Естественно, я не поверил. Сахновский хитро улыбнулся и, достав из своего огромного старого портфеля, с которым он никогда не расставался, секундомер, сказал: «Засекай». Бежал он, прямо надо сказать, так себе. В таком темпе я мог бегать целый день и не потеть. Но на секундомере, когда я засек его на финише, было 11,8 секунды.
Я был потрясен. Видя это, он сказал: «Что, хочешь еще раз проверить?». Я согласно кивнул. Но и во второй раз все было точно также. Я был потрясен, а Сахновский, посмеиваясь, удалился. Лишь намного позднее я узнал, что у него в портфеле лежит целая коллекция секундомеров, настроенная соответственно на разные дистанции. Он сотку мог вообще пешком идти и не вышел бы из пятнадцати секунд.
Вообще, он был аферист редкий. В свои сорок девять лет умудрился присвоить себе мастера спорта по баскетболу. Хотя, к чести сказать, мужик был очень здоровый.
Если кто-нибудь из вас в пятьдесят лет будет подтягиваться раз пятьдесят, то я вас поздравляю.
Однажды, когда я уже учился курсе на третьем и входил в состав сборной училища, нашей команде предстояло участвовать в соревнованиях на первенство частей Киевского гарнизона. Нужно было бежать пять километров в Васильевском лесу. Самым сложным там был конец дистанции, когда метров триста нужно было молотить в гору. Самым серьезным конкурентом была команда КВИАУ, поскольку в ее состав входил чемпион Европы по бегу Байдюк. В нашу команду, помимо меня, входили такие ребята, как будущий командующий Сухопутными Войсками Украины Дьячук, будущий начальник Киевского СВУ Кравчук и будущий министр обороны Украины Ра-децкий. Приехали мы на БТР-152.
Побежали. Байдюк, естественно, впереди. И вдруг на финише выясняется, что раньше его метров на двести финишировал курсант Киевского ВОКУ Ра-децкий. Все, и Байдюк в первую очередь, были в шоке. Он-то точно знал, что на всей дистанции его никто не обгонял.
А получилось следующее. Сахновский запустил со старта друга Радецкого, курсанта по фамилии Демба. Оба они были поразительно здоровые ребята. Но Демба не бежал всю дистанцию. С последней контрольной точки он ушел. А на финише Радецкий, который сидел в кустах, метрах в трехстах-четырехстах, выскочил и финишировал первым. Пробежав остаток дистанции в полную силу, он финишировал достаточно вспотевшим. Когда проверили, на всех контрольных точках бегун под этим номером отметился.
О «жульстве», конечно, догадывались, но доказать ничего было нельзя. Больше всех шумела представительница КВИАУ, мастер спорта международного класса по стрельбе из пистолета Терпегорьева. Возмущенная толпа, возглавляемая Терпегорьевой, стремительно приближалась к нам.
Сахновский негромко скомандовал, чтобы мы заняли места в машине. Потом рявкнул водителю «Заводи!» и сам вылез на броню. Зажав в кулаке папаху, он обратился к возмущенной толпе:
— Люди! Слушайте меня! Вы кому больше верите? Мне, герою войны и полковнику, «Шефу Сахновско-му» или этой проститутке Терпегорьевой? Да у меня в училище любой боец со старта лежа в сапогах на пять километров Байдюка сделает!
Что там началось, словами не описать. Вот тогда я и понял, для чего мы приехали на бронетранспортере. Главное было, чтобы двигатель не подвел».
Преподаватель огневой подготовки училища полковник Никитин был мастером спорта по стрельбе из пистолета. С пистолетом Макарова он проделывал чудеса. Как-то на занятиях с иностранцами один конголезец посетовал, что пистолет у него плохой.
— Дай-ка сюда, — попросил Никитин. На глазах у всех он зарядил новую обойму и тут же послал в мишень три пули, которые кучно легли в десятку.
— Плохой? — удивленно спросил Никитин и, не дав ответить слушателю, послал пару пуль в десятку. Но как! Полковник вывернул руку и держал пистолет боком.
— Плохой? — снова поинтересовался он у смущенного конголезца. И снова послал пару пуль в десятку, но теперь вывернув руку так, что рукоять пистолета смотрела в небо.
— Плохой, — неопределенно хмыкнул Никитин и навскидку сбил одинокую стеблину, торчащую из снега, метрах в десяти. После этого спокойно вернул пистолет чернокожему слушателю.
— Главное, товарищи курсанты, — напутствовал он нас, когда мы несли с ним службу в патруле, — постоянно тренировать руку. Я вот, например, когда выступал на соревнованиях, специально для этого из свинца отлил пистолет, который был значительно тяжелее Макарова, и постоянно тренировался удерживать его ровную мушку в его прицеле. Причем этому посвящал буквально все свободное время.
— Так уж и все? — усомнился кто-то из нас. — А как же бабы?
