— Но это же было ваше собственное решение, — удивился проводник. — И в Девятове можно было передумать…
— Да, да! — досадовал Степанов; его уже бесила эта вежливость. — Можно, но понимаете… иногда до такой степени все это достает… Поймите, иногда себя не контролируешь.
— Мы можем посмотреть другой дом, — терпеливо сказал проводник. — Другие комнаты.
— Нет, нет, не в этом дело! Все равно они все ведь уже были, понимаете?! Иногда принимаешь опрометчивое решение. Бывает, под влиянием минуты, и что я вам рассказываю?! По вам видно, что вы никогда ничего подобного не испытали. Я ценю вашу фирму, я заплачу сколько надо и чем надо. Но я вас очень прошу отвести меня на вокзал. Сам я тут не разберусь, а вы проводник. Вам положено. Это входит в ваши обязанности, в конце концов.
Проводник поднялся, и Степанов обрадовался.
— Ну вот, — сказал он. — Ну вот видите, я же говорил. Пойдемте, да?
— Я пойду, — виновато сказал проводник. — Вы пока посидите тут, успокойтесь. Потом пойдете погуляете, встретите людей. Тут много людей, просто сейчас на работе все.
— Нет-нет, — настаивал Степанов, — мы пойдем вместе, и вы проводите меня на вокзал. Ну передумал, ну бывает. Ну пожалуйста! — канючил он уже совершенно по-детски. — Что я буду тут делать, сами подумайте! Это же невыносимо, я столько раз все это видел! Столько еще всего можно… пойдемте, да? Вы же отведете! Вы проводник!
Проводник остановился на пороге.
— Понимаете, — сказал он, — я, наверное, сам виноват. Надо было предупредить. Дело в том, что я не совсем проводник…
— Ах, да я давно догадался! — воскликнул Степанов. — Что за секреты, подумаешь, все понятно со второй страницы…
— Да не в том смысле. — Проводник поправил очки и наклонился к его уху. — Я полупроводник, понимаете?
— Не понимаю, — сказал Степанов.
— Только в одну сторону, — сказал проводник. — Это там было написано, на стене в поезде. Просто никто не запоминает, а зря. Ну, вы отдохните пока. И потом это… там еще сад, в нем яблоки. Помните, как в колхозе, после первого курса…
— Да-да, — сказал Степанов. — Помню, помню. Яблоки.
№ 12, декабрь 2007 года
Дмитрий Быков — один из самых ярких персонажей современной русской литературной жизни. Поэт, прозаик, биограф, журналист. Лауреат многих литературных наград и герой пересудов. Для «Саквояж-СВ» будет в течение 2008 года писать в своем коронном жанре — стихотворный фельетон — в персональной рубрике «Мой гламур».
Конечно, я не та воинственная дура, что в «Доме-2» рулит назло родной стране, но с некоторых пор и я не враг гламура. Гламур — всего лишь стиль, а стиль присущ и мне. Ведь что такое стиль? Хоть дворником работай, хоть ящики таскай, хоть жги ацетилен, не изменяй себе ни толикой, ни йотой. Будь целен, будь един, после-до-ва-те-лен! Да, я имею стиль! Быть может, затрапезный, отнюдь не пафосный, как вся родная глушь… но чистить перышки, когда висишь над бездной, — занятье глупое, нерусское к тому ж. Люблю изысканность простого камуфляжа — когда-то в армии гулял я, молодой: скрывая мой объем, он помогает даже отчасти прятаться, сливаться со средой. Мне шорты нравятся, тишотки и футболки, непритязательный, разношенный уют… Порой окрестные трещотки-балаболки смеются надо мной — но все-таки дают! Дают надежду мне, что, несмотря на сорок, на нити седины и ширину пузца, я все же не чужой для этих, для которых, хотя и похожу на ихнего отца.
Откуда же, спроси, беру я вещи эти, откуда я извлек стилистику свою? Скажу: от кутюрье, скромнейшего на свете, сорокалетнего Тютюнникова Ю.Тютюнников стоит в подземном переходе вблизи Савеловской, забавен и нелеп, всегда кивает мне и при любой погоде с лотка распродает китайский ширпотреб. Порой он шьет и сам: мне ведомы примеры, когда он мне кроил рубахи на заказ, поскольку я велик, а крупные размеры поныне редкостью являются у нас. Я чувствую себя ужасною скотиной, когда, с небрежностью сказав ему «привет», отличнейшую вещь беру за сто с полтиной, а то и за полста (полтина за пакет). Он шьет для бедных, да! — но также благородных. Не зря же нас зовут «зажравшейся Москвой»… А стильность ведь не в том, чтоб покупать у модных, а в том, чтобы портной — один и только свой! Конечно, ткань проста — но мне по барабану. Тютюнниковский плащ на мне, как парашют. Тютюнникова я б не отдал за Габану (тем более они такого не сошьют).
