— Петя — третий лишний! — отмела ретушера Лидия Сергеевна. — Нам с вами нужно отметить ваш выигрыш. Мы можем это сделать у меня. Я вам сейчас запишу адрес…
— Дату встречи мы уточним позднее, — Орешников положил в карман записку с адресом и ушел независимой походкой покорителя женских сердец.
— Кирилл Иванович! — со вздохом сказал Орешников, без стука ввалившись в кабинет директора. — Если вдуматься, десять тысяч — совсем небольшие деньги. «Зенит-112» стоит 420 рублей. Это мне по средствам. Но «Волга», к примеру, пять с половиной тысяч, — это откровенный грабеж. Машина, квартира, на мебель уже придется одалживать!
— Володя, не дразни гусей! — Полотенцев поглядел на него с упреком. — В данном случае гусь — это я!
Орешников ждал Олю у входа в городской парк. В парке шумела, клокотала и бурлила новогодняя ярмарка.
Оля опаздывала. Орешников изнемогал. Радость выпирала из него, и ее не на кого было выплеснуть.
Когда показалась Оля, Орешников ощутил небывалый прилив сил. Он одним прыжком оказался возле нее, наклонился к Олиному уху и радостно закричал:
— Угадай, что со мной случилось?
— Как я могу угадать? — улыбнулась Оля.
— Я тебе буду подсказывать. У меня одна облигация. Помнишь, я ее купил у тебя и просил подобрать мне счастливый номер! Сегодня разыгрывался тираж. Ну, догадалась?
— Ты выиграл сорок рублей!
— Больше!
— Сто? — повысила ставку Оля.
— Больше!
— Пятьсот рублей! — озорно выкрикнула Оля.
Орешников интригующе повторил:
— Больше!
— Неужели тысячу?
— Больше!
— Ты выиграл две с половиной тысячи! — шепотом произнесла Оля.
Орешников снисходительно усмехнулся:
— Больше!
— Пять тысяч! — у Оли закружилась голова, Орешников ласково сказал:
— Оля, не мелочись!
Наступила роковая пауза. Оля не решалась назвать следующую сумму.
— Ну! — подбадривал Орешников. — Смелее!
— Не может быть! — наконец, отважилась Оля. — Неужели ты выиграл десять тысяч?
— Как одну копеечку! — триумфально произнес Орешников, будто в этом была его личная заслуга.
Оля засияла.
— Володя, я так счастлива за тебя! — и она поцеловала его на виду у всей ярмарки.
Орешников воодушевился.
— Теперь я понял, в чем смысл жизни! Будничная обстановка меня гнетет! До сих пор мне не везло. Максимум, чего я достиг, — ассистент режиссера в областной студии телевидения. Но тут я выпустил в эфир что-то не то, и вот я фотограф.
— Ты много успел, Володя. — Оля смотрела на него влюбленными глазами.
— Ты хочешь сказать, я многого не успел. Мне уже двадцать восемь. Я должен наверстывать. Оля, мы переедем с тобой в Москву!
— С тобой хоть на край света!
— По-моему, мы украсим этот город…
— Все-таки ты отъявленный хвастун!
— В этом моя неповторимость! — не унимался Орешников, которому деньги вскружили голову. — В Москве меня возьмут фотокорреспондентом в журнал «Огонек»!
— Откуда ты знаешь?
— Телепатия, — напомнил Орешников.
Они засмеялись, вошли в парк и окунулись в толчею базара. На открытой эстраде шло новогоднее представление. Его возглавлял Дед-Мороз, одетый в многопудовый костюм. Вокруг него буйно веселились юные, горожане, которые пока, еще верили сказкам.
— Это мой отец! — с нежностью сказал Владимир Антонович.
— Ты сын артиста Орешникова? — удивилась Оля. — Я его много раз видела в театре.
Они затесались в детский хоровод, стали прыгать и петь вместе со всеми.
— От подставки до макушки —
Сто четырнадцать огней,
На ветвях висят хлопушки,
И звезда горит на ней! —
увлеченно пели Оля и Орешников.
Среди множества чужих детей Дед-Мороз увидел своего ребенка и забеспокоился, несмотря на то что его ребенок давно уже перешел границу детского возраста.
Сын указал глазами на Олю, и они с отцом обменялись дружескими взглядами.
— Разноцветные флажки,
Золотые петушки,
А под елкой Дед-Мороз,
Ватный снег его занес, —
пел хоровод.
— А теперь под этой аркой, — указал направление Дед-Мороз, — вас, ребята, ждут подарки!
И все дети, кроме Оли и Орешникова, устремились за гостинцами.
Орешников прощально помахал отцу. Отец-Мороз скрылся за кулисами, а Орешников повел Олю в торговый ряд, чтобы преподнести ей новогодний подарок, достойный его богатства.
