— А своему ребенку вы тоже даете все, что он требует?
Завмаг засопел, покраснел, и вместо него ответил продавец:
— Свой не в счет.
Нет, в счет! Советский человек должен радеть о правильном воспитании как своего, так и чужого ребенка. Соблазнов вокруг много. В том же самом «Гастрономе» любой подросток может без всяких помех купить не только вино, но и папиросы. Выбор здесь большой. Есть деньги — бери пачку, мало денег — покупай штучные. И вот маленький человечишка, не умеющий еще навести порядок под собственным носом, тянется к прохожему:
— Дяденька, дай прикурить!
И дяденька делится огоньком, часто даже не поворачивая головы к просящему, не думая о нем.
— Угощайся, разве мне жалко?
А жалеть надо. Не спичку жалеть, а мальчишку, ибо кому-кому, а курильщику-то ведь хорошо известно, какое пагубное влияние оказывает никотин на неокрепший детский организм. Но дело не только в никотине.
Попробуйте как-нибудь вечером пойти со своим сыном или дочкой в кино, скажем, на такой безобидный фильм, как «Конек-горбунок». Вас не пустят. Билетерша извинится и скажет:
— Приходите завтра днем.
— Почему?
— Приказ горсовета.
Есть такой приказ, который делит сутки на две части: день — детям, вечер — взрослым. Правильное деление. Детям нечего смотреть фильмы, которые предназначены для взрослых. Этот приказ делал большое и доброе дело до тех пор, пока днем демонстрировались фильмы по специально утвержденной программе. Но вот с недавних пор некоторые директора кинотеатров явно в коммерческих целях начали крутить днем «боевики», никак не рассчитанные на детскую аудиторию.
На днях я был на одном таком сеансе в кинотеатре «Колизей». Время каникулярное, зал полон школьников, а на экране «Риголетто» — заграничный фильм, смакующий амурные похождения оперного герцога. В опере есть хотя бы музыка Верди, а здесь ничего, кроме пошлости. Я спросил билетершу, почему она пустила в зал детей.
— А днем это не запрещается, — ответила билетерша.
Подошел директор кинотеатра и вместо того, чтобы сделать замечание билетерше, сделал его мне:
— Воспитывайте своего собственного сына, а о чужих, гражданин, не печальтесь.
Воспитывать нужно не только своего сына, как думает директор кинотеатра. За правильное воспитание детей морально отвечает каждый из нас, и кто бы ты ни был и где бы ты ни был — на улице, в трамвае, в кино, в магазине, — дети должны всегда видеть и уважать в тебе строгого и любящего старшего. А роль старшего определяется не только родственными признаками.
Плох тот отец, который дома читает сыну проповеди о вреде табака, а на улице прикуривает папиросу от одной спички со школьником.
1948 г.
Весь этот год Григорий Рыбасов работал комсоргом химического комбината, весь год райком числил его одним из лучших своих активистов. И вдруг на лучшего поступила жалоба. Несколько комсомольцев аппаратного цеха в коротком письме в редакцию сильно раскритиковали своего комсорга. За что? Может быть, Рыбасов был сух в разговоре с этими комсомольцами, излишне требователен к ним? В том-то и дело, что нет. Авторы письма жаловались не на строгость своего комсорга, а на его излишнюю доброту.
Обвинение, предъявленное Рыбасову, было столь необычного свойства, что мы решили посоветоваться с местной организацией.
Междугородная телефонная станция приняла заказ редакции, и уже через пять минут мы услышали на другом конце провода далекий голос секретаря райкома комсомола.
— Кого критиковать, Рыбасова? А стоит ли? — спрашивал секретарь, стараясь вызволить своего комсорга из беды. — Парень он смирный, не пьет, не курит…
— Что, что?
— Не пьет, — повторил наш собеседник и для большей убедительности стал диктовать по буквам: — Николай, Елена, Павел, мягкий знак…
В этом месте секретарь райкома, по-видимому, понял, что говорит не то, что нужно, смущенно закашлял и замолчал.
Это молчание только подхлестнуло наше любопытство, и мы решили посмотреть, как выглядит активист, о котором нельзя сказать ничего хорошего, кроме того, что он смирный и некурящий.
Три часа езды в вагоне пригородного поезда — и вот мы сидим с Григорием Рыбасовым в его собственном кабинете. Кабинет чистенький. Стол, стулья, половички — все это аккуратно стоит и лежит на своих местах. А за столом — такой же чистенький и аккуратный молодой человек. Движения у него ровные, спокойные. Прежде чем подписать протокол, он тщательно разглядывает на свет перо, осторожно макает его в чернильницу, затем для пробы раза три проводит этим пером по специально приготовленному клочку бумаги и, только убедившись, что все в порядке, ставит свою подпись.
