Игорь Иртеньев - Стихи мои, простые с виду…

Я, Москва, в тебе родился,
Я, Москва, в тебе живу,
Я, Москва, в тебе женился,
Я, Москва, тебя люблю!

Ты огромная, большая,
Ты красива и сильна,
Ты могучая такая,
В моем сердце ты одна.

Много разных стран я видел,
В телевизор наблюдал,
Но такой, как ты, не видел,
Потому что не видал.

Где бы ни был я повсюду,
Но нигде и никогда
Я тебя не позабуду,
Так и знайте, господа!

Моя неизбывная вера
Незнамо в кого и во что
Достигла такого размера,
Что еле влезает в пальто.

Такого достатка картины
Рисует рассудок больной,
Что пламенный лох Буратино —
Печорин в сравненье со мной.

И глаз не смыкая бессонных,
Мечтаю всю ночь в тишине,
Как в белых солдатских кальсонах
Спешит мое счастье ко мне.

Мужчина к женщине приходит,
Снимает шляпу и пальто,
И между ними происходит,
Я извиняюсь, черт-те что!

Их суетливые движенья,
Их крики дикие во мгле,
Не ради рода продолженья,
Но ради жизни на земле.

И получив чего хотели,
Они, уставясь в потолок,
Лежат счастливые в постели
И пальцами шевелят ног.

Мы с тобой, правительство родное,
В этот трудный для отчизны час,
Повышая цены на спиртное,
Можешь вновь рассчитывать на нас.

Понимаем, повышенье это,
Как ни крой его, ни поноси,
Служит укреплению бюджета,
То есть, процветанию Руси.

Чтоб врачу, шахтеру, инженеру
Вовремя зарплату заплатить,
С пониманьем встретим эту меру,
Стиснув зубы, дальше будем пить.

Роста экономики добиться —
Вот девиз сегодняшних властей,
Если скажут до чертей напиться,
Всей страной напьемся до чертей.

Проложить дорогу к райским кущам
Можем мы лишь только сообща.
Да помогут пьющие непьющим,
На себе их волоком таща.

На душе, товарищи, такое,
Что наружу выплеснуть не грех.
Звонкой поэтической строкою
Левых сил приветствую успех.

Неудачи нас не подкосили,
Паровоз наш вновь летит вперед.
Нынче в ногу с трудовой Россией
Трудовая Англия идет.

Красный флаг над Эйфелевой башней
Рвется ввысь, как символ перемен,
Водрузил его наш друг бесстрашный
Лионель, прошу пардон, Жоспен.

Всюду торжествует дело наше,
Как бы ни злословили враги.
Снова революция на марше,
Мир сегодня с левой встал ноги.

На Павелецкой-радиальной
Средь ионических колонн
Стоял мужчина идеальный
И пил тройной одеколон.

Он был заниженного роста,
С лицом, похожим на кремень.
Одет решительно и просто —
Трусы,
Галоши
И ремень.

В нем все значение имело,
Допрежь неведомое мне,
А где-то музыка гремела
И дети падали во сне.

А он стоял
Мужского рода
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе.

За что убили Чаушеску?
Ведь он ни в чем не виноват,
С ним поступили слишком резко,
В живот направив автомат.

Невинной жертвы образ чистый
Навек впечатался в сердца.
Как подобает коммунисту,
Он им остался до конца.

Ряды героев поредели
В теченье считанных недель.
Друзья, мне страшно за Фиделя,
Скажи, ты жив еще, Фидель?

Я не могу без седуксена
В тревожной мгле сомкнуть очей,
Все представляю Ким Ир Сена
В кровавых лапах палачей.

Герои смерть не выбирают,
А я поэт — считай, герой.
Поэты тоже умирают
Не так, как хочется порой.

Но если мой черед настанет,
То я бы так вопрос решил:
Уж если умирать — как Сталин,
А жить — как Чаушеску жил.

На стуле женщина сидела
С улыбкой легкой на устах
И вдаль задумчиво глядела,
Витая мыслью в небесах.

Поток мерцающего света
Струил ее нездешний взор,
Она курила сигарету,
Роняя пепел на ковер.

И молвил я, от дыма морщась:
— Прошу прощения, но вы
Отнюдь не чтите труд уборщиц
И этим крайне не правы.

Понятья ваши о культуре
Большой пробел в себе несут,
В местах общественных не курят
И пепел на пол не трясут.

Советской женщине негоже
Табачный дым в себя глотать,
Какой пример для молодежи
Вы этим можете подать!

