Кузьмич и Лёва молча переглянулись.
— Что, так и будем вздыхать? — нарушил уже начавшее затягиваться молчание егерь.
Все обернулись к Семёнову. Милиционер вздохнул, придвинул к себе портфель — достал из его глубин бутылку. Кузьмич пристально посмотрел на него, Семёнов опять вздохнул — и извлёк из портфеля ещё одну бутылку. Теперь можно было жить…
— Я, конечно, не умею, как генерал, говорить тосты, поэтому… — Лёва замер со стаканом в руке. — …поэтому скажу… — Он помолчал несколько секунд. — Ну… вы поняли.
Все поняли — сдвинули бокалы…
— Да! — неожиданно проговорил Иволгин с закрытыми глазами. — Ну, за единение…
— Да, за единение с природой, — согласился Семёнов со спящим генералом. — За наше единство…
Все согласились и выпили.
Это послужило сигналом к общей беседе. Кажется, и говорить не о чем, но только душа, искушённая особенностями рыбалки, заражённая её скромным таинством, способна понять всю прелесть незамысловатой речи, которая, как наркотик, будоражит душу, заставляя пульсировать кровь в жилах, и подогревает истинных поклонников этого отдыха мчаться чёрт знает куда, мёрзнуть и мокнуть, ради странного состояния — рыбалки.
— Вот такой лох, на шесть с половиной, икры в нём было — две литровые банки…
— На червя, обычного червя взяла… Еле вытащил — удилище в дугу, думал — лопнет…
— Свечу фонарём — стоит этакое бревно, именно бревно, больше лодки, я беру весло, вот так беру — и как!..
— Три часа ничего, ни одной поклёвки, а потом, минут за десять, половина лодки отборнейшей краснопёрки…
— Вот такой ходит и ходит, а у меня даже сачка нет! Я его голыми руками за хвост, за плеск, если по-нашему, хвать! Как он забился…
— Она не любит рыбу ловить… Дома осталась. Звоню, — оказывается, на Кипр уехала… Без меня…
Можно долго описывать общий разговор, но, наверно, многим он будет неясен, это беседа профессионалов, которые понимают друг друга по одной реплике.
Хорошо было у егеря — уютно.
Вечер незаметно сменился блёклым замершим рассветом.
Иволгин проснулся в кресле. Тут же, ещё толком не раскрыв глаз, прикурил остаток сигары, зажатый в уголке рта.
Пустил струю дыма, с удивлением оглядел веранду и следы пиршества на столе. Рядом на маленьком диванчике спали Семёнов и прокурор Чердынцев. Спали валетом.
Иволгин даже склонился над ними, чтобы удостовериться, что это именно они. Заглянул в комнаты — в полумраке часы пробили четыре раза.
Генерал спустился по лестнице, осмотрел дом снаружи — чуть в стороне располагалась обещанная беседка для наблюдения за луной. Это был изяшный навес в восточном стиле, перед которым тянулся тёмный лакированный настил из досок. Там сидел Кузьмич. В небе висела огромная полная луна.
Иволгин осторожно подошёл и устроился рядом. Егерь даже не шелохнулся — смотрел вверх, на луну, которая ярко светила с небес. Блестели лаковые доски настила. Рядом были валуны, украшенные тщательно подобранными сортами мха. Чуть дальше — маленькие пруды…
Генерал посмотрел на егеря, тихонько кашлянул.
— Кузьмич, мы, кажется, в другом месте были? — почти шёпотом спросил он, чтобы не мешать наслаждению егеря.
— Были… — ответил Кузьмич. — Теперь здесь…
— Ничего не помню… — признался генерал.
Егерь запрокинул голову и, не мигая, смотрел на спутник Земли.
— Если долго смотреть на луну можно стать идиотом, — сказал Иволгин. — Это у нас в Средней Азии так говорили. Примета такая, — пояснил он.
Кузьмич продолжал любоваться небесным спутником. Иволгин вздохнул и отправился дальше. На пирсе он заметил одинокую фигуру Сергея Олеговича.
Сергей Олегович сидел и смотрел вдаль. Тело его ритмично раскачивалось, губы бормотали:
— Зайка… Кипр… Что ты нашла в этом Кипре… Зайка?.. Кипр. Жёлтые скалы жадно лижут волны Эгейского моря, помнит которое роскошное тело Зойки, что, как ожившая статуя Геры, мастером ловким из цельного древа сработана была, древа, что выросло на щедрых склонах Ливана, родины многих славных героев… — он запутался в гекзаметре своей песни-поэмы…
Внизу что-то плеснуло.
Сергей Олегович склонил голову, всматриваясь в странное волнение воды, будто под ней кто-то есть. Затем лёг на доски и свесился вниз…
— Кто здесь? — прошептал он.