Нас много у него, секрета не открою. Не только мидл-класс, но кое-кто — с вершин. В толпе мы узнаем друг друга по покрою: ткань, прочность, ширина… Тютюнников пошил! Зачем мы шьемся там — и я, и все другие? Зачем идем к нему по хоженой тропе? Быть может, выпендреж. Быть может, ностальгия. А может быть, расчет, что не убьют в толпе. А может, это мысль, что в пакостное время, да в городе таком, как жирная Москва, приятней числиться в одном отряде с теми, кто с гордостью несет названье большинства. Я не зову в народ, не рвусь питаться тюрей, мне неприятен вид хрущобных серых стен — но то, что продает с лотка угрюмый Юрий, мне более к лицу, чем Гуччи и Карден. Быть может, в офисе я белая ворона, зато в редакции — уместен и блестящ. Для офисных рабов — костюм за полмильона. А для свободного — тютюнниковский плащ. Не ради имиджа, начальнику в угоду, не потому, что мне расход не по плечу… Для офисных рабов — одеться по дресс-коду, но истинный гламур — одеться, как хочу!
Москва — огромный рой, бетоно-, блин, мешалка, моя привычная расхристанная мать; здесь надо надевать лишь то, что рвать не жалко, и то, что кетчупом не жалко запятнать. Проверенную вещь приятно брать в дорогу — пускай ее в метро попутчики порвут. Ведь все мы дома здесь — так перед кем, ей-богу, костюмами еще выделываться тут? Тут Родина моя, как пишется в романах. А Родина любым меня перенесет.
Тютюнников! Пошей жилет о ста карманах и шорты новые. И вот тебе пятьсот.
№ 1, январь 2008 года
У нас, людей московского гламура, есть место близ кремлевского двора, где наша креативная натура себя реализует на ура. Я не любитель культовых и стильных, безумно дорогих и скучных мест, где не бывает ужинов обильных, поскольку высший свет у нас не ест; я не любитель душных, кокаинных, порочных мест, где все разрешено; я не ездок на дорогих машинах. Я также не любитель казино. Мне только то и кажется гламуром, что жителей Рублевки бьет под дых, не позволяя дуракам и дурам себя пиарить в качестве крутых, продвинутых, когда их место — урна. Их пошлая эпоха утекла. Вот в рюмочной действительно гламурно — поскольку много блеска и тепла.
Здесь, в рюмочных, где горькая сивуха средь кабачковой плещется икры, московского негаснущего духа закатывались скудные пиры. Артист, поэт, скрипач консерваторский, богемные безумцы и врали, бульвар Никитский, Малый Гнездниковский тут споры полуночные вели. Тут уцелели с брежневской эпохи, когда талант еще бывал в цене, салат из лука, сельди и картохи и ДСП-панели на стене. Я с детства бегал в эти заведенья и до упора им не изменю; я до сих пор дрожу от наслажденья, припоминая местное меню. Хлеб бородинский, с чесноком и шпротой; грибки (мы оба любим их с женой); графинчик длинногорлый, узкоротый, наполненный, естественно, «Ржаной» (иные, старину припоминая, стояли за «Пшеничную» горой, но мне милей суровая «Ржаная» да, может быть, «Кедровая» порой). Курятина, как водится, под сыром, под сыром же — зардевшийся лосось… как это сразу примиряло с миром, как вкусно это елось и пилось! Столы в порезах, стулья вечно шатки, за стойкою стоит уютный гном, и неизменный фикус в круглой кадке томится перед сумрачным окном. А по стеклу — привычные потеки негромкого московского дождя, и сумерки, и темные намеки, и шутки про текущего вождя, и споры, протекающие бурно, как в сонные застойные года, и драки — да! Ведь это так гламурно — подраться за идею иногда!
Вот этот мир. Он кажется облезлым, но еле умещается в стишке: ведь я забыл яйцо под майонезом и лобио в дымящемся горшке, компот из сухофруктов и «Саяны», и чай индийский в чашке голубой, но главное — клиенты постоянны, и все имеют право быть собой. Да-с, господа! И сравнивать неловко ваш модный клуб — и клуб, что здесь воспет. Здесь истинно гламурная тусовка, поскольку от нее исходит свет. Омаров нет, и устрицы на блюде пред нами не навалены горой, но все мы состоявшиеся люди, особо если примем по второй. Здесь не дадут угря или дорады, здесь воблу распатронят под пивко, но все-таки мы все друг другу рады. До этого вам очень далеко. Надменные кривя усмешкой губы и золотую карту теребя, вы ходите в крутые ваши клубы, чтоб там продемонстрировать себя, чтоб бабу поразить, ущучить братца, соперника смутить размахом трат… А в рюмочную ходят, чтоб надраться, да иногда кого-нибудь кадрят.
