Последний пельмень я вкладывал в свой рот уже в полуобморочном состоянии, вяло помусолив, я оставил его за щекой. Жевать и глотать пельмень, не было сил. Лелик держался молодцом, он смачно облизал свою вилку, промокнул последним кусочком хлеба остатки аджики и доел всю сметану. Виват! Так их!
Когда, мы с ним, как два беременных королевских пингвина, медленно и осторожно протискивались в двери, выходя из кафе, нас остановила повариха. Она уже перестала плакать и протянула нам объемный пакет, замотанный в несколько слоев плотной упаковочной бумаги.
— Возьмите ребята, не откажите. Вы такие большие! Наверное, еще растете?! Вам питаться надо. Берите, берите!
На все наши слабые попытки отказаться, она не обращала внимания. Отказываться с большей убедительностью и гораздо активней, к сожалению уже не получалось, так как пельмени оставшиеся во рту и не поместившиеся в пищевод, мешали языку полноценно двигаться. Пока я что-то жалко мямлил, Лелик не стал долго капризничать и ломаться, а благодушно поблагодарил и взял пакет. Покинув гостеприимную «Минутку», мы опять оказались на своем маршруте патрулирования.
Последующее наше дежурство как-то не заладилось, откровенно говоря, мы потеряли мобильность. Со стороны наш патруль напоминал прогулку колобка-майора с двумя глубоко беременными военнослужащими. Наша походка и все движения были плавными, медлительными и очень пластичными. Так как нас мучила жестокая отдышка, то о беге не могло быть и речи. Иначе, можно было сразу лишиться своего драгоценного содержимого, которое медленно и нехотя переваривалось. Нас основательно и неудержимо тянуло в сон.
Тот вечер для всех военных нашего гарнизона прошел в относительной безопасности и спокойствии. Заметив нашу группу, военнослужащие заблаговременно меняли маршруты движения и скрывались во дворах и переулках. Мы их не преследовали, по причине полной невозможности ускорить свое равномерное и степенное передвижение. Майор отчаянно страдал, пассивный образ жизни был явно не для него.
По пути в комендатуру, майор, изучая свой список нарушителей, раздраженно сетовал.
— Вот незадача! 49-ть разгильдяев всего-то! Поймали бы того самоходчика, было бы ровно 50-т! Вот, что сейчас делать?! Может, Вас голубчиков записать?
— За что?
— За что?! За то, что армию позорите! Жрете, как будто вас 100 лет не кормили. Что, самые голодные? Да?!
— Да, голодные! Еще бы чего перекусили, но деньги кончились. Порции маловаты, вот и приходится по три брать. Эх, надо было сразу по пять! Пять ведь гораздо лучше, чем три, а Сань, что думаешь?!
Я скромно промолчал, отчаянно борясь с приступом накатывающей рвоты, а у майора от услышанного вылезли из орбит поросячьи глазенки. Он начал жадно хватать ртом воздух не зная, что сказать. «Кондрашка» приближалась к начальнику патруля со скоростью реактивного самолета. Майор был на грани гарантированного инфаркта, инсульта и умственного помешательства. Белки его глаз неумолимо наливались кровью. Тем временем, Лелик добродушно и миролюбиво продолжил.
— Товарищ майор! Зачем нас писать? Смысла нет. Ну, запишите и что?! 49-ть плюс еще 2! Будет 51! Опять неровное число, а где еще 9 искать? Ночь на дворе. Да и время патруля уже закончилось. А?!
Майор ничего не ответил. Он вообще, больше не проронил ни слова. Наверное, где-то глубоко в своей душе, он категорически зарекся ходить в патруль с курсантами ВВС, кто знает?!
В комендатуре нас ждал родной ЗИЛ-131 цвета хаки, в кузове которого мы тряслись до самого училища.
В роте, после команды отбой мы, наконец, развернули тяжелый шуршащий пакет, который нам дали добрые тетки из кафе «Минутка». В нем, завернутый в несколько слоев бумаги, для сохранения тепла, лежал герметично закрытый полиэтиленовый мешок с вареными пельменями, густо политыми сметаной и отдельно в салфетке, лежали две алюминиевые вилки.
В уютном городке, где базировалось наше авиационное училище, находилось еще множество различных войсковых частей, которые гармонично объединялись в единый военный гарнизон. И все было бы в этом гарнизоне чинно и благопристойно, если бы не факт размещения еще двух полнокровных военных училищ, в которых проходила квалифицированная и успешная перековка гражданских желторотых пацанов в матерых офицеров доблестной Красной армии.
