рыло, как человек, а мучаю при посторонних, как не русский.
Лицо судьи, думающего о том же самом.
Приговор, обязующий ответчика выплатить мне штраф в размере минимальной заработной платы.
Судебного исполнителя, к которому я буду два года ходить с просьбой привести приговор в исполнение, а ночью слушать сигнализацию.
И, наконец, владельца «жигулей», которого я все-таки подстерегаю утром у этого мятого корыта — и даю ему в рыло, в рыло, в рыло!
Но!
У того конца дома действительно нету места. Там впритык, по периметру, стоят иномарки, и «жигулю» не вписаться по классовому признаку. А денег на гараж нет, и места для гаража нет.
А угнать этот «жигуль», действительно, как два пальца об асфальт.
И заявить об этом в милицию владелец техсредства, конечно, сможет, но заинтересовать ментов своей пропажей у него не будет возможности. А на страховку нет денег. А это ржавое недоразумение — его гужевой конь и единственный источник заработка… Поэтому под дальний рев собственной сигнализации хозяин «жигуля» спит как сурок.
А от тишины просыпается в холодном поту и бросается к окнам.
Но!
Я ведь тоже человек. И жена у меня человек. Поэтому, по совету друга-автолюбителя, я вышел однажды темной ночью в родимый двор, расстелил на «жигулевом» капоте газету и положил на газету кирпич. Типа намек…
И гудеть по ночам перестало.
…По закону не получается. Только цепная реакция всеобщего дарвинизма, и все сволочи, и никто не виноват.
Подмосковный дядя на «жигуле» страшным матом нес гаишников, которых иначе как «волками» не называл.
— Двадцать пять лет кормлю этих волков!
— И что, — поинтересовался я, — за двадцать пять лет не было ни одного, который сделал бы всё по закону: квитанция, штраф?..
Дядя задумался, вспоминая, и вспомнил:
— Нет, был один… Ну козел!
Чем, собственно, полностью исчерпал зоологию наших отношений с родным государством.
А вот диалог Леши, работавшего у меня водителем в телевизионную пору моей жизни, со встречным ментом — диалог до слез российский и практически святочный.
Мент остановил Лешу ближе к Новому году и, не тратя времени на формальности, просто попросил у него денег на праздник, сто рублей.
Если бы Леша поинтересовался, с какого, собственно, бодуна он должен отдавать менту сто рублей, это было бы резонно, но глубоко не по-русски… Разговор продолжился в народном ключе.
— Ты чё, командир! — сказал Леша. — Откуда у меня деньги? Нам еще за ноябрь зарплату не заплатили.
— Да ну!
— В газетах писали! — заверил Леша.
— Да? — Мент огорчился, потом вздохнул. — Вот и нам премию не выдали… Эх!
Они еще немного потоптались на морозе, поматерили начальство, поздравили друг друга с наступающим — и простились друзьями.
Однажды мой друг Шевелев, будучи пойман пьяным за рулем, получил публичную благодарность от офицера ГАИ!
Вот как это было.
Стоял вечер седьмого марта, канун Международного женского дня. Группа заранее счастливых гаишников залегла в засаду за мостом на набережной — и тормозила всех подряд. Как и положено вечером седьмого марта, все подряд были хоть немного, но под градусом, успев принять на рабочем месте за прекрасных дам.
Принял, конечно, и Шевелев.
С полным пониманием момента он вышел из машины — с обаятельной улыбкой, поднятыми руками и бумажником наизготовку. Дело уже шло, по накатанной стезе, ко взаимному согласию, когда из-за поворота, страшно визжа тормозами, вылетел и остановился на полосатую палку «жигуль».
Из «жигуля» на асфальт выпал в лоскуты пьяный человек — и из положения лежа начал поливать работников ГАИ страшным матом, накопленным за долгие годы спонсорства.
Работники ГАИ оставили свои дойные процедуры, подошли к лежащему и, встав в кружок, некоторое время с интересом слушали сообщение. Выслушав его до конца, главный мент покачал головой и сказал:
— Ну, мужик, ты оборзел.
Он обвел взглядом окрестности в поисках положительного примера и наткнулся на Шевелева.
— Вот, смотри! — сказал офицер ГАИ. — Нормальный человек! Приехал, сдался, все честно доложил… Езжай, — коротко разрешил он Шевелеву. — А тобой, — обратился офицер к лежащему, — мы сейчас будем заниматься!
И они начали заниматься.
А нетрезвый озадаченный Шевелев сел за руль и поехал домой, не отдав ни рубля и неожиданно для себя поработав положительным примером…
— Это из милиции вас беспокоят. Участковый Нестеров.
— Очень приятно.
— Нам тут бумага из префектуры пришла по вашему вопросу…
— Да-да?
— Придется вам съехать. Жилплощадь освободить в недельный срок. Это ведь улица Гастелло, 9, квартира…
— Нет. Совсем другой адрес. Даже улица другая.
— Серьезно? А куда ж это я попал?
— N-ская.
— N-ская? У вас вчера взрыв был! Тротил в подъезд занесли — и взорвали. Слышали?
— Пока нет.
— А у вас какой дом?
— Пятый.
— А-а… А взорвали в шестнадцатом. Вы, если в дверь звонить будут, не открывайте, а сразу в «02». Договорились? Ну счастливо…
Доброе утро, страна! Опять вскрыли гараж, разбили стекла и вырезали магнитолу.
В прошлый раз моя жена-автолюбитель позвала на помощь милицию.
Стражи порядка исследовали вырезанную стенку гаража, сняли показания с жены, применили дедуктивный метод и вступили в незримый бой. Через три месяца этого непрерывного боя жене позвонили и предложили забрать заявление.
Жена забирать заявление не стала, испортила стране статистику, гадюка. Ну и кому теперь лучше? Менты без премии, жена с принципами, а гараж вскрыли снова — и теми же отработанными движениями добрались до новой магнитолы.
Ну любит народ музыку, ничего не может с собой поделать!
Пока жена сидела в милиции и пыталась вторично испортить Родине статистику, я выметал из гаража расфигаченное в крошку японское стекло и пытался отделаться от ощущения, что это уже не преступление, а нечто вроде ритуала.
Дочь-студентка, будущий антрополог, утверждает, что мы сами виноваты: не ублажили духов местности. Надо было, говорит, принести им жертву. Дочь утверждает: индейцам помогало.
