Папа с мамой переглянулись.
— Ты что, и в храм ходила? — робко спросила мама.
— Ходила! — гордо ответила Анюта. — Мы с бабушкой и святым мощам поклонялись.
Папа перестал улыбаться и сказал:
— Все это глупости, дочка, и я прошу тебя не болтать того, чего ты не знаешь.
— А вот и знаю! — обиделась Анюта. — Мощи — это такой бог, только он не нарисованный, а высушенный.
Папа хотел что-то сказать дочери и не сказал.
— Эх… — пробормотал он и вышел из комнаты.
Наталья Сергеевна восприняла это как упрек по своему адресу и моментально вскипела.
— Ты не убегай, а скажи о ней! Это она губит нашу дочь! — прокричала Наталья Сергеевна и выскочила в коридор вслед за мужем.
"Она" — это мать Олега Константиновича. Наталья Сергеевна относилась к «летней» бабушке Анюты неприязненно и говорила о Прасковье Петровне только в третьем лице. Между тем невестка многим была обязана своей свекрови. Вот уже который год подряд инженер Чумичев по поручению своей жены отвозил Анюту в деревню и оставлял ее там на полное попечение бабушки. Бабушка терпеливо возилась с внучкой с весны по осень: кормила ее, стирала ей платьица, рассказывала на ночь сказки. Бабка, конечно, зря ввела внучку во все секреты своих торговых операций, но и в этом винить следовало не ее одну. Старуха нуждалась в помощи. А как помогал ей Олег Константинович Чумичев? Он приезжал с дочкой в деревню, оставлял матери сто рублей и говорил:
— Продержитесь с Анютой как-нибудь месяц, а там я вам еще что-нибудь пришлю.
Месяц проходил, «что-нибудь» не присылалось, и бабке приходилось добывать деньги так, как она была приучена к тому с давно прошедших времен, то есть поить дачников снятым молоком.
С того же самого давно прошедшего времени у бабки сохранился и второй порок: старуха верила и в мощи, и в мучениц, и в домовых, и в леших.
Выход был как будто бы простой: не возить больше Анюту к Прасковье Петровне. Наталья Сергеевна так, по-видимому, и решила.
— Довольно, хватит! — кричала она мужу. — Мы должны наконец создать ребенку нормальную обстановку для воспитания.
— Это где же ты нашла нормального воспитателя? — иронически спрашивал в ответ Олег Константинович. — Не на Арбате ли?
На Арбате жила Жозефина Кузьминична. И хотя «зимняя» бабушка была так же добра и внимательна к Анюте, как и «летняя», и заботливо возилась с внучкой с осени по весну, зять не питал к ней никаких теплых чувств и считал ее вздорной, никчемной старухой. Жозефина Кузьминична была не так стара, как старомодна. Ее комната была заставлена тьмой-тьмущей всяких ненужных вещей: вазочек, козеток, жардиньерок, статуэток. Но не гипсовые пастухи и пастушки определили отношение Олега Константиновича к теще. Беда была в том, что хозяйка дома когда-то училась в закрытом женском пансионе и с той поры считала французскую школу воспитания наилучшей. Жозефина Кузьминична давала на дому уроки музыки, и каждой приходящей к ней девочке она внушала одну мысль:
— Старайся быть милой, ибо истинное призвание женщины в женственности.
"Зимняя" бабушка учила девочек не столько игре на фортепьяно, сколько реверансам. Больше всех доставалось Анюте. С сентября по апрель, подчиняясь бабушкиным причудам, она должна была ходить не в косичках, а в локонах и говорить не "доброе утро", а «бонжур». Зимой, когда Чумичевы привозили свою дочь на день или на два домой, ко мне в комнату стучалась не простая, милая девчушка, какой я привык видеть Анюту, а маленькое жеманное существо, которое, лукаво строя глазки, просило у меня разрешения порисовать акварельными красками.
Это жеманство больше всего и бесило папу, и в зимние месяцы уже не Наталья Сергеевна, а ее супруг имел обыкновение кричать на всю квартиру:
— Довольно, хватит! Мы должны наконец создать ребенку нормальную обстановку для воспитания.
Нормальную обстановку можно было создать без всякого крика — для этого родителям следовало только меньше злоупотреблять гостеприимством бабушек и больше заниматься дочерью самим. Но в том-то и заковыка, что ни папе, ни маме не хотелось посвящать свой досуг Анюте.
— Нет, нет, я не могу. После работы у меня спорт, — говорил папа, хотя всем было хорошо известно, что под громким словом «спорт» Олег Константинович разумеет две «сидячие» игры: футбол и хоккей, в которых он принимал участие только в качестве непременного зрителя.
