Игорь Иртеньев - Стихи мои, простые с виду…

Кончилось время военных походов,
Мирное время берет свой разбег.
Крепни, великая дружба народов,
Ельцин и Клинтон — братья навек.

Выколем глаз, кто былое помянет,
Нам ли сегодня грустить о былом.
Клинтон и Ельцин сидят на диване,
Ельцин и Клинтон лежат за столом.

Клинтон и Ельцин кружат над планетой,
Людям земли посылая привет.
Есть ли картина прекраснее этой?
Этой картины прекраснее нет!

Мог ли когда-то об этом мечтать я?
Нет, и мечтать я об этом не мог!
Ельтон и Клинцин — сиамские братья,
Клинцин и Ельтон — наш общий итог.

Как-то в штрафной Марадону я встретил.
Первенства мира был, помню, финал.
Я сделал вид, что его не заметил,
Он сделал вид, что меня не узнал.

Встретил Толстого я как-то за плугом,
Оба отделались легким испугом.

С Папою Римским тут в лифте столкнулся
Прямо в разгаре рабочего дня.
Я отвернулся, и он отвернулся.
Я — от смущенья, он — от меня.

Мы с Ельциным встречались мало.
Все было как-то недосуг,
То он пролетом из Непала,
То я проездом в Кременчуг.

С Николаем встречался я Первым,
Петербургом гуляя сырым.
Он обычно здоровался первым,
А прощался обычно вторым.

Встретился с Лайзой я как-то Миннелли
На Павелецком вокзале у касс.
Оба в какой-то момент онемели,
Но подошла электричка как раз.

С N. встречали мы рассвет.
Я-то встретил, он-то нет.

На перекрестке встретясь с Пьехой,
Не мог поверить я глазам,
Махнул рукой — давай, мол, ехай,
И Пьеха резко по газам.

Почему-то с Вадимом Жуком
От жены я встречаюсь тайком,
Но при этом с женою Хаита
Почему-то встречаюсь открыто.

КПСС антинародной
Покажем орган детородный!

Кто активный? Кто стабильный?
Кто в любое время дня?
Кто всегда такой мобильный
Наготове у меня?
Это он, это он,
Мой веселый чудозвон.

Кто из нас не знает Мишку?
Миша Мишин всем нам мил.
Замечательную книжку
Написал наш Михаил.

В зашибенном переплете,
Шрифт, бумага — все при ней,
Посильней, чем „Фауст“ Гете
И раз в десять посмешней.

Потерявши стыд и совесть,
Он во всей предстал красе,
Есть рассказы в ней и повесть,
Пьесы, очерки, эссе.

Пульс эпохи в книге слышен,
Слышен гул лихих годин,
Молодец, товарищ Мишин,
Извиняюсь, господин.

Он, мятежный просит бури,
Дышит гневом и тоской,
В нашей, блин, литературе
Он всего один такой.

Куда Россия подевалась?
Неужто канула во мглу?
Вчера ведь только продавалась
На каждом что ни есть углу.

Куда ушли товарищи мои,
Что сердцу были дороги и милы?
Одни из них заплыли за буи,
А сил назад вернуться не хватило.

Другие в неположенных местах
Копали от рассвета до заката.
Они сложили головы в кустах,
Не вняв предупреждению плаката.

А третьих бес попутал, говорят.
Кого из нас не искушал лукавый?
Забыв про все, рванули в левый ряд,
Хоть был еще вполне свободен правый.

Четвертые — народец удалой,
Те никого на свете не боялись,
Стояли — руки в боки — под стрелой
И, по всему похоже, достоялись.

Ушли друзья в неведомую даль,
Наделав напоследок шуму много,
Но не скажу, что мне их очень жаль,
Ушли и ладно — скатертью дорога.

Я на своем остался берегу,
Решать свои конкретные задачи.
Я здесь стою и не могу иначе,
Но за других ручаться не могу.

Лежишь бессонными ночами
И вспоминаешь со стыдом,
Как пил вчера со сволочами
И приглашал мерзавцев в дом.

А завтра те же мизерабли,
Хоть повод вроде не даешь,
Тебе протягивают грабли,
И, что ж вы думаете? Жмешь.

Шел по лесу паренёк,
Паренёк кудрявый,
И споткнулся о пенёк,
О пенёк корявый.

