- Не то чтобы Персей по свинству в чем-то уступал всем остальным, - пояснила она, - со своей-то развязной спесью и кукольной женой - словно он не был всем обязан Афине и той бедной женщине, чью голову он отчекрыжил! Но среди всех этих грязных свиней героев, бог ведает, был он, наверное, далеко не худшим, да и характером обладал довольно сносным. Они задержались на несколько месяцев; я пыталась повысить сознательность Андромеды в вопросе о браке как женоненавистническом установлении; мы понемножку забавлялись a trois; и он позволил мне делать с этим полисом все, что мне заблагорассудится, - у него, если на то пошло, не было никаких прав лишать меня этого, но свинья есть свинья.
Сделать же, как мне сразу и было поведано, она не преминула следующее: воспользовавшись окаменением всего двора, на места покойных министров она определила их жен, с помощью амазонских военных советников обучила женскую дворцовую стражу, поменяла местами мужской и женский пол всюду, где они попадались в своде основных законов, а потом - ив каждом существовавшем в городе обычае, превратив в конце концов Тиринф в абсолютную матриархию. То, что своим успехом (как, стал подозревать я, и более умеренная программа моей матушки) она обязана в основном великодушной гегемонии Персея над всей Арголидой, скорее терзало ее, чем вызывало благодарность, и, заслышав, что он прослеживает череду своих ранних приключений, она при помощи сына расставила ему простенькую ловушку. Зная, что ни одна рыцарствующая свинья не ответит на вызов женщины, она подстроила все так, что вызвал его Мегапент; дождавшись, когда Персей начал размахивать головой Медузы и щитом Афины, сынок ее в ответ выдвинул собственный зеркальный щит: угодившая в чересполосицу отражений плоть Персея превратилась в камень, камень в бриллианты, бриллианты, уже окончательно, в звезды, россыпь которых громкими криками приветствовали по ночам тиринфские женщины. Обидно, конечно, что прихвачена оказалась и сама Медуза - а также Андромеда, Кассиопея и еще несколько других, - но нельзя же приготовить сувлаки, не зарезав ягненка.
- Все это сплошные несуразицы! - вскричал я. Стражница бросила взгляд на царицу, не пора ли меня обкорнать, но, увидев, что та покачала головой, ограничилась тем, что непристойно ущипнула меня за самую головку. Ногтями. Я указал на расхождение между этим убогим отчетом о вызвезживании Персея и великолепным рассказом, вычитанным мною из документа, на основе которого я организовал свою собственную историю жизни.
- Моя неэмансипированная маленькая серенькая мышка-норушка-сестрюшка об этом рассказывала, - отвечала Антея. (Я никак не мог назвать ее Сфенебеей.) - Это ложь. Сплошной вымысел. Там, например, говорится, что Пегас - это созвездие под опекой Медузы, на какой же тогда кляче ты сюда прилетел? - Увидев, что я захвачен врасплох этим соображением, она продолжала высмеивать отражающий превосходство мужчин характер основного корпуса наших классических мифов и легенд, с которыми продемонстрировала попутно на диво хорошую ознакомленность - без сомнения, свидетельство влияния Филонои, - и который, как она утверждала, является приукрашенной записью правового ниспровержения свиньями-мужланами-патриархами былых эпох исходного и естественного мирового матриархата. "Мифология, - заявила она, - это пропаганда победителей", присовокупив, что главным мифом, поддерживаемым всеми частными мифетками, был миф о мужественности героев - не обязательно в плане грубой физической силы, где несомненное превосходство мужчины над женщиной бледнеет по сравнению с превосходством над мужчиной бессловесного быка, но в таких добродетелях, как смелость, хитрость и сексуальная удаль, и особенно - в аспекте божественного промысла при раздаче величия и бессмертия. "Вы - сплошная ложь! - яростно закончила она. - Мы собираемся вас переписать!"
