Гришка, то ли из-за недоверия к народной медицине, то ли из личной упертости, сказал, что он и сам не дурак и знает не менее радикальное средство. Надо просто пить крепкий чай с ржаной корочкой, и все само пройдет.
Победила народная медицина. Ворон учащенные посещения туалета прекратил сразу. А вот Гриха «летал» туда еще три дня. После этого, качаемый от слабости, он подошел к Ворону и сдался: «Ну ладно, где там твои “медвежьи ушки”?».
Видимо, в обиде за проявленное недоверие Мишка выдал другу порцию, раз в семь-десять превышавшую необходимую. Типа, кушай на здоровье, будешь знать, как народную медицину игнорировать.
Снадобье подействовало мгновенно. Урчание в гри-хином животе прекратилось, и он, счастливый, от души наелся на ужине, больше не боясь резких позывов в туалет. Вечер прошел нормально. Утром тоже было «все путем». Посещать туалет Гришка бросил начисто.
На четвертый день он подошел к Ворону и испуганно зашипел: «Что ты мне дал, знахарь, гребаный?». Ворон в ответ лишь гадко ухмыльнулся, что в переводе означало: «Попомнишь еще народную медицину!». День на шестой, страдая и тужась, Гришка опорожнился. При этом, как он сам говорил, «что-то громоздкое и тяжелое с металлическим стуком ударилось об унитаз».
В десантном училище зимние офицерские шапки воровали со страшной силой. Обычно это делали курсанты старших курсов, у кого шапка имела не вполне свежий вид, а его иметь хотелось.
Первому курсу училища для защиты от этой беды выдавали зимние шапки двух видов. Одну — солдатскую, для повседневной носки. Другую — офицерскую, для особых случаев. «Траки» (так мы называли курсантов общего десантного факультета за получаемое образование инженера по эксплуатации бронетанковой техники) так и ходили в этих солдатских шапках весь первый курс. Лишь со второго курса они переодевались в офицерские.
В девятой роте все одевались одинаково, потому и первокурсники с самого начала носили цигейковые офицерские шапки. Но по неопытности курсанты-первокурсники факультета специальной разведки могли свою шапку сдать в раздевалку клуба, оставить на мгновение без присмотра в столовой, а также совершить другие неразумные поступки, которые неизбежно влекли за собой потерю головного убора. Тут-то и наступала пора первокурсникам девятой роты носить солдатские зимние шапки. Сам факт этого был унизителен. Ведь мы сами в душе презирали первокурсни-ков-десантов за эти колючие и несимпатичные головные уборы. Поэтому те, кто «прощелкал» свою шапку, прилагали фантастические усилия по поиску адекватной замены.
Было это отнюдь нелегко, поскольку первокурсники общего факультета ходили в солдатских шапках, а начиная со второго курса и на общем факультете «лохов» не было. Курсанты четвертого взвода девятой роты, назовем их Иванов, Петров и Сидоров, дабы не бросать тень на уже вполне солидных людей, оказались в описанной ситуации.
Мало того, что им самим до умопомрачения хотелось снова ходить в цигейковых шапках, а не в этом колючем недоразумении, а тут и старшина довольно жестко поставил задачу: «К субботе шапки добыть, дабы своим позорным видом не портить воинский строй роты. В противном случае заступите в наряд по роте вместо увольнения в город. Не хватало еще, чтобы и в городе Рязани наши курсанты ходили как непонятно кто!». После такого недвусмысленного стимулирования наши «герои» начали лихорадочно соображать, где можно разжиться нужными головными уборами. Пробовали спереть у сотоварищей десантного факультета со старших курсов, но чуть все вместе не огребли за это.
Ходили и в библиотеку, в надежде, что кто-нибудь выйдет покурить и шапочку забудет. Ан, нет! Ученые все. Бились, бились, маялись, маялись, а результата-то нет. А суббота — вот она уже, на подходе. И старшина волком смотрит. Не ровен час, в наряд засунет. Оставалось одно — добывать утраченный головной убор на стороне. И придумали. Недалеко от десантного училища находится училище связи. Там-то и решили поживиться. Сначала, как и положено спецназу, провели доразведку и выяснили, когда курсанты из училища в город выходят, но не толпой, а поодиночке. Потом разработали план проведения засады по всем правилам. Один смотрит в щелку ворот и сообщает о приближении объекта — наблюдатель. Один, что поздоровее, у двери на подходе — подгруппа нападения. Ну и один в подгруппе захвата — «самый шустрый индеец — Быстроногий Олень».
