Отслонив хребет, галантный дирижер
Талантливо гребет обеими руками —
То сдержит оком бешеный напор.
То вдруг в падучей изойдет толчками…
Кургузый добросовестный флейтист,
Скосив глаза, поплевывает в дудку.
Впиваясь в скрипку, тоненький, как глист,
Визжит скрипач, прижав пюпитр к желудку.
Девица-страус, сжав виолончель.
Ключицами прилипла страстно к грифу
И, бесконечную наяривая трель.
Всё локтем ерзает по кремовому лифу.
За фисгармонией унылый господин
Рычит, гудит и испускает вздохи,
А пианистка вдруг, без видимых причин.
Куда-то вверх полезла в суматохе.
Перед трюмо расселся местный лев.
Сияя парфюмерною улыбкой, —
Вокруг колье из драгоценных дев
Шуршит волной, томительной и гибкой…
А рядом чья-то mèreе [12], в избытке чувств
Вздыхая, пудрит нос, горящий цветом мака:
Ах, музыка, искусство из искусств.
Безумно помогает в смысле брака!..»
Господа волонтеры
Катаются в лодке
И горланят над сонной водою.
На скамье помидоры.
Посудина с водкой.
Пиво, сыр и бумажка с халвою.
Прямо к старой купальне
На дамские ноги
Правят нос, закрывая погоны.
Но передний печально
Вдруг свистнул: «О боги!
Это ноги полковничьей бонны».
И уходит бросками
Скрипящая лодка.
Задыхаясь, рвут весла и гонят.
Упираясь носками.
Хохочут: «Лебедка!
Волонтер тебя пальцем не тронет!»
На челне два еврея
Поют себе хором:
«Закувала та сыза зозу-ля…»
Рулевой, свирепея.
Грозит помидором,
А сосед показал им две дули.
«Караул! Что такое?!»
Галдеж перебранки.
Челн во все удирает лопатки.
Тишина над рекою…
На грузной лоханке
Показался мороженщик с кадкой.
Навертел крокодилам
Три полные чашки.
Лодка пляшет и трется о лодку.
В синьке неба — белила.
Вспотели рубашки.
Хороша ли с мороженым водка?
Облаков жемчужный поясок
Полукругом вьется над заливом.
На горячий палевый песок
Мы легли в томлении ленивом.
Голый доктор, толстый и большой.
Подставляет солнцу бок и спину.
Принимаю вспыхнувшей душой
Даже эту дикую картину.
Мы наги, как дети-дикари.
Дикари, но в самом лучшем смысле.
Подымайся, солнце, и гори.
Растопляй кочующие мысли!
По морскому хрену, возле глаз.
Лезет желтенькая божия коровка.
Наблюдаю трудный перелаз
И невольно восхищаюсь: ловко!
В небе тают белые клочки.
Покраснела грудь от ласки солнца.
Голый доктор смотрит сквозь очки,
И в очках смеются два червонца.
«Доктор, друг! А не забросить нам
И белье, и платье в сине море?
Будем спины подставлять лучам
И дремать, как галки на заборе…
Доктор, друг… мне кажется, что я
Никогда не нашивал одежды!»
Но коварный доктор — о змея! —
Разбивает все мои надежды:
«Фантазер! Уже в закатный час
Будет холодно, и ветрено, и сыро.
И притом фигуришки у нас:
Вы — комар, а я — бочонок жира.
Но всего важнее, мой поэт.
Что меня и вас посадят в каталажку».
Я кивнул задумчиво в ответ
И пошел напяливать рубашку.
Я удрал из столицы на несколько дней
В царство сосен, озер и камней.
На площадке вагона два раза видал.
Как студент свою даму лобзал.
Эта старая сцена сказала мне вмиг
Больше ста современнейших книг.
А в вагоне — соседка и мой vis-à-vis [13]
Объяснялись тихонько в любви.
Чтоб свое одинокое сердце отвлечь.
Из портпледа я вытащил «Речь».
Вверх ногами я эту газету держал:
Там, в углу, юнкер барышню жал!
Был на Иматре. Так надо.
Видел глупый водопад.
Постоял у водопада
И, озлясь, пошел назад.
Мне сказала в пляске шумной
Сумасшедшая вода:
«Если ты больной, но умный —
Прыгай, миленький, сюда!»
Извините. Очень надо…
Я приехал отдохнуть.
А за мной из водопада
Донеслось: «Когда-нибудь!»
Забыл на вокзале пенсне, сломал отельную лыжу.
Купил финский нож — и вчера потерял.
Брожу у лесов
