- Что ты говоришь, Антонио, Густаво не ест соленые кактусы!
- При чем здесь, Мария? Я имел в виду, что один раз можно закусить им. А потом что мы будем делать?
- Ты что, Антонио, есть нашего Густаво? И потом, он же такой маленький!
- А ты предлагаешь съесть тебя? Нет, Мария, я отказываюсь. Я не люблю жирное… и усатое.
- А чем же мы будем питаться?
- Боюсь, Мария, что нам предстоит самое страшное – придется всю зиму ходить в магазин. Как это прозаично! Так было все лето, всю осень, и вот теперь зима… Н-да.
- Антонио, погоди, а мы что-то сказали про негодяев?
- Нет. Но еще не поздно. Негодяй тот, кто создал этот мир, эту Мексику, этих наших соседней – негодяев Муньосов, которые не пригласили нас на свадьбу их сына только потому, что мы, видите ли, рассказали его невесте, что он женится на ней – хромой одноглазой дуре – только из-за денег, и поэтому эта свадьба не состоялась!
- Ты сейчас что-то говорил, Антонио?
- Не знаю, Мария, я уже ни в чем не уверен. Принеси мне что-нибудь, и чего-нибудь, чтобы это закусить. Только пусть это будут не удила.
- Мария.
- Да, Антонио.
- Вот мы живем вместе уже столько лет, а ты даже не догадываешься, что у меня – два искусственных глаза.
- Как, Антонио?!... Не может быть?... Получается, что ты слепой!
- Нет, Мария.
- Но как же?...
- Просто у меня два искусственных глаза и два настоящих. Те я выменял на протез левой ноги.
- Господи, Антонио, я никогда не замечала, что ты одноногий!
- И не заметишь. Этот протез достался мне от дедушки вместе с двумя килограммами марихуаны и семейным преданием, что дедушка и бабушка были одним человеком, а дядя Хуан – двумя… а эти двое тремя… и так далее.
- А зачем тебе искусственные глаза?
- Чтобы искусственно видеть.
- И что ты так видишь?
- Все.
- Что – все?
- Все, Мария, неси папиросы и шкатулку, там еще должно было остаться что-то от дедушки.
- Мария, Мария, невероятная новость!
- Что случилось, Антонио?
- У меня есть четверо родных братьев!
- Антонио, но ты никогда мне об этом не рассказывал…
- Потому что я сам не знал, а вот теперь все открылось. Странно, что мои негодяи родители никогда не говорили мне об этом.
- Да, и сами эти негодяи – твои братья могли бы дать о себе знать.
- Действительно, вдруг один из них – Роман Абрамович? Сидит где-то на Чукотке и не знает, как потратить деньги. И даже не подозревает, что у него есть брат, который может помочь ему в этой беде.
- Все-таки вряд ли Абрамович – твой брат. Ты на него не похож.
- Ну и что? Знаешь, Мария, братьев любят не за это. И вообще, не надо плохо говорить о моих братьях.
- Но как ты все это узнал?
- Вот, смотри, я нашел в нашем семейном архиве…
- Где?
- Ну, в тумбочке… нашел вот эту фотографию. Видишь этих пятерых младенцев? Один из них я.
- Ты уверен?
- Конечно. Иначе откуда бы эта фотография оказалась у меня в тумбочке… в архиве.
- Подожди, подожди. Это же я вырезала из газеты «Мексика в картинках». Видишь, тут даже подпись есть: «Женщина родила пятерых, не сходя с велосипеда».
- И что, ты хочешь сказать, что вот на этой фотографии – не я с моим племянником?
- Нет, это самый высокий человек в мире с самым маленьким.
- Но вот это же я после вечеринки у Касильясов!
- Нет, это самка орангутанга после падения с высоковольтных проводов.
- Черт! Ну, что, пойду, напишу этому негодяю Абрамовичу, что у него больше нет брата в Мексике. Бедный, как он расстроится!
- Мария.
- Да, Антонио.
- Мария, я вписал свое имя золотой строкой в мировую философию.
- А как ты это сделал?
- Я дал ответ на гамлетовский вопрос «Быть или не быть»?
- И что ты ответил?
- Конечно, быть. Быть сегодня в семь вечера в ресторанчике «У глухого Мигеля», там соберутся все – Рауль, Фернандо, Маноло. И почему же мне там не быть?
- Потому что ты напьешься, придешь в два часа ночи и будешь орать и требовать еще текилы.
- Вот и прекрасно. Тем самым я отвечу еще на один извечный вопрос – «что делать?». Ответ – идти к глухому Мигелю, пить, орать и требовать еще текилы.
- Антонио, но ведь ты всегда так делаешь.
- Правильно. Это значит, что я всю жизнь отвечал на эти вопросы, но не знал об этом, только сейчас узнал об их существовании!
