входа контролеры,
В петлицах — бантики, беспомощность в зрачках.
Всё те же смокинги, жилеты и проборы.
Лишь седины прибавилось в висках…
Идешь по лестнице и с зоркостью поэта.
Не вскинув глаз, доходишь до всего:
Вот это ноги адвоката Дзета.
А это ножки дочери его.
Вбегает лань всё в той же алой шали.
За ней с одышкою всё тот же старый лев…
Хирург знакомый томно пляшет в зале,
Бородку ввысь мечтательно воздев.
Не прошлогодняя ль дрожит в буфете водка?
Омолодились лишь индюшка и балык…
О ты, которая так ласково и кротко
Прикалываешь к курице ярлык!..
Пройдешься медленно вдоль пестрой лотереи:
Опять автографы, два шарфа и этюд.
В углу за кассой две бессменных Лорелеи,
У всех простенков беспризорный люд…
Но под жилеткою так сладко ноют кости.
Как будто невзначай под Рождество
К соседям давнишним ты вдруг свалился в гости
Иль на семейное ввалился торжество.
Опять поймаешь в коридорчике коллегу
И, продолжая прошлогодний диалог,
Как встарь, придешь к буфету и с разбегу
Холодной рюмкой подчеркнешь итог…
Когда ж, к прискорбию, — о Господи, помилуй! —
Тебе придется что-нибудь читать
И под эстрадой с прошлогодней силой
Цветник уездный расцветет опять, —
Любой в нем нос изучен в полной мере.
Любой в нем лоб знаком, как апельсин.
И снова кажется, что пред тобой в партере
Сидит четыреста кузенов и кузин.
И так потянет, сбросив с плеч разлуку
И предвкушая наш дальнейший путь.
До восемнадцатого ряда всем им руку
Сочувственно с эстрады протянуть…
В погожий день,
Когда читать и думать лень.
Плетешься к Сене, как тюлень,
С мозгами набекрень.
Куст бузины.
Веревка: фартук и штаны…
Сирень, лиловый сон весны.
Томится у стены.
А за кустом —
Цирюльник пёсий под мостом;
На рундучке, вертя хвостом.
Лежит барбос пластом.
Урчит вода,
В гранитный бык летит слюда.
Буксир орет: «Ку-да? Ку-да?!»
И дым как борода.
Покой. Уют.
Пустая пристань — мой приют.
Взлетает галстук, словно жгут, —
Весенний ветер лют.
Пора в поход…
Подходит жаба-пароход.
Смешной распластанный урод.
На нем гурьбой народ.
И вот — сижу…
Винт роет белую межу.
С безбрежной нежностью гляжу
На каждую баржу.
Кусты, трава…
Подъемных кранов рукава.
Мосты — заводы — синева
И кабаки… Са-ва!
А по бокам,
Прильнув к галантным пиджакам,
К цветным сорочкам и носкам.
Воркует стая дам.
Но я — один.
На то четырнадцать причин:
Усталость, мудрость, возраст, сплин…
Куда ни кинь, всё клин.
Поют гудки.
Цветут холмы, мосты легки.
Ты слышишь гулкий плеск реки?
Вздыхаешь?.. Пустяки!
Ветерок с Бульвар-Мишеля
Сладострастно дует в грудь…
За квартиру он не платит, —
Отчего ж ему не дуть.
У французского народа
Чтой-то русское в крови:
По-французски — запеканка,
А по-русски — «о-де-ви».
Все такси летят как бомбы.
Сторонись, честной народ!
Я ажану строю глазки, —
Может быть, переведет.
На писательском балу
Я покуролесила:
Потолкалась, съела кильку, —
Очень было весело!
Эх ты, карт д’идантитэ,
Либерте-фратернитэ!
Где родился, где ты помер.
Возраст бабушки и — номер…
Заказали мне, — пардон, —
Вышивать комбинезон…
Для чего ж там вышивать.
Где узора не видать?
Вниз по матушке по Сене
Пароход вихляется…
Милый занял двадцать франков —
Больше не является.
Сверху море, снизу море.
Посередке Франция.
С кем бы мне поцеловаться
На подземной станции?
Мне мясник в кредит не верит —
Чтой-то за суровости?
Не пойти ли к консультанту
В «Последние новости»?
Чем бы, чем бы мне развлечься?
Нынче я с получкою.
На Марше-о-тос смотаюсь.
Куплю швабру с ручкою.
На булонском на пруде
Лебедь дрыхнет на воде.
Надо б с энтих лебедей
Драть налоги, как с людей…
Как над Эйфелевой башней
В небе голубь катится…
Я для пачпорта снималась —
Вышла каракатица.
Над Латинским над кварталом
Солнце разгорается…
У консьержки три ребенка,
А мне воспрещается.
Мой земляк в газете тиснул
Объявленье в рамке:
«Бывший опытный настройщик
Ищет место мамки».
