Лев Гурский - До свидания, Валерий Васильевич!

— Золотая рама — это что еще за намек? — интересуются в трубке. — Мы должны торговать картинами? Мы не должны выходить за рамки? Или, может, у нас в области где-то есть месторождение золота? Вдруг мы новый Клондайк? Давай, думай, светлая голова! Ты же крупный специалист в этом деле. У меня идеи кончились.

Положа руку на сердце, спикер не считает себя специалистом по таро, а тем более крупным. В своей жизни он советовался с этой колодой не более десяти раз, а рама ему выпадала лишь однажды — когда депутаты облдумы фотографировались на память и Владимир Васильевич гадал, в каком из двух пиджаков он более фотогеничен: в том, который от Гуччи, или в том, который в серую клеточку.

— Мне кажется… точнее, у меня есть подозрение… — Спикер аккуратно выбирает слова. Чувство ответственности сковывает его, но и отмалчиваться нельзя. Иначе в следующий раз вообще не спросят. — Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, пустая золотая рама — намек на наш рекламный потенциал. Карты хотят сказать, что нам надо зарабатывать на рекламной продукции с местной символикой. Грубо говоря, на городских и губернских брендах.

В трубке обреченно вздыхают:

— С нашими брендами давно уже нечего ловить. Отработанный пар. Волжский мост того и гляди обвалится, калач покупают еле-еле, команданте Че Гаврилыча с его коронкой «Что делать?» лучше лишний раз и не выпячивать. Иначе нас, чего доброго, привлекут за экстремизм: «Русь к топору!» — это вам не шутки, это уже готовая статья… Есть еще, правда, наша гармошка, но пока никто не может вспомнить, из чего ее делали…

На Владимира Васильевича внезапно накатывает вдохновение.

— Шут с ними, калачом и с Гаврилычем! — говорит он. — Найдем новые бренды, актуальные. Надо выбрать, что из нашего наиболее на слуху, красиво перевязать ленточкой и предложить России!

Несколько секунд трубка молчит — обдумывает идею. Наконец спикер слышит одобрительное хмыканье:

— Ну что ж, Василич, толково. Я знал, ты не подведешь. Только учти, инициатива у нас всегда наказуема. Ты предложил, тебе и решать. У вас сейчас по расписанию что будет, пленарное? Твои бездельники уже собрались? Вот и займи их чем-то полезным. Не мне тебя учить, как дела делаются. Проведи опрос, поставь на голосование, и к обеду представь мне новый бренд губернии.

— А… — говорит Владимир Васильевич, но в трубке уже гудки.

Спикер задумчиво чешет в затылке: вот попал! И исполнить нельзя, и проигнорировать нельзя. Владимир Васильевич — ни разу не идеалист, он хорошо знает своих подопечных: одно дело — нажать кнопку «за», и совсем другое — что-то выбрать по-настоящему.

Это они разучились за ненадобностью. Даже если их разбудить и мотивировать, консолидированного мнения в таком вопросе быстро не жди. Формально каждый вышел из бизнеса, но привычка тянуть одеяло на себя осталась. А общую идею ждут уже к обеду.

— Выручай, родимая, — обращается спикер к колоде карт. — Ты же умная. Сказала нам «а», скажи и «бэ». Ну? Какой наш бренд мы можем пустить на экспорт? Что у нас такого местного, чтоб знала вся Россия? Наверняка ведь что-то есть, да? Хотя бы намекни…

Владимир Васильевич трижды тасует колоду, затем, мысленно перекрестившись, выбирает три карты и открывает их по одной.

Первая карта — белая овца. Вторая карта — часть лица с колокольчиком вместо рта. Третья и последняя карта — кроткий младенец, подвешенный над кипящим адским котлом.

Вот оно! Владимир Васильевич сразу понимает намек. Не то чтобы ему очень нравится результат, но деваться некуда. В отличие от людей, карты не врут. Мост, калач и гармошка действительно уже не катят. Мир изменился, нас теперь знают по другим приметам.

Так что придется торговать тем, что есть: бюджет не будет ждать.

Для порядка спикер заново перетасовывает колоду и опять выбирает три карты. Ровно то же самое. Овца. Рот-колокольчик. Младенец. Что и требовалось доказать. Реальный расклад вряд ли изменится.

— Поздравляю, — говорит он, обращаясь куда-то в пространство. — С сегодняшнего дня вы наш новый бренд, Ольга Юрьевна.

Ольга Юрьевна, зампред комитета Госдумы по вопросам семейного счастья, открывает дверь в свою приемную и видит этих двоих, потолще и потоньше: оба в черных костюмах и при галстуках. Можно не сомневаться, что в карманах костюмов — удостоверения с орлом и триколором, а вместо сердец — машинки для счета купюр.