С людьми Григорий Рыбасов беседовал точно так же: ровно, осмотрительно, без клякс и помарок. С кем бы ни говорил Рыбасов и о чем бы он ни говорил, его голос всегда держался только на среднем регистре. Ни разу он не вспылит, ни разу не наморщит лоб.
В первый день приезда мне казалось, что это от характера, а вот ко дню отъезда я уже знал твердо, что средний регистр определялся не только характером.
— Видишь, я бы рад помочь, да боюсь начальника цеха, он будет против, — говорил комсорг пришедшей к нему девушке.
И для того, чтобы у девушки не оставалась никакого сомнения в его добрых намерениях, комсорг тут же соединялся по телефону с этим начальником и говорил ему:
— Михаил Егорович, не назначайте, пожалуйста, Клашу Кустылкину во вторую смену. У нее заболела бабка.
Комсорг уговаривал начальника цеха, хотя ему хорошо было известно, что Кустылкина попросила перевести ее в другую смену вовсе не из-за больной бабки, а из-за директора клуба, назначившего на этой неделе три танцевальных вечера, на которых Клаше очень хотелось побывать.
Зашел в комитет Митя Халбеков поговорить насчет получения простыней. Комсорг и Мите сказал:
— Я — за!
— То есть как "за"?
Я уже слышал про этого Митю. Он был из той самой тройки «мушкетеров», которые жили в голубеньком доме с мезонином, отведенном еще десять лет назад под интернат заводских учеников. «Мушкетеры» в свое время тоже были учениками. Но это было давно. Их товарищи еще в сороковом году перешли на общие квартиры, а вот эта тройка каким-то образом застряла на детской половине. Жили «мушкетеры» на всем готовом: о дровах не думали, постельное белье не стирали, полы не подметали. Парни вытянулись под потолок, обзавелись модными усиками. Митя Халбеков уже второй год выплачивал алименты, а школьные няни по старой памяти все еще продолжали ухаживать за ним, как за неразумным дитятей.
Но вот в школу ФЗО назначили нового директора. Новый посмотрел на усатых постояльцев и сказал:
— Хватит, я против таких соседей.
И вот когда к голубенькому дому подъехал грузовик, чтобы перевезти вещи «мушкетеров» на новую квартиру, выяснилось, что перевозить, собственно, нечего. Восемь лет ребята вели уже самостоятельный образ жизни, а в личном хозяйстве у них не было до сего времени ни стола, ни стула, ни чашек, ни ложек.
— Да вы из чего же пить-есть собираетесь? — спросил новый директор.
— Из казенного.
— А женитесь, тогда как?
— Жена с собой принесет, — ответил Митя.
Новый директор только широко развел руками от удивления, но он не был злым человеком, этот директор. Он пожалел «мушкетеров» и одолжил им впредь до обзаведения самое необходимое: койки, матрацы, табуретки. А «мушкетеры» вместо того, чтобы поблагодарить за это школу, потребовали себе в подарок простыни, наволочки, пододеяльники, занавеси.
— Нет, дудки! — сказал директор. — Я против таких подарков. Деньги вы зарабатываете сейчас не маленькие, пойдите да купите себе и простыни и наволочки.
Но вместо того, чтобы пойти в магазин, «мушкетеры» отправились к Рыбасову.
— Чем черт не шутит, может, клюнет!
И клюнуло. Рыбасов, как всегда, сказал:
— Я — за!
Комсорг химического комбината был в душе, конечно, не «за», а «против». Но этот комсорг взял почему-то себе в привычку никогда и ни в чем не отказывать своим просителям. А в тех случаях, когда выполнить просьбу все же было нельзя, то Рыбасов не сам говорил «нет», а посылал ребят к начальнику цеха.
— Я бы рад помочь, да администрация против.
Если бы Рыбасов был не комсоргом, а начальником цеха, он сослался бы на директора завода; назначили бы его директором, он спрятался бы за спину министра.
Рыбасов вел себя в комсомольском комитете, как плохой адвокат. Он хотел всегда и при всех обстоятельствах выглядеть добрым и хорошим человеком. Поэтому-то он и разговаривал с каждым вполголоса. Но он не был ни добрым, ни хорошим, этот «добряк» за чужой счет. И как он ни старался, ему так и не удалось завоевать любовь у молодежи. Даже такие легкомысленные ребята, как «мушкетеры», и те не принимали Григория Рыбасова всерьез.
