Таким образом, вместо бесчинств и пьяных безобразий в деревне Сизое солдаты спокойно набили вещмешки провизией, чего теперь уж точно должно было хватить до конца их мытарств по местным лесам.
Довольные солдаты вернулись обратно на поляну, где под дождем, привязанный к рации, сидел злой Холодец. Его отвязали и предоставили свободу действий. Он хотел было куда-то пойти, но, опомнившись, передумал, так как с деньгами у него, видать, было не очень, а добраться до первого милиционера он очень быстро-то не сможет. А здесь еще и мешки со жрачкой. Куда идти-то? В деревню, может, податься, оттуда как-нибудь до поселка, от поселка до города. И оставить этих без присмотра? Ну нет. Комбат ему не простит такое.
Холодец решил для себя, что его место здесь. И еще он сделал вывод, что сам виноват. Но спускать такое Мудрецкому он не собирался и при первой же возможности решил отыграться. А с другой стороны, чего на этом лейтенанте отыгрываться, он все, считай, залетел, прокатится по ныне неспокойным местам. Там просто так он в деревеньку не войдет.
Самое обидное для Холодца заключалось в том, что солдаты набрали жратвы и теперь явно вокруг него крутиться не будут. А ведь было приятно, когда они подходили и часто на обмен – то за молоко, то за свежепойманную рыбку – получали какие-нибудь консервы. Теперь ничего этого не будет. Они спокойно дотянут до конца и без проблем вернутся в казармы, а там уже все травой порастет и никто никогда не узнает, что бедного майора привязывали ремнями к железному ящику, а это уголовное дело. Только даст ли ему ход комбат, еще неизвестно, потому как – а он знал Стойлохрякова – солдаты с поставленной задачей справляются. И насчет этой коровы, да и Чечни тоже, может, это все и фуфло – так, чтоб постращать, сказал. И вряд ли там какой капитан милиции сидел рядом с ним... Хотя кто его знает?
Думая-гадая над сложившейся ситуацией, Холодец наблюдал, как народ развязал вещмешки и начал завтракать.
– Дроби, дроби еду! – орал Мудрецкий. – Дроби на десять дней. А то сейчас все сожрем, через два дня опять нечего кушать будет.
Солдаты, понимая прекрасно, что теперь уже вряд ли их так же радушно встретят в деревне и помогут с едой, действительно начали дробить пайки.
Тут Мудрецкий увидел на руках у Простакова и Балчу по связке гусей с неправильно повернутыми шеями, безжизненные тушки были у них в руках.
– Откуда?! – закричал Мудрецкий. – Вы что?!
– А че, бабка ничего не сказала... – забасил Простаков. – А она стояла на крылечке, улыбалась. Подумаешь, мы у нее немного птицы взяли.
– Сколько «немного»? Ну-ка, кладите все сюда!
Дождь не прекращался. Увесистые туши птиц были положены к ногам лейтенанта.
– Десять, – одними губами выдохнул Мудрецкий. – Как же я не заметил? – Он отошел в сторону, не зная, что предпринять.
– Может, вернуть тогда? – уже был на все согласен Простаков.
– Да, и бошки им на место поставишь, и после этого оживишь! – рявкнул лейтенант. – Какой вернуть! Сожрать за два дня – вот и все, что могу вам сказать на это. Сало, хлеб, консервы не трогать. Соленья, там, варенье, которые вам надавали, – зло кричал Мудрецкий.
Если корова – это единичный инцидент, несмотря на который их хорошо приняли в деревне, то теперь, после этой долбаной птицы... Он не выдержал, подошел к здоровому рядовому и, глядя снизу вверх, начал его отчитывать перед всеми:
– Еще раз, еще одна такая фигня, ну, блин, ну, е-мое.
Когда собачку вернуть хотят,
«К ноге!» – собачке истошно кричат.
Майор Холодец третий день сидел на своем здоровом железном ящике, называемом рацией, очень грустный. Батареи неожиданно быстро разрядились, и теперь он не мог связаться с комбатом, а запасной комплект аккумуляторов куда-то делся.
Холодец, в общем-то, подозревал, что, когда он отдал один мешок со жратвой солдатам, в нем же оказались и аккумуляторные батареи. Потом, пытаясь расспрашивать, он слышал примерно одно и то же: никто и ничего ни о каких аккумуляторах не знал. А по-иному и быть не могло. Казарян инспектировал мешок и обнаружил эти самые запасные аккумуляторы, со злорадной ухмылкой на лице выбросил их под куст, который бы и сам теперь не нашел даже за очень большие деньги.
Со жратвой в эти дни было неплохо – гусей ели, а еще Резинкин, вернувшись от своей Светы, принес аж два литра сметаны, видать, хорошо работал... Каждому досталось понемногу, и все были потихоньку счастливы, что, несмотря на который день под открытым небом, все-таки иногда перепадает им кусок чего-нибудь вкусненького.