Первая засада прошла удачно. Только дверь КПП отворилась, и на пороге появился курсант-связист, Петров ему со всей дури в морду — тресь! Бедолага — с копыт. Сам — в одну сторону, а шапка — в другую. Быстроногий Олень на подхвате. Схватил и деру. За ним наблюдатель. А уж тылы прикрывал громила — Петров. На другой день снова пошли, и снова все успешно. А вот на третьей засаде промашка вышла.
Иванов у ворот отмашку дал. Петров отработанным движением, не глядя, сразил появившийся в дверях объект. Но когда Олень-Сидоров за шапкой нагнулся… О ужас! На снегу лежала полковничья папаха.
Эту курсантскую байку рассказал мне Игорь Когут, выпускник Киевского ВОКУ.
Был у них в училище полковник, назовем его Чер-вонопопенко. Уже давно немолодой и с большими странностями. Типа деревенского дурня. Во всяком случае, о нем ходили по училищу анекдоты. Вот один из них.
В один прекрасный или, скорее, не прекрасный день в училище объявили «Арктику» — запрет всех увольнений. Но вольный курсантский дух стремился в город, и тогда было принято решение на выходе из казармы дежурить офицерам, чтобы контролировать вход-выход.
А в одной из рот решили по поводу дня рождения их товарища не по-детски «зажечь». Но как добыть и пронести в казарму «горючее», тем более что рота располагалась на третьем этаже. Долго совещались и придумали — связать простыни и на них опустить гонца. Тот должен, уже самостоятельно, перелезть через забор и приобрести нужное количество спиртного. После этого пробраться обратно и, подергав за конец простыни, дать знать, что он прибыл. Далее обвязаться простыней и вместе с «пойлом» вознестись в родные пенаты. Так и сделали. Но не учли, что простыня может привлечь «вражеское» внимание. Этим врагом и оказался Червонопопенко.
Дед пораскинул мозгами и догадался, что простыни так просто из окна не свешиваются. Уселся в связанную петлю и дернул конец. Мол, прибыл, тащите. Сверху обрадовались скорому возвращению гонца и принялись рьяно тянуть наверх полковника, не подозревая, кого они тащат. Однако, когда до окна оставалось метра полтора, кто-то выглянул что-то спросить у гонца и обомлел, увидев папаху и полковничьи погоны.
— Стойте, — крикнул он, — гляньте вниз.
Несколько человек по очереди, свесившись из окна, выглянули и вернулись в исходное положение.
— Блин, что делать?
— А что там, — недоумевал один из тех, кто удерживал конец простыни.
— У нас на веревке какой-то «полкан».
— Да ну?
— Вот те и да ну. Хочешь, сам взгляни.
Недоверчивый глянул вниз повнимательнее и признал Червонопопенко:
— Да это же дед!
— Слушайте, что мы маемся. Давайте бросим конец, я уже держать устал, — предложил второй курсант, удерживающий конец простыни.
— Так убьется же.
— Да ну и хрен с ним, мы что, его просили к нам в простынь садиться.
Курсанты, перемигнувшись, уже говорили громче, чтобы висевший за окном полковник их слышал.
— Все, больше не могу, — выкрикнул кто-то, и простыня резко опустилась на полметра.
И тут с улицы донеслось жалобное:
— Сынки, Богом молю, не отпускайте простынь! Я больше не буду. Я об этом никому не скажу. Только опустите на землю.
Само собой, его спустили вниз с условием, что он сразу уйдет и мешать доставке алкоголя не станет. Полковник оказался человеком слова.
Эту историю рассказал мне бывший начальник штаба Крымской бригады Виталий Григорьевич Солоненко. Вот как она прозвучала:
«В пору моей учебы в Киевском ВОКУ там довольно серьезное внимание уделяли спорту. Я и в СВУ был неплохим спортсменом, а здесь уже совершенствовался вовсю. По многим видам я имел довольно хорошие показатели. И бегал, и плавал довольно быстро, подтягивался раз семьдесят. На первом курсе мы бегали стометровку в военной форме одежды со старта лежа. Показать 14,8 секунды — было довольно приличным. За нашими действиями наблюдал преподаватель кафедры физической подготовки и спорта подполковник Сахновский. Лет ему тогда уже было под пятьдесят.
Посмотрев на наши упражнения, он подошел ко мне и сказал, что 14,8 — не показатель. Он прямо сейчас со старта лежа запросто не выбежит из 12 секунд.
Естественно, я не поверил. Сахновский хитро улыбнулся и, достав из своего огромного старого портфеля, с которым он никогда не расставался, секундомер, сказал: «Засекай». Бежал он, прямо надо сказать, так себе. В таком темпе я мог бегать целый день и не потеть. Но на секундомере, когда я засек его на финише, было 11,8 секунды.