— В чем дело, господа? — спрашивает у гостей Ольга Юрьевна, когда все размещаются в ее кабинете: визитеры на креслах, в тени фикусов, а хозяйка за столом, заваленном пластиковыми пупсами, плюшевыми медвежатами, ватными котятами, резиновыми аистятами и прочей профильной дребеденью, которую так любят фотографы.

— Мы по поводу вашей собственности, — отвечает тот, что потолще. — Появились кое-какие… э-э-э… проблемы.

Ольга Юрьевна ощущает прилив сил: как хорошо, что успела вовремя уладить все проблемы, собрать бумаги и надежно обезопасить тылы!

— Если вы о слухах по поводу якобы моих акций АО «Русский подгузник», — надменно чеканит она, — то они провокационны и абсолютно беспочвенны, могу представить необходимые документы. Кроме того, явной ложью и клеветой являются домыслы о том, что будто бы мы на паях с моей уважаемой коллегой и старшим, не побоюсь этого слова, товарищем Еленой Борисовной владеем предприятием общественного питания «У Леночки и Олечки», где будто бы используется труд граждан, еще не достигших… Короче говоря, всё — вранье. Наглое и ничем не подтвержденное. Можете проверять сколько угодно. А то немногое, что получено в наследство от прабабушки или нажито непосильным трудом, занесено в мою официальную декларацию, представленную к вам в налоговые органы… Вы ведь из ФНС, да? Я правильно поняла?

— Да нет, Ольга Юрьевна, мы не из ФНС, — качает головой тот, кто потоньше. — Хотя наш визит, вы правы, имеет самое прямое отношение к вашей декларации. Скажите, нежилое помещение, а именно сарайчик в вашем родном городе, на пересечении улиц Садовой и Огородной, действительно принадлежит вам?

Ольга Юрьевна смутно припоминает деревянную развалюху, в которой ее двоюродный дедушка хранил лодочный мотор. Давно уже следовало разобрать на доски эту рухлядь, но все некогда заехать на историческую родину. Много, очень много важных дел в столице…

— Верно, — говорит хозяйка кабинета, — и это нежилое, как вы, справедливо заметили, помещение в декларацию внесено, а налог на недвижимое имущество выплачен. У вас есть ко мне претензии?

— К вам нет, а вот к сарайчику есть, — отвечает тот, который потолще, и неожиданно произносит: «… тебе!»

(Это здесь, на письме, первые три буквы в этом выражении заменены тремя точками, а гость произносит всем известное слово полностью, без изъятий.)

— Как вы смеете?! — гневно вскрикивает Ольга Юрьевна.

Не то чтобы она вообще не знала значения этого односложного слова или ни разу не слышала, как старшие ее товарищи по Нижней Палате в кулуарах использовали его в качестве универсального адреса, куда за считанные секунды можно отправить любого. Но… Чтобы вот так, без повода, без предупреждения, да еще в ее кабинете!..

— Извините, мы тут не при чем, — нисколько не смущаясь, говорит тот из гостей, который потолще. — Пришлось озвучить, служба такая. Вот, извольте ознакомиться с уликой. — И гость, привстав со своего кресла, протягивает Ольге Юрьевне конверт.

В конверте — цветное фото. На фото — ее сарайчик. На наружной стене сарайчика — именно то злополучное выражение, включающее то самое слово из трех известных букв: ярких, сочных и крупных. Каждая буква — сантиметров сорок в высоту, а то и все полметра. Видно далеко, перепутать невозможно. И это явно не фотошоп.

— Черт… — в растерянности шепчет Ольга Юрьевна, продолжая машинально вертеть в руках фото обезображенной стены сарайчика.

— Да уж, — вежливо соглашается визитер, который потоньше. — КоАП, статья 20.1, мелкое хулиганство, штраф до тысячи рублей или административный арест до пятнадцати суток.

— Но вы же, конечно, не думаете, что это Я написала? — говорит Ольга Юрьевна. — Вы же понимаете, что я тут не подозреваемая, а, наоборот, потерпевшая? Это ведь мою собственность изгадили!

Гости переглядываются, хмыкают, пожимают плечами.

— Для того, чтобы признать вас потерпевшей, у нас слабовата доказательная база, — отвечает наконец тот, который потолще. — Мы можем, конечно, назначить почерковедческую экспертизу, но учитывая, что надпись явно выполнена с помощью баллончика с краской и стандартного буквенного трафарета, выявить особенности индивидуального почерка не представляется возможным… Может, это и вправду не вы написали, а, может быть, как раз и вы. А так как собственность — ваша и вы это только что засвидетельствовали сами, ответственность ложится на собственника. То есть на вас.