— Да-да, не думай, что я сидела сложа руки, — продолжала она.
— Что же ты делала? — спросил я, надеясь услышать умиротворяющий ответ и мысленно констатируя: именно неунывающей энергичностью, упрямым желанием действовать вопреки неблагоприятным обстоятельствам она мне и нравилась, и была близка.
— Я искала человека, который сделал бы мне загранвизу…
Я все понял. Краска стыда залила мое лицо.
— Ты стремилась ко мне?
— Я решила строить отдельную от тебя, самостоятельную жизнь, — холодно сообщила она, избегая встречаться со мной взглядом. — Я выхожу замуж.
Мне показалось, что на меня рухнул потолок.
— Как? За кого? — пролепетал я.
— Да. И нечего пялиться, — воскликнула она, хотя по-прежнему не поднимала глаз и видеть моей оторопи не могла. — А ты что думал? Я дура? И буду ждать у моря погоды? Появился человек. Он сделал мне предложение…
Мне пришло в голову: она шутит. Разыгрывает. Я облегченно или, вернее, несмело улыбнулся и попытался взять ее за руку. Она вырвалась с раздражением и отодвинулась, загрохотав стулом. Мое глупое хихиканье прозвучало неуместно и дико, я сам это услышал.
— Разве мы не были мужем и женой? — спросил я.
— То есть? — в свою очередь спросила Вероника. — Жить под одной крышей еще не значит быть мужем и женой. Он предложил мне расписаться. И даже обвенчаться. Сделал то, чего не предлагал ты.
Я уставился на нее, уже абсолютно поверив: она меня морочит. Такой чуши она всерьез молоть не могла.
— Вон куда ты клонишь, — примирительно и даже отчасти игриво сказал я. — Что ж, я согласен. Наши отношения действительно пора оформить.
— Поздно, — вскинулась она. — Пока ты колупался и телепался, тебя обыграли.
Терминология показалась мне знакомой, но я еще не придал этому значения. Меня лишь слегка покоробили непривычные, никогда прежде не вылетавшие из ее уст слова.
— Скажи прямо, чего ты хочешь? Венчаться? Пожалуйста.
Она взглянула на меня свысока и почти надменно.
— Ты не понял… Я почти обвенчана…
— Почти что… С кем? — пробормотал я.
— Он твой друг… Но это не имеет значения. Он, а не ты, позаботился обо мне. Приехал, привез деньги…
— Моржуев? — со стоном вырвалось у меня.
— Да. Человек потрясающей выдержки и порядочности…
Чтобы прийти в себя, я допил остатки водки из неунесенной с собой Моржуевым бутылки. Вероника наблюдала за мной с неодобрением…
— Пьешь?
— В отличие от него очень редко, — сказал я. И перешел в наступление. — Но ведь он женат! Причем многократно…
— Он вдовец, — надтреснутым от страдания голосом и стыдя меня интонацией, произнесла она. — В его жизни была всего лишь одна женщина. Его покойная супруга. Он похоронил ее три года назад. С тех пор посыпал голову пеплом. Не мог найти себе места на земле. Не знал, как жить. Не знал женщин. Пока не увидел меня. То, что ты не мог различить во мне на протяжении нашего общения, он оценил сразу. Мгновенно. Он, не колеблясь, сделал мне предложение. Я спросила: "Вы не боитесь ошибиться? Вы видите меня первый раз…" Он ответил: "Такую афродиту я искал всю жизнь… И я ее нашел!" Обещал удочерить мою девочку… Сказал, что покажет ее знакомому профессору…
— Показал? — спросил я.
— Учитывая, что ребенку необходим целительный климат, пригласил меня в Италию… А что сделал ты?
Я стиснул зубы, чтобы снова не застонать. И, чувствуя, что поступаю недостойно, все же мы с Моржуевым были коллеги и собутыльники, а о такого рода знакомцах не принято отзываться плохо, особенно за глаза, тем не менее, продолжил линию позорного доносительства:
— Легко сыпать безответственными заявлениями…
— Не надо, — отрезала Вероника и выставила вперед ладони, как бы отгораживаясь от меня или защищаясь. — Вовсе нет! В нем я нашла защиту и опору. Он такой… Замечательный… Недолюбленный… — Вероника взяла замурлыкавшую кошку на колени и излила на нее, кажется, всю скопившуюся за время моего отсутствия нежность.
— Да вы знакомы не больше недели! — заорал я.
— Ну и что? Мы будто знаем друг друга вечность! Я дорожу отношениями с ним! Он предугадывает малейшие мои желания!
— Какие, например?
Она помялась.