Наталья Сергеевна в отличие от мужа увлекалась не спортом, а пением. Из-за этого увлечения она бросила работу чертежницы и все последние годы провела в различных вокальных школах и кружках. Учеба, по-видимому, не шла ей впрок, тем не менее Анютина мама не теряла надежды.
— Я тоже не могу остаться дома с Анютой, — говорила мама, — сегодня вечером у меня спевка.
— Но что же делать? — сокрушенно спрашивал папа.
— Не знаю, придумай сам, — говорила мама.
— Хорошо, — говорил папа, — давай тогда воспитывать дочь через день. В четные числа — ты, в нечетные — я.
— Согласна.
Родители жали друг другу руки, и договор на воспитание вступал в силу. Папа шел на кухню греть Анюте кашу, а мама отправлялась в клуб на спевку. Целую неделю Анюта чувствовала себя самым счастливым ребенком на свете. Да и не счастье ли это — жить в своем доме и играть, когда тебе хочется, в «дочки-матери» с папой и с мамой?
Но вот наступал такой воскресный день, который, как назло, приходился на четное число. В связи с этим Наталье Сергеевне все утро приходилось быть весьма предупредительной по отношению к супругу. И уже по одной предупредительности вся квартира чувствовала приближение грозы. Гроза обыкновенно разражалась у моих соседей за обеденным столом, между первым и вторым блюдами.
— Олег, — говорила бархатным голосом Наталья Сергеевна, накладывая на тарелку мужу лишнюю ложку гарнира. — Ты не смог бы сегодня вечером остаться вместо; с Анютой?
— Случилось что-нибудь серьезное?
— Да, очень. Сегодня наш хор должен выступать вместе с кружком чечеточников в клубе текстильщиков.
— Пусть чечеточники попляшут хоть один раз без тебя.
— Это невозможно, я запеваю в двух хороводах.
— А петь хорошей матери следует не каждый день недели, а только по нечетным числам.
— Значит, нет? — угрожающе спрашивала мама.
— Нет, — отвечал папа и, сняв с вешалки кепку, уходил из дому.
Вот и сегодня, в день рождения Анюты, разговор о веский дочки закончился в комнате напротив так же, как заканчивался и во все прошлые разы. Родители поспорили, поругались, но так как сегодняшнее воскресенье приходилось не на четное, а на нечетное число, то последнее слово осталось за мамой. Она сказала «нет», надела шляпу и ушла в клуб, крепко стукнув дверью. Анюта сидела в это время на кухне и печально смотрела в окно. Бедная девочка хорошо знала, что последует за тяжелым стуком парадного. Папа взволнованно пройдет несколько раз по комнате, затем посмотрит на часы, и так как до начала футбольного матча на стадионе «Динамо» останется не так много времени, то он начнет поторапливать Анюту со сборами, чтобы успеть до футбола забросить ее бабушке. По-видимому, в этот раз до футбольного матча осталось совсем мало времени, так как папа ни разу даже не прошелся по комнате. Он выскочил на кухню тотчас же вслед за уходом мамы и сказал Анюте:
— Давай, доченька, торопись! Времени у нас с тобой в обрез.
Но время здесь было ни при чем. И Анютиному папе и Анютиной маме не хватало другого — обыкновенного родительского сердца. Именно поэтому они не занимались воспитанием своей дочери и легкомысленно подкидывали ее к бабушкам, совсем не думая о том, что может получиться от этого в будущем.
1948 г.
В нашем спортивном доме квартирует много народу. Здесь есть жильцы временные и постоянные. Но не о них, людях честных и уважаемых, пользующихся правом постоянной прописки, будет идти речь в этих заметках. Мы намереваемся посвятить свое слово «коечникам» и «ночлежникам», которые въехали в наш спортивный дом через черный ход и живут на чужой площади как ни в чем не бывало, пользуясь всеми удобствами.
Каждый участник этого своеобразного смотра имеет краткую, но точную характеристику, составленную нами по записям в домовой книге, актам дисциплинарной комиссии и по свидетельским показаниям соседей по квартире.
Итак, мы начинаем наш разговор с категории самых тяжелых атлетов.
Глеб ТУРУСОВ. Рост — 195 сантиметров, вес — 125 килограммов. Спортсмен-новатор. Блестяще пользуется спринтом в вольной и классической борьбе. Резвость, показанная Г. Турусовым в беге с ковра от своего противника, пока еще никем не перекрыта. Особенно высокие достижения продемонстрировал Турусов на последних соревнованиях. Взяв старт из положения «партера», борец-спринтер пересекал трехметровую дистанцию ковра на четвереньках за ноль целых и две десятых секунды. В трех схватках Глеб Турусов прополз в общей сложности два километра четыреста метров, набрав максимальное количество проигранных очков.