Лёгкая рябь прошла по тёмной поверхности воды. Послышался чей-то тихий смех — словно колокольчик прозвенел…
Сергей Олегович ещё ниже склонился, чтобы лучше рассмотреть, что происходит под водой.
Плеск — светлое тело взмыло. Холодные руки обвили его шею, а на устах чьи-то губы звонко запечатлели ледяной поцелуй.
Сергей Олегович еле урпел схватиться руками за края пирса, чтобы не упасть. Он смог заметить только белое девичье тело да крупный хвост, который ударил по поверхности воды, и незнакомка скрылась в тёмной глубине…
Сергей Олегович растерянно сел, огляделся — всё в окружающем его мире оставалось на своих местах. Он потрогал свои губы — снял рыбью чешуйку. Стал рассматривать её. Вновь склонился над темнотой воды под пирсом:
— Эй, простите, пожалуйста… — тут он задумался, не зная, как назвать русалку, если это была русалка.
Растерянно выпрямился. Ещё раз коснулся губ и улыбнулся…
Первый луч солнца вырвался из-за деревьев — мир проснулся, и сегодня это раньше птиц почувствовал Сергей Олегович.
* * *
Все сидели на веранде. Завтракали, не очень ловко орудуя палочками вместо привычных вилок. На столе в мисках лежала немудрёная еда.
У веранды остановился прокурор Чердынцев. Он растерянно оглядывался:
— Кузьмич, вчера сарайчик был?.. — спросил он. — Вокруг ещё трава высокая росла…
— Зачем он тебе? — вяло отозвался егерь. — У меня много всяких строений… А туалет там и там, — широко обвёл он рукой вокруг.
— Мне бы тот сарайчик… — прокурор поднялся на веранду, сел за общий стол, тут же налил водки, выпил. Оглядел окрестности. — Был же сарайчик?..
— Погода отличная… — заметил Иволгин.
— Ничего не понимаю… — пробормотал прокурор. — Привиделось, что ли? Я много вчера выпил?
— Чернее государевой шляпы, — подтвердил егерь.
— Это бывает, — заметил Семёнов. — Мне вот тоже иногда кажется, что сотенная купюра в кителе в верхнем кармашке была, а найти не могу…
Он машинально залез в кармашек и достал оттуда сотенную.
— О! — изумился сержант. — Снова появилась…
— Кончайте о мистике, сейчас на рыбу пойдём, — оборвал их Кузьмич.
— А мне можно с вами? — попросил Чердынцев. — Я ещё ни разу не ловил рыбу. По-настоящему, с профессионалами…
— Можно, — милостиво согласился Лёва, — Червей только подкопай… Начинать надо с простейших способов ловли: сначала на червя, потом переходить на блесны, затем… затем другие виды.
— Динамит, например, электроудочка? — строго посмотрел Семёнов.
— Мы этим не промышляем, у нас спортивная ловля, — вступился егерь.
— Кузьмич, — придвинулся к егерю Сергей Олегович, — у тебя тут русалки водятся? Или ещё кто, может, наяды?
— У меня тут много такого есть, что недоступно обычному разуму, — с чувством превосходства ответил егерь. — И баб много всяких шастает. Места-то знатные…
Сергей Олегович успокоился.
Чердынцев вонзил штык лопаты в целинную землю — перевернул первый пласт — чистый чернозём. Червей нет.
— Давай дальше копай! Тут их много! — прокричал от дома Кузьмич.
Прокурор стал копать.
Иволгин остановился рядом с Кузьмичом. Стали смотреть, как прокурор рьяно лопатит поле.
— Руки всё не доходят… — кивнул на поле егерь. — Я там ещё в прошлом году хотел сою посадить… Или гаолян…
На ловлю вышли на двух моторках.
Чердынцев попал в компанию к Лёве и Сергею Олеговичу. Около мыса разошлись.
— На гряду идите — там в полдень окунь берёт хорошо! — прокричал напоследок Кузьмич.
Заглушили мотор. Ещё какое-то время шли по инерции. Лёва внимательно всматривался в очертания берега, наконец определил — здесь. Бросили якоря.
Чердынцев смотрел, как приготовляют удилища.
— А мне на что ловить? — решился спросить он.
— Вон — донка, — небрежно мотнул головой Лёва.
— Эта? — Чердынцев вертел в руках комок толстой лески со множеством узлов. — А как ей пользоваться?
— Насаживаешь на крючки червяков, забрасываешь в воду и ждёшь. Когда будет подёргивать — вытаскиваешь. Понятно? — Лёва забросил свою снасть, уделив ей всё внимание.
— Червяка на крючок… — возился в ворохе путаной лески прокурор, — и за борт…
Достал большое оцинкованное ведро с тремя сиротливыми червями.
— Это что, всё? — кивнул на ведро Сергей Олегович.
