— У меня жена в тиражной комиссии, — вспомнил Полотенцев, все еще смеясь. — Ты сходи, Володя, посмотри, как это там выигрывают другие. Ради такого важного делая тебя отпускаю с работы. Желаю тебе удачи! Ты давай там сорви куш побольше…
В этот день в фотографии больше ничего интересного не произошло.
Интересное случилось после работы, когда Лидия Сергеевна, включившись в общую сутолоку, направилась по магазинам.
Сегодня ей особенно досталось.
Несмотря на то что трудовой год кончался, у людей еще оставалось много нерастраченных сил. Нестриженые толпы трудящихся штурмовали парикмахерские, словно в течение года у них не было времени сделать себе прическу. Немытые толпы атаковали бани, словно у них не было времени помыться раньше. Трезвые толпы осаждали винные магазины, словно за весь год у них не было предлога выпить.
На елочном базаре, где неистовые горожане отнимали друг у друга худосочные стволы, Лидия Сергеевна потратила два часа, пытаясь купить елку. Наконец она с бою взяла хвойное дерево, которое правильно срубили, так как оно уже давно не украшало лес.
Закончив покупки, Лидия Сергеевна доплелась до своей двери. Достать ключ из сумочки у нее не хватило сил, да и руки были заняты. Она постучала в дверь ногами. Муж не открывал.
Тогда Лидия Сергеевна прислонила к стенке тощую елочку-палочку, поставила на пол сумки, достала ключи открыла дверь.
— Милый! — позвала Лидия Сергеевна. — Я елку достала и твой любимый рокфор!
Муж не прибежал даже па запах рокфора. Лидия Сергеевна забеспокоилась. Муж давно должен был быть дома. Волоча ствол, Лидия Сергеевна вошла в комнату.
В комнате не было ничего!
У Лидии Сергеевны стало такое выражение лица, которое обычно появляется у женщины, когда ее остригли под ноль.
Вряд ли кому понравится прийти домой и увидеть обчищенную квартиру.
Когда к Лидии Сергеевне вернулось сознание, она заметила, что вор действовал странно. Он вывез всю мебель, кроме трельяжа. И забрал все вещи, кроме женских! Прежде чем украсть шкаф, он вынул из него платья и, чтобы их не помять, на плечиках развесил по шпингалетам окон.
Белье Лидии Сергеевны он сложил на пол стопкой, но подстелил газету, а туфли стояли у стены, выстроенные в ряд. Женскими вещами жулик явно побрезговал. Очевидно, он был женоненавистником. Более того, вор оставил записку. Записка лежала на паркете в центре комнаты, придавленная черной лаковой туфелькой.
Текст письма был лаконичен:
«Твоего я ничего не взял!»
Лидия Сергеевна все поняла и зарыдала. Из-за кражи она не стала бы так отчаиваться. Как все женщины мира, она предпочла бы, чтоб ее обокрали, нежели бросил муж! О том, что она вскоре полюбит Орешникова, Лидия Сергеевна еще не знала и поэтому рыдала безутешно.
А жизнь тем временем шла своим чередом. На ночь глядя Орешников вел Олю к фотографии «Твой портрет». Они зашли во двор. Владимир Антонович открыл окно и галантно сказал:
— Пожалуйста!
Оля доверяла любимому и полезла в окно, не думая о том, что поступает неосторожно. Орешников прыгнул за ней, затворил окно, чтобы не влез еще кто-нибудь и не помешал им, и они с Олей остались в полной темноте. Но Орешников повел себя не так, как ведет себя в подобных ситуациях большая, но худшая часть мужского населения планеты. Он не воспользовался обстоятельствами и не стал приставать к девушке. Он взял ее за руку, пригласил в фотопавильон и включил полный свет.
— Слушай, Оля! — сказал Орешников. — Я большой художник, а все большие художники оставляют потомкам портреты любимых. Сядь на этот стул, я тебя буду фотографировать! — И он накрыл голову пыльной черной тряпкой.
Оля была потрясена благородством своего избранника. Она полюбила его еще больше, хотя уже вчера любила изо всех сил.
— Голову чуть левее! — попросил Орешников. Оля повернула голову левее.
— Нет, но так! — сказал Орешников. Он вылез из-под тряпки и, ласково прикоснувшись руками к Олиной голове, повернул ее в нужном для искусства направлении. Затем вернулся к аппарату, поправил осветительный прибор, поглядел на Олю сквозь матовое стекло и, как взыскательный мастер, опять остался недоволен.
Он вторично прикоснулся руками к Олиной голове, придавая ей нужный ракурс. На этот раз данная процедура длилась несколько дольше, и Орешников уже менее охотно отошел к аппарату.