Владимир Антонович держался, как ухарь-купец.
— Значит, так, квартиру будем строить двухкомнатную и внесем все сразу, чтобы потом над нами не висело! Ты случайно машину водить не умеешь?
— Нет! — огорчилась Оля.
— Научишься! — покровительственно сказал Орешников.
— Конечно, научусь!
Они протискивались по узкому проходу мимо торговых павильонов.
— Сейчас, Оля, мы будем с тобой транжирить деньги. Правда, я их еще не получил. Но это не имеет значения. Это будет у нас вроде генеральной репетиции. Мы все присмотрим, прикинем, рассчитаем… А ну-ка войдем сюда! — Орешников потащил Олю в фанерный балаган, на котором красовалась вывеска «Меха». — А то пальтишко у тебя невзрачное. У вас есть что-нибудь приличное? — спросил Орешников. — Мне шубу для жены.
Оля благодарно улыбнулась.
— И не какой-нибудь дрянной нейлон, — разошелся Орешников, — а из натурального меха!
— Норка есть! — сказала продавщица.
— А ну-ка померь!
Оля надела шубку из норки, стала дивно хороша и, покраснев, шепнула:
— Какая прелесть!
— Сколько стоит? — поинтересовался Орешников.
— Две тысячи четыреста! — спокойно сообщила продавщица.
Орешников опешил.
— Это в старых деньгах или в новых?
— В новых!
— Двадцать четыре тысячи за водяную крысу?
— Водяная крыса — это одно, а норка — совсем другое, — возмутилась продавщица, снимая с Оли шубу.
— Да, это нам не по средствам! — погрустнела Оля.
— А эта почем? — Орешников показал на каракулевую шубу.
— Тысяча двести!
— А по нормальной цене у вас есть что-нибудь?
— Есть! — продавщица уже потеряла интерес к покупателям. — Нейлоновая цигейка.
— Эту дрянь нам и задаром не надо!
Орешников подал Оле ее потрепанное пальто и сказал:
— Ты мне и в нем нравишься!
Одному бывает трудно перенести испытание славой, другому испытание властью, третьему — богатством. Но слава проходит, власти можно лишиться, деньги уплывают… Некоторые люди так и не возвращаются в нормальное состояние, а некоторым это удается. Что-то будет с Орешниковым?…
Орешников и Оля покинули магазин.
— А еще называется новогодняя торговля! — возмущался Владимир Антонович. — Просто нечего подарить к Новому году!
Оля сдерживала слезы. Из-за шубы она не стала бы плакать, но ей разонравился Орешников. Ее кумир сам спихнул себя с постамента и разбился вдребезги на мелкобуржуазные осколки.
— Пойдем, выберем мебель! — по-хозяйски предложил Владимир Антонович, даже не подозревая, что обидел невесту. — Это для нашей будущей квартиры.
— Не хочу! — сказала Оля.
— Ты права! — обрадовался Орешников. — На мебель тратиться рано!
Они проходили мимо лотка с мороженым.
— Дайте одно эскимо! — решился, наконец, на покупку Владимир Антонович и преподнес Оле мороженое:
— Ты не обижайся, Оля, я не жадный, я хозяйственный!
Оля бросила эскимо в снег.
— Не хочу я тебя больше видеть! Никогда! — и убежала.
Орешников обиделся.
— Подумаешь! — сказал он вдогонку, не трогаясь с места. — Свет на тебе клином не сошелся. Не такая уж ты красавица!
Он нагнулся, поднял эскимо, развернул серебряную обертку и съел мороженое сам.
Покончив с Олей и с мороженым, Орешников отправился ужинать. Мест в кафе не оказалось. Орешников с подносом в руках мыкался среди столиков. Сесть было некуда, а есть, когда обе руки держат поднос с яичницей и кефиром, неудобно. Наконец в углу зала освободилось место, и Орешников заметил это первым. Он сгрузил на стол ужин, избавился от подноса и сел.
Судьба уготовила для него место за столиком, где мрачно жевала сардельки унылая серая личность, которая до вчерашнего дня считалась мужем Лидии Сергеевны.
Орешников никогда его не видел, а муж Лидии Сергеевны ни разу не встречал Орешникова. Каждому из них было чем поделиться с незнакомым человеком, с которым делиться значительно легче, чем со знакомым.
— Вот, ушел от жены, — начал бывший муж. — Вроде бы хорошо, только вынужден есть эти кошмарные сардельки.
— А что, жена вкусно готовила? — поддержал разговор Орешников.
— Нет, я сам готовил!
— А я своей хотел сегодня шубу купить, так ей подавай только норковую.