Никитин был известный ходок и только женат был пять раз. Данного своего увлечения, как нормальный мужик, не стеснялся, а скорее гордился. Поэтому он спокойно парировал выпад курсанта:
— Бабы — это святое. Как только приезжаем в другой город на соревнования, я обязательно кого-нибудь сниму и в номер. Ну а там любовь-морковь. Минут через двадцать мы уже в постели кувыркаемся. Уес-тествлю милую так, что лежит она бездыханная. А я тем временем свинцовый пистолет из тумбочки достану и стою — руку тренирую. Смотрю — зашевелилась. Я — пистолет в тумбочку и все по новой, пока она не отрубится. Тогда я снова за пистолет. Так что я не преувеличиваю, когда говорю, что посвящал этому все свободное время.
То, что полковник Никитин не врал, мы видели в тире.
«Внучатый племянник Сурикова»
Когда человек поступает в какое-либо высшее учебное заведение, то, помимо результатов сдачи вступительных экзаменов, учитываются все его возможные таланты. И спортивные достижения, и умение петь, плясать и рисовать. Последнее, по сравнению с песнями и плясками, даже предпочтительнее. Ведь в любом учебном заведении какая никакая, а стенная газетенка имеется. В десантном училище каждая рота имела свою ротную газету. Кроме нее выпускалась сатирическая, а при наличии в роте умелого фотографа, то и фотогазета.
Зная это, я при поступлении в училище сразу честно признался о наличии у меня неких художественных способностей. Уж не знаю, как это помогло при зачислении, но результат был положительным. Вскоре я надел на плечи голубые погоны с двумя желтыми полосами по краям и буквой «К» в середине. Однако, прослужив почти два года рядовым в Кировабадской дивизии, я четко усвоил, что художественные способности должны проявляться по мере надобности. Надобности себе любимому, конечно. К мысли этой меня привел жизненный опыт.
Так, например, за первые полгода службы я оформил около двадцати дембельских альбомов. Оно, конечно, неплохо. Сиди себе в тепле, малюй дурацкие картинки, в то время как все остальные занимаются чем-нибудь далеко нетворческим и неинтеллектуальным. Хотя и меня дембеля не забывали «припахивать», чтобы «нюх не терял».
Но от этих альбомов к концу службы меня просто тошнило. А десантники в свободном падении, которых я рисовал на первой странице, по ночам вокруг меня летали стаями.
Поэтому, когда сразу после прибытия в роту наш взводный Володя Павлов приказал мне в мое свободное время изготовить плакаты с условиями упражнений учебных стрельб для проведения занятий по огневой подготовке, я с готовностью это исполнил. Правда, написал я все это на белом листе… желтой тушью. Как вы думаете, можно ли что-то прочесть на таком плакате метров с пяти?
Увидев результат, взводный ко мне больше с подобными глупостями не приставал.
Правда, курсанты четвертого курса, шефствовавшие над каким-то детским садиком, где они трахали юных воспитательниц, решили привлечь меня для изображения плаката, посвященного Дню знаний. По задумке, надо было изобразить ученицу первого класса с бантом. И я изобразил. Нет, все было хорошо и платье, и бант, и даже портфель. Вот только ученице было лет восемнадцать-двадцать, и вид она имела такой, что ей не в школе, а на панели самое место.
«Завер», увидевший это произведение, заключил: «Блин, девочка с персиками!». Видимо, намекая на пышный бюст и иные округлости, украшающие женщину. Больше мне, названному Заверюхиным «внучатым племянником Сурикова», ничего не поручали до конца первого курса. На втором курсе я сознательно запорол стенгазету роты, куда меня избрали в редколлегию. После этого я спокойно учился и рисовал то, что мне хотелось и когда хотелось, иногда выполняя поручения моего взводного или ротного, когда обстоятельства вынуждали к этому.
В нашем батальоне все равны?
Еще до моего поступления в училище девятая рота входила в состав третьего батальона. Кроме нее в батальоне было еще две роты — седьмая и восьмая. Это были роты десантников. Комбат, понятное дело, тоже был из крылатой гвардии. Фамилия его была Акулов. Само собой, девятая рота была пасынком в этой семье. Но и курсанты в роте были — палец в рот не клади. В результате возникло противостояние. Акулов использовал служебное положение, а курки-спецназовцы отрабатывали свои пакости, отвечая комбату. То в стенной газете вдруг появится политическая сатира, где орел-десантник поднимает на штык «Акулу империализма». Но если приглядеться, то акула-то — вылитый комбат Акулов. То на дверь его кабинета суперцементом приклеят порнофотографию, вырезанную из вражеского, чуждого нашему образу жизни, журнала. А на фото этом в цвете, из женского ануса торчит огурец, а из влагалища — банан. А чтобы не сразу отдиралось — сверху лачком. Как это удалось сделать, чтобы свидетелей не было, если кабинет комбата находился в расположении десантной роты, недалеко от тумбочки дневального, остается тайной.