— Ну, в общем… Это я подаю ему тапочки… — И горячо затараторила. — Тебе не понять. Вы с ним разные, совершенно непохожие люди… Он, когда я попросила, чтоб надел презерватив, ничуть не обиделся и не огорчился…
Я перевел дух и сказал:
— Может быть, я не слишком расторопен… Но когда выбираешь спутника жизни, не надо спешить. Поспешишь — людей насмешишь… — Я говорил, боясь остановиться. Мне самому была отвратительна утлость моих доводов, но других не подворачивалось. Я спешил их выложить, так выкладывает на прилавок залежалый товар торговец, обнадеженный присутствием покупателя, а не намерением того что-либо купить. — Мне кажется, люди сообща могут добиться очень многого, преодолеть любые трудности, если они любят друг друга. Ведь у нас было чувство… И оно остается… Я, наверно, виноват. Никогда не думал, что для тебя важны формальности… Штампы в паспорте и фата… Тебе надо было просто сказать…
— Ему не понадобилось напоминаний, — был ее ответ.
Меня поразил стальной блеск ее глаз. Такой я Веронику никогда прежде не видел.
— Скоро вылетаете? В Италию? — спросил я.
Зло спросил, потому что ответа не требовалось. Картина складывалась предельно ясная. Я бы даже сказал — чудовищно очевидная.
Бессмысленно было рассказывать о двадцати моржуевских женах и его же сорока четырех невестах. Но я еще и еще раз пытался бедную, обманутую и потерявшую разум женщину если не образумить, то хотя бы отрезвить. Впустую…
НЕДОЛЮБЛЕННЫЙ
Ночевал я у родителей. Был в отчаянии и погружен в свои мысли, со стариками почти не говорил. Они обиделись. Все же мы долго пребывали в разлуке, а теперь я приехал и демонстрировал необъяснимую с их точки зрения черствость.
Утром, вместо того, чтобы отправиться в Белый дом за коробкой, снова потащился к Веронике.
Она приоткрыла дверь и, увидев меня, вышла на лестничную площадку. Полы махрового халата раскрылись, обнажив стройные голые ноги.
— Ко мне нельзя, — сказала она.
— Почему? — захотел узнать я.
— Он дома. Вернулся и спит, — шепотом, наверно, чтобы не потревожить покой любимого человека, произнесла она.
— Послушай, — заговорил я. — Давай обсудим ситуацию серьезно. Подлинное сочувствие неболтливо. И может выражаться и молчанием тоже. Лишнее же сюсюканье способно только возбудить подозрение в неискренности… Лишним напоминанием о девочке я боялся причинить тебе боль. Разумеется, я готов ее удочерить. И вообще сделать то, что ты скажешь.
Она была настроена покладистее и, я бы сказал, игривее, чем ночью. Возможно, приход Моржуева ее перезарядил, сменив минусовые эмоции на плюсовые.
— Ты еще устроишь свою судьбу. Ты — равнодушный, себялюбивый… А он… — Вероника метнула взгляд на незакрытую дверь. — Такой одинокий… Неприкаянный… Никому не нужный… Хотя говорит на восьми языках…
— Это он тебе сказал? Может, проще нанять восемь переводчиков, чтоб ты с ними общалась, ни на ком не зацикливаясь, — не слишком уклюже и уместно сострил я.
Она не поддержала шутливого тона.
— У него нет друзей… А у тебя… Один Маркофьев чего стоит!
Попутное замечание. Женщина, когда влюбляется, все видит в неверном, искаженном свете. Так же, как и мужчина, впрочем.
Потеряв рассудок, я схватил ее за плечи и попытался поцеловать. Она отпихнула меня.
— Но я без тебя не могу! — закричал я.
Она отчеканила:
— Если не отвяжешься, я пожалуюсь папе. Ты помнишь, кто у меня папа? Он с тобой такое сделает… Он может. У него право на хранение именного оружия…
НА БЛЮДЕЧКЕ
С центрального телеграфа (мобильная связь, я был предупрежден, может прослушиваться) я принялся названивать Маркофьеву и, когда его, разбуженного и плохо соображавшего со сна, подозвали к телефону, вернее, отнесли трубку ему в постель, заныл, заскулил, жалуясь и вопрошая: что делать и как мне теперь вернуть Веронику? Опытный жуир и ловелас сказал, что должен первым делом выпить кофе, я слышал позвякивание ложечки о чашку, видимо, Маркофьев размешивал сахар и сливки, потом раздался шелест газеты и, наконец, он лениво поинтересовался, забрал ли я коробку? Услышав отрицательный ответ, мой друг напустился на меня с упреками. Я сказал, что ни за какой коробкой не поеду, потому что не хочу жить. Тут он понял всю серьезность моего настроения. И моих намерений. И уточнил:
— Значит, Моржуев у нее поселился? И между вами вклинился? Вот собака! Но это дело исправимое. Хотя лично я не советую тебе ее возвращать. Это что получается — только ты за порог, она нашла другого?
Возможно, в кофе он подмешал коньяку, потому что вдруг запел:
