Теперь я понял, почему они бегут… Теперь я понял…
Асфальт – асфальт – асфальт – асфальт.
Ничего, в следующий раз перед бегом наемся – ваши дела будут совсем швах.
Все… все… уже полчас… без каких-то десяти минут… Ой… Ой… Жив…
На обратный путь пешком ушло тоже полчаса… Что-то связанное с Эйнштейном.
Из чего состоит писатель?
Из мыслей, ходьбы, еды, прочитанных и написанных книг, болезней, выпивки, писем, таланта.
Из чего состоит актер?
Из текстов, репетиций, застолий, таланта, бессонницы, комплиментов.
Из чего состоит солдат?
Из желания спать, из желания есть, из бега, стрельбы, вскакивания, маршей, тревог, ненависти к офицерам чужим и своим.
Из чего состоит девушка?
Из часов, телефонов, помады, глубокого знания своего лица, из походки, любопытных глаз…
Из чего состоит мужчина?
Из выпивки, бань, друзей, вариантов политики, рассказов о себе, подхалимажа и утренней, едрен вошь, зарядки!
Из чего состоит руководство?
Из жратвы, выпивки, подхалимажа, ломания подчиненных, смены настроений, улавливания ветра, ориентации в темноте, ухода от проблем, умения отдохнуть, невзирая на все и вопреки всему…
Из чего состоит старушка?
Из лекарств, внуков, тревоги, желудка и жевания, жевания:
– Слушай меня, дочка, слушай…
Из чего состоит старичок?
Из ордена, выпивки, заслуг, строгачей, удостоверения и одного зуба.
Из чего состоит ребенок?
Из мамы, папы, солнца, моря, бабочек, голубого озноба, бега и царапин…
Из чего состоит американец?
Из улыбки, фигуры, зубов и путешествий…
Из чего состоит немец?
Из работы, спорта, расписания, показаний приборов.
Из чего состоит наш?
Из галстука, выпивки и оправданий.
Из чего состоит кот?
Из одиночества, умывания, наблюдения, поисков солнышка, рыбы и блох.
Из чего состоит мышь?
Из коллектива, страха, поисков тьмы.
Из чего состоят убеждения?
Из характера, момента, места жительства и коалиции.
Из чего состоим мы все?
Из разговоров и проклятий.
Из чего состоит любовь?
Из разницы.
Обозрение
Все, кончилось золотое время! В стране все за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают.
По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор.
Главная задача суда – не связываться.
Главная задача церкви – не ввязываться.
Суд, церковь и народ полностью отделились от государства.
Учителя отделились от учеников.
Милиция – от воров. Врачи – от больных. Секс – от любви.
Церковь заговорит, только если ее ограбят. А пока молчит и что-то делит внутри себя.
На экране непрерывно стреляют и любят друг друга в крови и в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи.
На свадьбах под крик «Горько!» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнерами, объятия называются позицией, поцелуй – начало игры. Женихи и невесты исчезли как класс. Среди венерических болезней самая редкая – беременность.
Остальное – нормально. Москва сверкает. Одесса хорошеет. Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В Москве вообще только машины. На 850-летие Москвы был первый день человека: вышли миллионы людей и раздавили сотни машин.
В правительстве тем временем идут дебаты, когда давать пенсии: с шестидесяти лет или с шестидесяти пяти. Это при средней продолжительности в пятьдесят семь.
Во время гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного пойти и поцеловать начальника.
Радиации никто у нас не боится, считается, что от нее умереть мы не успеем.
Самые уважаемые и модные люди в стране – спасатели МЧС. Единственные, кто работает по-настоящему, непрерывно повышая производительность. До ста покойников в час. И это не предел. Они говорят, будет техника, можем и двести покойников выдавать.
Провожая родственников в аэропорту, мы уже не знаем, куда мы их провожаем: то ли к ним, то ли к нам. То ли к себе, то ли к спасателям сразу. Спасатели настолько поднаторели, что если в каком-то регионе года три ничего не взорвалось, они едут туда без вызова.
В магазинах все есть. Правда, кому это все есть? Начиная с 17-го года едят только новые русские. То одни, то другие, то третьи.
Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов к песням – в сто раз меньше. Приятное новшество наших дней – пение под фонограмму. Любимый певец прилетает на концерт, но голос с собой не берет. То, ради чего собрались, не происходит. Хотя рот открывает и на нас кричит, мол, руки, руки, не вижу аплодисментов, браво не слышу, въяло, въялые вы. Это мы въялые. «Не слышу вас!» Это нас он не слышит, как будто мы поем. Но в конце концов он добивается нашего звучания. Так что практически мы выступаем под его фонограмму.
Все газеты – только о том, как вести себя в постели, как будто мы из нее не вылезаем. Хотя прохожие на улицах есть. Все советы – как спать, и никаких советов – как жить. В результате, как ограбить банк, уже знает каждый, как сохранить там деньги, не знает никто.
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины – наоборот – раздеты ярко и броско. Делают для этого все, потом за это подают в суд. Это нечестно. Мужчины чего-то ищут, куда-то едут, возвращаются побитыми – мелкий бизнес называется. Если вернулись убитыми – крупный бизнес пошел.
Президенту стало значительно лучше. Он здоров как никогда. Президента привозят на аэродром, президенту говорят: «Сюда пройдите, здесь сядьте. Посмотрите наверх, посмотрите вперед». «Вот это здорово», – говорят президенту. «Да, это здорово», – говорит президент. И вдруг почему-то спрашивает у нас, почему мы не покупаем наши продукты. Вместо того чтоб нам это объяснить. Президент, видимо, только что приехал. Ему, как всем нам, за границей лучше, но вынужден жить здесь.
«Почему наши машины не делаете?» – спрашивает он у кого-то на дереве. «Будем, – отвечает тот с дерева, – обязательно, не волнуйтесь». – «Вытеснять надо заграничное», – говорит президент. «Вытесним, – кричит тот с дерева, – вытесним!» – «Ничего, – говорят президенту, – не вешайте нос». – «Да я что, – говорит он, – это у вас дела неважные». – «Ну, значит, не думай о нас, думай о веселом». – «Ну я поехал», – говорит президент. – «Да, – говорят все, – езжай, что тебе здесь делать, отдыхай».
В Одессе, ребятки, тоже все ничего. «Миша, – сказала мне тетя Циля, – я с Изей живу тридцать лет и никогда не знала, что он новый русский. Хорошо, что мама не дожила».
Что касается политики, то огромное количество – за коммунистов. Все, кто делал танки, лодки, ракеты, голосуют за них. И это правильно. Они так и говорят: «Мы, конечно, будем голосовать за КПРФ, но объясните, почему нам так не везет, что такое висит над Россией?» Ну вот это и висит.
Такая промышленность по отдельным людям не стреляет, конечно. Такая война, как им нужна, может быть только с Америкой, и только один раз. То есть их производство одноразовое. Хотя в Одессе уже есть будка «Ремонт одноразовых шприцов».
Что касается бизнеса. Бизнес, конечно, для нас вещь новая, дается не каждому. Например, на первый капитал он купил машину, мучился без гаража. Продал машину – купил гараж. Сейчас продал гараж – купил машину. Мучается без гаража. То есть бизнес есть. Есть бизнес.
Или, например, документальная история. Мурманск заключил сделку с Ростовом на поставку помидоров из Ростова. Заключили сделку, разъехались. Через неделю факс: «Во что паковать?» Из Мурманска: «Высылаем тару». Еще через неделю факс: «Во что грузить?» Из Мурманска: «Высылаем автотранспорт».
Последний факс из Ростова: «Как выращивать помидоры?»
В Одессе – наоборот: «Почем помидоры?» – спрашиваю на Привозе. – «Прошу шесть, отдам за пять». – «Ну тогда я куплю за четыре, держи три».
Сегодняшнюю жизнь понять нельзя – литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни – как об этом вине: когда оно начинает действовать, перестаешь соображать.
Пришли мы тут как-то в ресторан, два часа ждали официанта, звали-звали, звали-звали. Он пришел и принес счет.
В общем, живем совершенно по-новому.
Когда меня спрашивают: «Ты как по-английски?» – «Читаю свободно, но не понимаю ни хрена». Поэтому позвольте, я дальше – по-русски.
Что хорошо в России – все живут недолго. Сволочи – в том числе. Поэтому наша задача – пережить всех.
И все же, говорю я, и все же, невзирая ни на что, взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. Можно сказать, появились несчастные, а можно сказать, появились счастливые, впервые видишь их своими глазами и среди нас, а не в политбюро.
И вот весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками все-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково.
