Ребята моментально и плотно обступили нашего бедолагу, и молча стали ждать. Зная темперамент Виктора, ждать нам нужно было не очень долго — совсем недолго, всего ничего. И оправдывая наши надежды, он вскоре заговорил.
— Меня дома не приняли. Говорят, что я — не я! Говорят, что меня в армии подменили, что настоящий Витька погиб или в Афганистан отправили, а меня в подмену прислали. Меня мама не узнала, отец чуть по морде не набил и с крыльца не выбросил. Такие дела. Я ведь когда приехал, то дверь тихонько своим ключом открыл и вошел, все как раз дома были, я не раздеваясь, и завалил на кухню. Как я шапку снял, мама сковородку с котлетами на пол уронила, а батя за топор схватился, только собака признала, ластиться стала. Когда я им про операцию рассказал, еще хуже стало. Батя кричит: «Ты — не Копыто! Отступник, предатель!» И в рыло все норовит мне кулаком заехать. Маманя его еле оттащила, а сама все две недели моего отпуска проплакала. Как на меня посмотрит, так сразу и плакать. Родичи пришли проведать, посмотрели на меня, даже за стол не сели. По городу слух прошел, что я — не я! Из дома весь отпуск почти не выходил, хреново дело. А куда пойдешь, когда все окна закрывают, когда я здороваться пытался. Пошел вечером на танцы, все от меня шарахаются как от прокаженного. Девчонки носы воротят, даже самые отвратные кобылы. Парни чуть в челюсть не заехали и в бубен не настучали. Совсем не уважают. Беда! Из дома уезжал, батя в мою сторону даже не посмотрел, только сплюнул с досады, а мама 200 рублей тайком сунула и шепнула, мол, взад вертай ухи свои, тогда отец отойдет — простит, значит. Вот так две недели только с собачкой и разговаривал, лишь она родимая меня и признала.
Витя сделал небольшую паузу, тяжело вздохнул и, пустив скупую мужскую слезу (очевидно, к этому времени, все уже закончились), и горестно продолжил.
— Приехал в город, бросил в казарме вещи и бегом в клинику, а этот козлина пластический и говорит: «мол, сделать ничего нельзя, хрящи мои лишние, что с ушей срезали, давно выкинули. Нарастить невозможно. Урезать?! Легко, хоть под ноль — это пожалуйста, а возвернуть как было, да еще, чтобы двигались, так фиг тебе!» И еще бумагу мне в нос пихает, где я расписался, что претензий не имею и всем доволен. Беда! Что делать то? Посоветуйте парни!
— А что делать то?! Нечего делать! Ты когда эту аферу скрытно от своих друзей-товарищей мутил, у нас советов не очень то спрашивал, а теперь посоветуйте. Что тут насоветуешь?! Ну, раз обратного пути нет, живи с тем, что имеешь. Не трогай больше ничего, пока еще хуже не сделалось.
— Ребята, а может вытянуть как-то можно, а? Вон ведь Саньку Полимонова вытянули же, почти на 8-мь сантиметров вытянули (это отдельная история о большой и чистой любви), а мне то гораздо меньше надо. А ушные мышцы я сам накачаю, ей-ей накачаю! Зашевелятся родимые, как миленькие зашевелятся. Еще лучше прежнего заработают.
Копыто еще долго стенал, рыдал, жаловался на несправедливую и жестокую судьбу, в отчаянии бился головой о прикроватную тумбочку, его оттаскивали. Тогда, он пытался грызть двухъярусную металлическую кровать, его опять оттаскивали. Витя картинно заламывал руки и жалобно скулил.
Долго ли, коротко, но общими усилиями, мы, наконец, убедили Виктора в невозможности вернуть его первоначальные уши вместе с безвозвратно потерянным уникальным даром непревзойденной их подвижности. «Имеющий — да не ценит, потерявший — плачет». В результате Витя смирился и направил все свою энергию на восстановление пошатнувшихся родственных связей.
Финал этой истории был следующим — Витя старательно извел не один кубометр бумаги для написания покаянных писем на свою малую родину в Пилопедрищенск, умоляя всех своих многочисленных родственников принять и возлюбить его такого, какой он есть, и помочь ему убедить своего сурового и непреклонного отца, чтобы он сменил гнев на милость. А еще лучше — в перспективе, простил сына своего неразумного и заключил его в свои объятия.
Стоит отметить, что вода и камень точит. Его титанический труд не прошел даром, суровое отцовское сердце со временем оттаяло, и Витя получил официальное родительское прощение.
А когда пришло долгожданное всеми время надеть золотые лейтенантские погоны и выпускаться из родного училища, то из Пилопедрищенска приехал многочисленный десант клана Копыто.
Вот тут уже веселилось все училище поголовно. Такого количества людей с шевелящимися ушами, мы больше не встречали нигде и ни разу.