Итак, в числе наших соседей числились — Командное училище ракетных войск стратегического назначения и училище Внутренних Войск. Как вы прекрасно понимаете и те и другие, являлись представителями сухопутных войск и обладателями помидорно красных просветов погон, с незначительными, почти незаметными различиями в тоне оттенка. Основная разница была в цвете околыша на фуражке. У ракетчиков — черный, у ВВ — красный.
Какой-либо агрессии к ребятам из данных училищ мы никогда не испытывали в силу своей врожденной интеллигентности и толерантности, а считали их, мягко говоря, убогими неудачниками достойными искреннего сострадания и жалости. Простите парни, поймите правильно — юношеский максимализм, задорная глупость и не более того.
Наша нескромная убежденность в превосходстве основывалась на том, что во времена бытности Варшавского Договора, наше замечательное училище распределяло свои юные офицерские кадры фактически 90 % на территорию стран Восточной Европы. А это в активе — двойная зарплата, и сама заграница — Германия, Польша, Чехословакия, Венгрия, другая жизнь и культура, возможность посмотреть на чужой мир в течение от 3-х до 5-ти лет, приобрести дефицитные и нужные для будущей комфортной жизни вещи и мебель, скопить деньжат на машину. Согласитесь, для молодой семьи — неплохой шанс быстро и прочно встать на ноги. Всем этим, наверное, и объясняется немыслимый кошмарно высокий конкурс при поступлении в наше орденоносное и легендарное училище ВВС.
И такая реальная перспектива — посмотреть мир и себя показать, была почти у всех выпускников нашей любимой и всецело обожаемой альма-матер, за исключением малой толики тех ребят, кто имел неосторожность пополнить ряды Морской авиации или авиации ПВО. Этим бедолагам заграница не светила по определению. Загреметь под выпуск в стройные ряды Противовоздушной обороны считалось наказанием, «залетом», так как к твоим услугам простирался весь необъятный Советский Союз со всеми его многочисленными отдаленными и засекреченными «Бермудскими территориями» с сомнительными прелестями монотонной и будничной службы в плохо благоустроенной, но уже засекреченной со всех сторон дыре. Сколько молодых семей разбилось в щепки об условия быта, совсем непригодные для мало-мальски нормальной жизни и воспитания детей?! Тем не менее, у этих ребят тоже был реальный шанс изменить свою жизнь к лучшему, поступив в академию. И уже после ее окончания, получив шикарное образование, занять достойное место в штабах и военных НИИ, где была своя перспектива — неторопливо и размеренно, гарантированно выслужиться в полковники — тоже вполне неплохо, согласитесь.
У ребят из морской авиации было слабое утешение в красивой черной форме, позолоченном кортике, и курортных местах дальнейшей службы. Всю оставшуюся жизнь дыши себе на здоровье полезными ионами и купайся в море. Красота! А какая рыбалка?!
В ракетчики в основном подавались те абитуриенты, которые завалили вступительные экзамены в нашем авиационном училище. Кстати, Баранов, над которым потешался хамоватый лейтенант (см. «Люфтвафельники»), при оглашении оценок за математику, в последствии успешно поступил в «стратеги» и слыл у них достаточно продвинутым математическим гением.
А вот уже во Внутренние войска попадали исключительно выдающиеся и законченные вундеркинды, пролетевшие с поступлением, как в авиационное, так и в ракетное училище. Вот такая в принципе незамысловатая цепочка эволюции и устанавливала интеллектуальную градацию для всех курсантов нашего замечательного и дружелюбного военного гарнизона.
Учитывая возможные радужные перспективы для своих птенчиков, наше училище было объектом нескрываемой ненависти, основанной на искренней зависти сухопутных представителей курсантской молодежи.
Будущее у ребят из Ракетного училища было гораздо тоскливей нашего. Это очевидно. Их перспективы — закрытые военные городки на Тугалыме или еще подальше, бетонные шахты пусковых установок и разнообразные развлечения — от беспробудного пьянства до тоскливого онанизма на хорошо охраняемой закрытой территории за многорядной колючей проволокой, посреди непроходимых дебрей вековой тайги. А так же бесконечные дежурства в условиях, когда электрическая лампочка вполне напоминает солнышко, а душистые ароматы лесных цветов безжалостно отсекаются в недрах фильтровентиляционной установки. И так все 25 лет. Романтика, ничего не скажешь! Пронеси господи!