Дымилась в пальцах сигарета,
Молчал за стенкой телефон.
Я долго ждал ее ответа
И, не дождавшись, вышел вон.

Набирает силу летняя жара,
Трудовая подошла к концу страда,
Депутаты, как из дома детвора,
Разлетаются из Думы кто куда.

Потянулся отдыхающих поток,
Выбирай маршрут по вкусу, депутат,
Кто на запад, кто на юг, кто на восток,
Кто на север. Нет. На север? Виноват.

Их счастливей в целом мире не найти,
Детской радостью наполнены сердца,
Им открыты все дороги, все пути
И оплачены при этом в два конца.

В здоровом теле —
Здоровый дух.
На самом деле —
Одно из двух.

Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы наш рядовой потребитель
Ни за что, ни про что не страдал.

Взять к примеру, того же меня бы,
Чтоб за ним далеко не ходить,
Я и сам потребляю неслабо,
Что и сам же готов подтвердить.

И в процессе того потребленья,
Что никак не стремится к нулю,
Сплошь и рядом одни оскорбленья
От своих же сограждан терплю.

То амбре им мое не по нраву,
То им слух мои режут слова…
По какому такому по праву
Мне мои ущемляют права?

Во всемерной нуждаясь защите,
Я дождался Всемирного дня.
Вы, товарищ, меня не тащите,
Отпустите, товарищ, меня.

Нам избирательное право,
Сказать по правде, ни к чему.
Сия мудреная забава —
Помеха русскому уму.

На кой нам эти бюллетени,
Опросы, списки, округа,
Когда без этой хренотени
Заходит за мозгу мозга.

И я бы памятник поставил
На Красной площади в Москве
Тому, кто нас бы всех избавил
От лишней дырки в голове.

Нам обвинения с Иваном
Признать в свой адрес нелегко,
Иван ни разу не был пьяным,
Он пил лишь сок да молоко.

И я, равняясь на Ивана,
За дело трезвости борец,
Давно не поднимал стакана,
Не тыкал вилкой в огурец.

Тянулось время без просвета,
Года катились под уклон,
Как вдруг потребовал поэта
К священной жертве Аполлон.

Заказ мне обломился срочный,
Как будто с неба канул гром —
Черкизовский завод молочный
Восславить пламенным пером.

Как там в пакеты разливают
То, что на завтрак люди пьют…
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,

Что отомстит мне так жестоко
Неуправляемый подтекст,
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.

Поэт всегда за все в ответе,
Прости, любимая страна,
Что не сумел в простом пакете
Я разглядеть двойного дна.

Когда я вышел из народа,
Мне было двадцать с чем-то лет.
Оставлен напрочь без ухода,
Небрит, нечесан, неодет,
Я по стране родной скитался
Пешком, голодный и худой,
Сухою корочкой питался,
Сырою запивал водой.
Но годы шли, летели годы,
Короче, где-то через год,
Наевшись досыта свободы,
Решил я вновь войти в народ.
Ему я в пояс поклонился,
Как пионеры Ильичу:
Прости, народ, я утомился
И снова быть в тебе хочу.
Прими меня в свои объятья,
Свои холщовые порты,
Готов за это целовать я
Тебя, куда укажешь ты.
Прости мне прежние метанья,
Мои рефлексии прости,
Прости фигурное катанье
На трудовом своем пути.
Ты дан навеки мне от Бога,
Ты мой навеки господин.
Таких, как я, довольно много,
Таких, как ты, — всего один.
Кто есть поэт? Невольник чести.
Кто есть народ? Герой труда.
Давай шагать с тобою вместе
По жизни раз и навсегда.
Так я стенал, исполнен муки,
В дорожной ползая пыли,
И, видно, пламенные звуки
Куда положено дошли.
Внезапно распахнулись двери
С табличкой „Enter“ т. е. „Вход“,
И я, глазам своим не веря,
Увидел собственно народ.
Он мне совсем не показался,
Хоть дело было ясным днем,
Он как-то сильно не вязался
С расхожим мнением о нем.
Он не был сущим и грядущим
В сиянье белоснежных крыл,
Зато он был довольно пьющим
И вороватым сильно был.
Я ослеплен был идеалом,
Я в облаках всю жизнь витал,
А он был занят черным налом
И Цицерона не читал.
Он не спешил в мои объятья,
И тут я понял, что народ
Есть виртуальное понятье,
Фантазии поэта плод.
И понял я, что мне природа
Его по-прежнему чужда,
И вновь я вышел из народа,
Чтоб не вернуться никогда.