— Так! Так, так, так! — майор-ракетчик смотрел на нас снизу вверх. Он был очень маленького роста, в районе 160-ти сантиметров (с нижней границы), в фуражке несколько выше естественно, а если в прыжке, то вообще — видный гренадер, а так — толстенький и лысенький коротышка — этакий Колобок. Его ножки, обутые в хромовые сапоги, смешно торчали из необъятных галифе, как две тоненькие спички. Длиннющая портупея еле сходилась на внушительном брюхе. Создавалось впечатление, что у майора под кителем в районе живота висит внушительный рюкзак, набитый продуктами питания.
Майор был откровенно смешон и честно говоря, нам совсем не нравился. Нам — это составу гарнизонного патруля. И самое противное, что наше мнение об этом майоре никто не спрашивал и в расчет не брал. В армии есть железное правило: «Командира не выбирают, а назначают. Так что неважно, нравится, не нравится — ложись моя красавица!»
На ближайшие 12-ть часов, этот великий воин, станет нашим начальником — начальником гарнизонного патруля.
В составе патруля — я и Лелик, курсанты училища ВВС. По разнарядке, полученной из военной комендатуры, нас выделили для несения службы в качестве патрульных, а начальника назначили уже на разводе во дворе напротив гарнизонной гауптвахты. Ребята мы немаленькие, под 190 см. и наш колобок-начальничек явно закомплексовал перед своими громадными подчиненными. Чтобы посмотреть нам в глаза, майору приходилось неестественно задирать голову. При этом его огромная пижонская фуражка, явно шитая в «левом» ателье, плохо держалась на абсолютно круглой и лысой голове офицера (трение об волосы отсутствует, поймите правильно) и постоянно сваливалась на бок, смешно зависая на его маленьких, но оттопыренных в разные стороны ушках.
Нам приходилось постоянно скрывать свои непроизвольные улыбки, делать супер серьезный вид и благоговейно ловить каждое слово из многочисленных и однотипных но, тем не менее, очень ценных указаний нашего вождя во время проведения им традиционного и занудного инструктажа.
В принципе, указания были просты и предельно понятны — ловить всех и каждого, но повторил эту стандартную для любого патруля задачу наш новоявленный начальник не менее десятка раз: «Ловить, ловить и ловить. Чем больше, тем лучше».
Ибо у майора есть план, в случае не выполнения которого, он клятвенно пообещал внести в список злостных разгильдяев и нарушителей воинской дисциплины нас с Леликом, причем с формулировкой: «за злостное пренебрежение своими служебными обязанностями и халатное несение патрульной службы», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Тоесть вплоть до длительного содержания на гарнизонной гауптвахте, унылое и хорошо знакомое здание которой, находилось прямо перед нашими глазами.
Зря это он! Так сразу?! Ты не прав, майор! Нельзя угрожать своим подчиненным. Стимулировать можно и нужно, а угрожать не стоит. Непедагогично. Пагубно это. Практика доказала. Может быть, такой подход к людям оправдан в условиях ракетного училища, где этот ретивый колобок начальником какой-то учебной лаборатории трудится, кто знает, но мы с Леликом были из училища ВВС. И пугать и стращать нас, было абсолютно бесперспективно. Себе дороже.
Мы напряглись, насторожились и обиделись. Тут уже дело принципа, теперь точно рвать свою задницу в служебном порыве никто не станет. Все, пипец, весь наш энтузиазм и фанатичный настрой на образцовое несение службы сразу закончился. Именно уже на неграмотно проведенном инструктаже и закончился. Но ракетный майор об этом пока еще не догадывается, да и незачем ему это знать. Пусть надеется, что мы очень испугались и будем сейчас бордюрный камень от усердия грызть, копытом по асфальту бить, искру высекая, чтобы рвение свое всячески показывать. Ага, сейчас. Только разбежимся посильнее.
— Значит так! Слушай сюда! Патрулируем центральный проспект методом совершения возвратно-поступательных движений от городской набережной до центральной площади и всех военных — кто в форме значит, пишем! Всех пишем, пишем, пишем. Неважно, что боец умыт, подстрижен, побрит на 2-а миллиметра под кожей, воняет одеколоном за 7-мь метров, идеально поглажен и знает Общевоинские Уставы на зубок. Идеальных нет! Все, кто в форме — это однозначно разгильдяи и раздолбаи. Всех ко мне! Пока я пишу одного, вы не стоите столбами, а высматриваете других военных и активно рыскаете в постоянном поиске. Увидели голубчика с погонами! Все, не дожидаясь команды, вперед! Самостоятельно подходите к нему и говорите: «Вас вызывает начальник патруля!», а я тут сам разберусь! Все понятно?! Да, чуть не забыл, офицерье тоже тащите. Если кто-то станет убегать, догнать и приволочь мерзавца силой. Парни здоровые, скрутите. Мы его быстренько на гауптвахту определим, мне вот даже «Ромашку» выдали для оперативной связи с комендатурой. Если что, дежурную машину пришлют.