Когда он подходил к Оле в шестой раз, у него не хватило силы покинуть ее. Совершенно непонятно, как это случилось, но они поцеловались.
Это произошло стихийно. Орешников на самом дело мечтал снять Олин портрет, но он не был виноват, что ничего не вышло.
Любовь оказалась сильнее искусства.
— Отверни аппарат! — попросила Оля. — Он на нас смотрит!
Тираж разыгрывался на сцене городского театра и успешно заменил дневной спектакль. В городе розыгрыш проводился впервые, и зал был битком набит желающими выиграть. В глубине сцены за столом восседала тиражная комиссия, составленная исключительно из честных людей. Среди них заслуженно находилась мать-героиня Вера Фоминична Полотенцева. На просцениуме установили два вертящихся барабана, заполненных бумажками. Бумажки, туго свернутые в трубки, скрывали номера облигаций и номера серий. Высокая честь вытаскивать счастливые номера была по традиции оказана пионерам. Взрослым никогда этого не доверяют. Взрослые могут смухлевать, в нужный момент изловчиться и добыть из тысячи бумажек именно ту, которую им надо. А в данном случае руками ребенка так же, как устами, глаголет истина.
Орешников явился к самому началу официальной процедуры.
Уходя из фотографии, он обошел всех сотрудников и уговаривал каждого составить ему компанию. Но никто не держал облигаций. Все желали Орешникову успеха, только Алевтина Васильевна промолчала. Потом она позвала лаборантку Иру, попросила подменить ее, надела пальто и устремилась вдогонку за Владимиром Антоновичем.
Орешников сел в седьмом ряду на тринадцатое место, в ужасе подскочил и перепрыгнул на соседнее, четырнадцатое. Если бы он этого не сделал, облигация наверняка бы не выиграла.
Люди с детства играют в азартные игры. «Что наша жизнь?» — спрашивают в подударной опере и тут же отвечают: «Игра!»
В другой, не менее популярной опере утверждают: «Люди гибнут за металл!».
Владимир Антонович Орешников как раз находился на краю гибели.
— Разыгрывается выигрыш в десять тысяч рублей! — объявил в, микрофон председатель тиражной комиссии.
Барабан завертелся. А когда остановился, пионерка с лицом ангела вынула свернутую бумажку и отдала председателю. Тот развернул ее и огласил номер облигации:
— Два ноля тридцать пять сорок три!
Орешников полез в карман, достал облигацию и поглядел на нее. Номер совпадал.
У Орешникова на секунду остановилось сердце.
Пионер с лицом архангела извлек из другого барабана другую бумажку и тоже передал председателю. Председатель опять развернул и зачитал номер серии:
— Ноль один!
У Орешникова еще раз остановилось сердце, но, к счастью, не навсегда. Номер серии тоже совпадал.
На, месте Орешникова нормальный человек, поступил бы так: воровато огляделся бы по сторонам, надежно спрятал облигацию и, стараясь не привлекать внимания, на цыпочках скрылся.
— Я здесь! — заорал на весь театр Орешников и кинулся на сцену. — Вот облигация!
Тихое течение тиража было нарушено.
Зал встал и начал завистливо аплодировать.
Члены тиражной комиссии по очереди пожимали счастливчику руку.
Вера Фоминична Полотенцева узнала фотографа и пододвинула к себе микрофон.
— Дорогие товарищи! — сказала она поднаторевшим голосом. — Крупный выигрыш пал на облигацию, которая принадлежит жителю нашего города, скромному труженику, фотографу, товарищу Орешникову! Поприветствуем его!
Зал захлопал пуще прежнего. Орешникову было хорошо. Он понял, что рожден для славы и для денег. Он не стеснялся, он кланялся, как прима-балерина. Ему хотелось плясать, но не было музыки.
В партер вбежала Алевтина и увидала на сцене фотографа, которому рукоплескала толпа.
Алевтина ничего не понимала, по нехорошее предчувствие закралось в ее душу.
— Переходим к следующему выигрышу — в пять тысяч рублей! — утихомирил возбужденных игроков председатель комиссии. Но главный игрок не унимался;
— Извините, а как же я?
— Что вы? — переспросил председатель.
— Я жду.
— Чего?
— Денег! — просто сказал Орешников.
Настырность героя зал встретил одобрительно. И тут Алевтина все поняла.
— Уважаемый товарищ! — вежливо сказал Орешникову председатель. — Я понимаю, что радость переполняет вас. Мы ее разделяем. Искренне, — на всякий случай добавил он. — Вы можете получить выигрыш в государственных сберегательных кассах.