На реке дела с рыбалкой тоже шли неплохо. Каждый день была у них уха, и никто не кричал, что вот, мол, снова уху жрать – все были счастливы тем, что в наваристый бульон можно накрошить травки и с хлебом это все схрумкать, а на хлебушке на том еще и кусочек сала. Так и перебивались, тусуясь около реки и деревни.
Лейтенант ходил довольный, уверенный в том, что до конца срока они продержатся и можно будет с независимым видом подойти к майору и сообщить ему, чтобы он вызывал вертушки. Холодец уже третий день не выходил на связь, а лейтенант и не замечал.
Командир взвода уже не раз представлял себе, как он выстроит свой личный состав, подойдет, отдаст подполковнику честь и доложит ему о выполнении поставленной задачи. А дальше, фиг с ним, пусть куда хочет, туда и посылает.
Неожиданно с реки вернулся Простаков с компанией. Они успели к полудню наловить килограммчика полтора на четверых и сейчас даже и не думали о той рыбе, которую несли в руках, – глаза у всех были выпучены, а сами они были очень взволнованы и прибежали с реки запыхавшиеся.
Найдя лейтенанта, встали кучей и начали там что-то бубнить про то, что их ищут.
– Кого ищут? – Мудрецкий заставил их построиться в одну шеренгу и, зная, что среди этой четверки с мозгами лучше всех у Валетова, приказал ему доложить о происшедшем. Валетов сделал шаг вперед:
– Товарищ лейтенант, десантники!
– Что? – не понял Мудрецкий. – Какие тут десантники?
– Не знаю, вышли на противоположный берег. Мы вовремя ушли в лес. Наверняка они будут переправляться.
– И сколько этих десантников?
– Человек тридцать.
У Мудрецкого почему-то первая мысль была – взвод на взвод. Только вряд ли они выдержат схватку с подразделениями.
– А кто: срочники или контрактники?
– Да че, мы расспрашивали их, что ли... но у всех оружие.
– Е-мое, – скривился Мудрецкий, – что им тут надо? – Лейтенант ткнул во Фрола пальцем: – Стойте на месте! – и побежал к своему костерку за планшетом.
– Давайте, Валетов с Балчу, на берег и секите, что они там делают. Забейко, Казарян, ко мне! Сегодня сеть с реки не снимать.
– Да вы че, товарищ лейтенант?
– Фиг с ней, с рыбой, – оборвал Мудрецкий. – Сейчас вы плюс Простаков и Резинкин быстро разведку на пять километров от лагеря на юг и на север.
– А что случилось? – Казарян заботливо оглядывал ногти на левой руке.
– На берегу реки десантники.
– На нашем? – воскликнул Забейко, и ему стало страшно.
– Нет, на противоположном. Может быть, будут переправляться. Может быть. Я не знаю. Давайте на север и на юг и будьте осторожны.
Сержанта Батракова лейтенант отправил на восток с Петрушевским с той же самой задачей.
Если их обкладывают, точнее, уже обложили, то вряд ли куда-то удастся спрятаться. Сейчас лейтенант думал только об одном: даже если их в чем-то обвинят, то надо добраться до части, а там уже пусть комбат решает, что с ними делать. Одно – быть пойманными в лесу, а другое – разбираться уже в расположении. Если сейчас выяснится, что их обложили, то нужно будет попытаться выкрутиться. Мудрецкий смотрел на часы: разведка ушла пятнадцать минут назад и вернется часа через полтора.
С одной стороны, постукивая карандашом по планшету, сейчас он жалел о том, что не приказал людям выполнять эту команду бегом, а с другой стороны, побегут, – напорются. Им нужно внимательно отследить, есть ли кто-нибудь сейчас в лесу помимо них.
«Может, и у десантуры учение в этой местности? – размышлял взводник. – Сейчас они вышли к реке просто для того, чтобы дух перевести?» Десантуру ведь гоняют – это он знал.
С момента ухода группы уже миновало тридцать пять минут. Не дожидаясь возвращения разведчиков, Мудрецкий приказал замаскировать все кострища и навести порядок – сделать поляну необитаемой, всем собрать свои вещи и приготовиться к походу. Весь личный состав, который сейчас в окрестностях занимался сбором ягод, грибов, должен был вернуться к лагерю. Но не представлялось никакой возможности собрать всех людей.
И тут народ стал выбегать на поляну с ошарашенными глазами, и все говорили одно и то же: «Десантники, десантники».
«А где же разведка, иху мать?» – не понимал Мудрецкий. Теперь было ясно, что кольцо вокруг них сжимается.
Вскоре прибежали Казарян с Простаковым, которые уходили на юг. Их оттуда уже выдавливала цепь. Чешут лес. Сверху, с севера, никого не было, зато все, кто уходили на восток, уже были выдавлены. Через десять минут пришла и вторая разведгруппа, в которой были Батраков и Петрушевский.