И про этот про пенёк,
Про пенёк корявый
Все сказал, что только мог
Паренёк кудрявый.

Раньше этот паренёк
Говорил коряво.
Научил его пенёк
Говорить кудряво.

Летит по воздуху орел,
Расправив дерзостные крылья,
Его никто не изобрел —
Он плод свободного усилья.
В пути не ведая преград,
Летит вперед,
На солнце глядя.
Он солнца — брат
И ветра — брат,
А самых честных правил — дядя.
Какая сила в нем и стать,
Как от него простором веет!
Пусть кто-то учится летать,
А он давно уже умеет.
Подобно вольному стиху —
Могуч и малопредсказуем —
Летит он гордо наверху.
А мир любуется внизу им.
Но что ему презренный мир,
Его надежды и страданья…
Он одинокий пассажир
На верхней полке мирозданья.

Куда ни плюнь —
Кругом июнь.

Листья желтые медленно падают
В нашем богом забытом саду,
Ничего меня больше не радует,
Даже цирк на Охотном ряду.

Ощущение общей усталости,
Да и вид у артистов несвеж:
Не любому под силу до старости
Выходить колесом на манеж.

Но, боюсь, не придется расстаться нам.
Вопреки уговорам врачей,
Снова рвется к цветам и овациям
Нерушимый союз циркачей.

Боевой их накал не снижается,
Предстоят нам веселые дни,
Наше шоу, друзья, продолжается,
Новый цирк зажигает огни.

Любовь. На вид простое слово,
А говорили — тайна в нем.
Но я проник в ее основу
Своим мозолистым умом.

Напрягши всю мускулатуру,
Собрав запас душевных сил,
Свой мощный ум, подобно буру,
С размаху в тайну я вонзил.

Взревел как зверь могучий разум
И, накалившись докрасна,
Вошел в нее, заразу, разом,
Лишь только ойкнула она.

И что же разуму открылось,
Когда он пообвыкся там?
А ничего. Сплошная сырость,
Да паутина по углам.

Максимыч справный был служака,
Все вроде делал по уму,
Как и положено, однако
Не пофартило и ему.

Хотя в его сужденьях резких
Порою громыхал металл,
Он избегал движений резких,
Он вообще их избегал.

Он улыбался крайне редко,
Был нрав его местами крут,
Таких берут с собой в разведку,
Хотя и не таких берут.

Он дипломатом был неслабым,
Он все планету облетел,
А если тяготел к арабам,
То кто же к ним не тяготел.

Непроницаемый как Будда,
На мир взирая тяжело,
Он все надеялся на чудо,
Но чуда не произошло.

Мальчик Сережа подрастает быстро.
Вчера еще он был пионер,
Потом комсомолец, потом министр,
Сегодня Сережа — всем ребятам премьер.

Мальчик Сережа не похож на наших,
Мальчик Сережа совсем другой,
Мальчик Сережа слушается старших,
Головой кивает, шаркает ногой.

Но запомните, дети, слова правдоруба,
Пусть не станет это сюрпризом для вас —
У мальчика Сережи отличные зубы
И активный кислотно-щелочной баланс.

Любит Сережу дедушка Боря,
Ласковой рукою гладит по волосам,
И если не съест он Сережу вскоре,
То вскоре Сережа вас скушает сам.

Международные бандиты
Всех рангов, видов и мастей,
Пытались навязать кредиты
Стране застенчивой моей.

Хоть ей выламывали руки
И раздевали догола,
Она терпела молча муки,
Но, стиснув зубы, не брала.

И все же, опоив дурманом,
Под сладкий рокот МВФ,
Кредит всучили ей, обманом
Сопротивленье одолев.

Кто ж соблазнив ее халявой,
Потом использовал вовсю?
Французик жалкий и вертлявый,
Плешивый щеголь Камдессю.

Простоволосая, босая,
Она лежала на стерне
И, губы черные кусая,
Сжимала деньги в пятерне.

Напрасно вкруг нее сомкнувшись,
Толпились подлые враги,
В надежде, что она, очнувшись,
Начнет им возвращать долги.

Но нет, не такова Россия,
Она свободна и горда.
Ей можно что-то дать насильно,
Но взять обратно — никогда.