Хотя я и дрожал за свой орган, но все же не сумел удержаться от замечания, что она уже немало сделала в смысле переписывания - как истории Персея, так и нашей собственной. Я не сомневался, что здесь побывал мой кумир, свидетельством тому служил окаменевший Прет, и хотя именно это конкретное событие и не было упомянуто в "Персеиде", вспомнил слова ее благородного рассказчика: "Закончить смертью обоих протагонистов древнюю братоусобицу между Акрисием и Претом" и т. д., более того, физика процесса озвезживания в описании Антеи была подобна тому, что проступило между взглядами влюбленных в кульминации этой истории. Но, как должен признать всякий, кто не слепо враждебен самой концепции геройства, моя версия обладает отзвуком подлинного мифопоэтизма, ее же - отдает трескотней самого что ни на есть оскорбительного иконоборчества. Разнобой с Пегасом объяснить я не мог; за подчиненную роль женщин как в легендарно-мифической, так и в реальной истории не чувствовал себя особенно в ответе; о своем собственном вкладе, как намеренном, так и ненамеренном, в их совокупную эксплуатацию и заметную деградацию от всего сердца сожалел (может быть, она помнит аристотелевскую диаграмму?); в отношении запутанных проблем природы/воспитания в вопросах секса и темперамента, отличия/оценки или привычных ролей/личных наклонностей и всего прочего испытывал некое любопытство, но твердого мнения не имел. Но в чем, в чем, а в своем призвании легендарного героя и полубога, равно и в том, что Мегапент совершенно к этому призванию непригоден, я не испытывал ни малейшего сомнения, кто бы чего об этом ни думал, и я буду следовать этой стезей, как и мой небосводный кузен, пока не умру или не стану бессмертным.
- Людская память все приукрашивает, Антея. Прет кончил тем, что уверовал, будто он и зачал на Данае Персея. Мой давнишний наставник Полиид заявляет теперь, что на Эвримеде, когда ее осеменяли мною, был он, а не Посейдон. Я никогда не занимался с тобою любовью, и ты знаешь об этом.
Стражница самоуверенно подняла свой меч.
- Характерная для свиней риторика, - прорычала Антея. - В Тиринфе мужчина не "зачинает ребенка на женщине" - она зачинает его на нем. Позиция Один в нашем полисе - когда внизу мужчина. Ты признаешь, что совершил преступление изнасилования?
- Не по отношению к тебе. Это был младший капрал амазонской легкой кавалерии, двадцать лет назад, и я сразу же возненавидел себя за это. Она была ну вылитой копией вот этой твоей спутницы, сходство просто поразительное.
- Убрать его отсюда, - приказала царица. - Твоя дорога, Беллерофон, не на небеса. Твоя дорога - в Тартар с твоим грязным хуем, воткнутым в твою лживую глотку.
- Ижвини, па, - сказал Мегапент, когда меня уводили прочь. - Пошему бы тебе не покаятьшя и не оштатьшя навшегда мамашиным шекшуальным рабом? Тетушка Филоноя не будет вожражать, ешли это шпашет твою жижнь. Мы штараемшя поднять ее шожнательношть.
Антея велела ему быть пай-мальчиком и прекратить болтовню, пусть он лучше сходит для нее за бокалом Федры. Меня отвели вниз дожидаться своей участи в донжоне - под гнетом и краха своих устремлений, и перспективы пыток, увечий и смерти. Осмотрев свою камеру, я не обнаружил возможности ни сбежать, ни лишить себя жизни. Отвратительнейший день провел я под неотрывным взглядом своего стража, все той же спутницы Антеи, которая невозмутимо взирала, как я вздыхаю, мерю шагами пустую комнату, пытаюсь вздремнуть, поесть и попить, отливаю и отваливаю. Ее сходство с моим младшим капралом было и в самом деле разительным: коротко стриженные темные волосы, жилистое телосложение, коричневатая кожа и карие глаза, маленькие грудки и ягодки - жаль, что мне предстояло умереть, а то бы я мог не отвлекаясь расследовать это сходство, вызнать, не была ли случайно ее мать амазонкой-беженкой в Коринфе и т. д. Я и в самом деле спросил, не Меланиппой ли ее часом зовут, она не ответила и не отвернулась, а лишь неотрывно разглядывала меня, пока по лестнице разносились шаги спускающегося ко мне, как я полагал, палача.
Но Антея только велела девушке отпереть мою камеру и вошла в нее безо всяких видимых орудий пыток или кастрации.
- Привет, - сказала она, остановившись с внутренней стороны закрытой двери. Тон ее был довольно мягким.
- Здравствуй, - осторожно ответил я и поднялся с пола. - Присаживайся.
Она быстро улыбнулась и подошла к крошечному зарешеченному окошку, у которого стоял я, но, поскольку пол был грязен и в камере не имелось ни скамьи, ни тюфяка, отклонила мое приглашение. От нее пахло вином. Я не отрывал взгляда от ее лица, пытаясь оценить ситуацию. Она большей частью смотрела вниз, словно на мое обвисшее орудие.
- Ты должен сразу все понять, - объявила она. - Сейчас я ни о чем не в состоянии разговаривать.
- Ничего не понимаю. Где Филоноя?
- Я не хотела сюда спускаться, - кратко бросила она. - Не хотела вообще вновь тебя видеть, Беллерофон.
- Аналогично. А в чем же дело?
- От тебя мне никакой помощи, - пожаловалась она, мотая головой из стороны в сторону. - Ты не говоришь ничего стоящего.