- Хорошо, а как тогда ты ответишь на еще один больной вопрос: «Кто виноват»?
- Ну, это вообще просто, Мария. Виновата, по любому, будешь ты. Все-таки странно, что этих писателей интересовали такие элементарные вопросы. А между тем вопрос «Кто больше выпьет» до сих пор остается без ответа, потому что наши с Раулем возможности еще не до конца изучены.
(Звонок в дверь).
- Кто там?
- Антонио, это я, Мария, открой мне.
- А почему ты звонишь, у тебя же есть ключи?
- Представляешь, Антонио, я их потеряла!
- Да? И что ты хочешь?
- Пусти меня домой
- Хм. А как я могу быть уверен, что ты Мария?
- Ну, посмотри в глазок.
- Действительно. Ой! Какая странная женщина – отдаленно похожая на Марию, но сплюснутая по краям и сильно выпуклая в середине. А Мария не такая.
- Антонио, это просто глазок искажает. Ну, пусти меня уже.
- Глазок… А чем ты докажешь, что ты потеряла ключи?
- Тем, что их нет в сумочке. Вот, слышишь, если бы в ней были ключи, они бы звенели, а так ничего не звенит.
- Логично. А Мария, кстати, никогда не отличалась логикой. Так что, женщина, если вы так любите меня, что убили Марию, потеряли ее ключи и теперь хотите со мной жить, то я согласен, потому что я сам собирался все это сделать. Только давайте начнем нашу совместную жизнь с правды. Вы кто?
- Ну, хорошо, если тебе так хочется, я – Хуана.
- Ага, вот я тебя и разоблачил, негодяйка! Пошла прочь, обманщица Хуана!... То есть, нет, не обманщица Хуана, а обманщица Антонио, то есть меня. Пошла прочь, обманщица Антонио по имени Хуана… то есть, нет, не Антонио по имени Хуана, а Антонио по имени Антонио, а обмащица Хуана… в смысле… о, господи… о чем я говорил? Про «кто там». Кто там?
- Это я, Антонио.
- Антонио – это я! Пошла прочь, обманщица Хуана, обманувшая не только Хуана, но еще и Антонио и убившая Марию, но это уже ладно… Ну, что ж, Мария ушла, Хуана тоже… свободный вечерочек.
- Антонио!
- Что, Мария?
- Что ты делаешь?
- Я пишу статью в газету «Библия тудей». Я вношу дополнения в библейское выражение «И последние станут первыми».
- А что ты там меняешь?
- Все. Вдумайся в смысл этой фразы: люди стоят в очереди, и последние вдруг оказываются первыми. Это возможно лишь в двух случаях – когда в очереди всего двое, первый все купил, и тут второй, он же последний, становится первым.
- Ну, какая же это очередь – из двух человек!
- Вот, Мария. И второй вариант – когда с другой стороны очереди тоже стали что-то давать, и они неожиданно оказались первыми. Или открылась вторая касса, но это так редко бывает…
- И как же ты хочешь, чтобы звучала эта фраза?
- «И последние станут предпоследними», потом «и предпоследние станут предпредпоследними», потом «предпредпоследние…»… ну, и так далее, в зависимости от того, сколько людей перед и после того, кто был последним, пока он не станет, наконец, первым, и ему продадут бутылку текилы.
- Господи, Антонио, какой ты умный! Надо же срочно звонить, чтобы они там изменяли библию!
- Да, я уже звоню. А ты пока неси бутылку текилы. Она будет первой, но не последней.
- Антонио, Антонио!
- Что, Мария?
- Я написала стихотворение. Хочешь послушать?
- Нет.
- Ха-ха-ха, как ты всегда смешно шутишь. Ну, слушай. Называется «Осеннее»: «Вот и осень наступила, вот и солнце отступило». Ну, как?
- Гм. Очень хорошо.
- Не слишком коротко?
- Нет-нет-нет, длиннее точно не надо. Я бы даже пару строчек сократил.
- Но тогда останется только название.
- И хорошо. Оно прекрасно выражает тему – «Осеннее». Сразу так… красиво, печально, но вместе с тем… глубоко.
- А почему тогда эти негодяи в журнале сказали, что не будут это печатать?
- Ну, во-первых, потому что они негодяи, а во-вторых, в нашей стране недавно появилась страшная цензура, и ты, очевидно, стала ее жертвой.
- Но ведь я еще весной носила им свое стихотворение, и они его тоже не приняли.
- Ну-ка, напомни.
- «Весеннее». «Вот весна и наступила, вот и солнце проступило».
- О. Так у тебя получается целый цикл.
- Ой, правда! Вообще то до цикла там не хватает еще «Летнего» и особенно «Зимнего»…
- Да-да-да, «Зимнего» особенно не хватает.
