Того, кто мое легковерие грубо украл.
Я в городе жаждал лесов, озер и покоя.
Но в лесах снега глубоки, а галоши мелки.
В отеле всё те же комнаты, слуги, жаркое,
И в окнах — финского неба слепые белки.
Конечно, прекрасно молчание финнов и финок,
И сосен, и финских лошадок, и неба, и скал,
Но в городе я намолчался по горло, как инок.
И здесь я бури и вольного ветра искал…
Город спятил. Людям надоели
Платья серых будней — пиджаки.
Люди тряпки пестрые надели,
Люди все сегодня — дураки.
Умничать никто не хочет больше.
Так приятно быть самим собой…
Вот костюм кичливой старой Польши,
Вот бродяги шествуют гурьбой.
Глупый Михель с пышною супругой
Семенит и машет колпаком.
Белый клоун надрывается белугой
И грозит кому-то кулаком.
Ни проехать, ни пройти.
Засыпают конфетти.
Щиплют пухленьких жеманниц.
Нет манер, хоть прочь рубаху!
Дамы бьют мужчин с размаху,
День во власти шумных пьяниц.
Над толпою серпантин
Сетью пестрых паутин
Перевился и трепещет.
Треск хлопушек, свист и вой.
Словно бешеный прибой,
Рвется в воздухе и плещет.
Идут, обнявшись, смеясь и толкаясь,
В открытые настежь пивные.
Идут как братья, шутя и ругаясь,
И все такие смешные…
Смех людей соединил.
Каждый пел и каждый пил,
Каждый делался ребенком.
Вон судья навеселе
Пляшет джигу на столе.
Вон купец пищит котенком.
Хор студентов свеж и волен, —
Слава сильным голосам!
Город счастлив и доволен.
Льется пиво по столам…
Ходят кельнерши в нарядах —
Та матросом, та пажом,
Страсть и дерзость в томных взглядах:
«Помани, и… обожжем!»
Пусть завтра опять наступают будни.
Пусть люди наденут опять пиджаки,
И будут спать еще непробудней, —
Сегодня мы все — дураки!
Братья! Женщины не щепки —
Губы жарки, ласки крепки.
Как венгерское вино.
Пейте, лейте, прочь жеманство!
Завтра трезвость, нынче пьянство…
Руки вместе — и на дно!
В литературном прейскуранте
Я занесен на скорбный лист:
«Нельзя, мол, отказать в таланте.
Но безнадежный пессимист».
Ярлык пришит. Как для дантиста
Все рты полны гнилых зубов.
Так для поэта-пессимиста
Земля — коллекция гробов.
Конечно, это свойство взоров!
Ужели мир так впал в разврат.
Что нет натуры для узоров
Оптимистических кантат?
Вот редкий подвиг героизма.
Вот редкий умный господин.
Здесь — брак, исполненный лиризма.
Там — мирный праздник именин…
Но почему-то темы эти
У всех сатириков в тени,
И все сатирики на свете
Лишь ловят минусы одни.
Вновь с «безнадежным пессимизмом»
Я задаю себе вопрос:
Они ль страдали дальтонизмом
Иль мир бурьяном зла зарос?
Ужель из дикого желанья
Лежать ничком и землю грызть
Я исказил все очертанья.
Лишь в краску тьмы макая кисть?
Я в мир, как все, явился голый
И шел за радостью, как все…
Кто спеленал мой дух веселый —
Я сам? Иль ведьма в колесе?
О Мефистофель, как обидно.
Что нет статистики такой.
Чтоб даже толстым стало видно.
Как много рухляди людской!
Тогда, объяв века страданья.
Не говорили бы порой.
Что пессимизм как заиканье
Иль как душевный геморрой…
Позвольте представиться: Васин.
Несложен и ясен, как дрозд.
В России подобных орясин —
Как в небе полуночном звезд.
С лица я не очень приятен:
Нос толстый, усы — как порей,
Большое количество пятен
И также немало угрей…
Но если постричься, побриться
И спрыснуться майским амбре —
Любая не прочь бы влюбиться
И вместе пойти в кабаре.
К политике я равнодушен.
Кадеты, эсдеки — к чему-с?
Бухгалтеру буду послушен
И к Пасхе прибавки добьюсь.
На службе у нас лотереи…
Люблю, но, увы, не везет:
Раз выиграл баночку клею,
В другой — перебитый фагот.
Слежу иногда за культурой:
Бальмонт, например, и Дюма,
Андреев… с такой шевелюрой —
Мужчины большого ума!..
Видали меня на Литейном?
Пейзаж! Перед каждым стеклом
Торчу по часам ротозейно:
Манишечки, пряничный лом…
