Итак, всякие занятия и уроки были мной категорически воспрещены порученным мне мальчуганам. И тут же я убедился, что пословица "запрещенный плод сладок" не всегда оправдывается: ни один из моих трех питомцев за эти дни не притронулся к книжке!
III
- Будем жить в свое удовольствие, - предложил я детям. - Что вы любите больше всего?
- Курить! - сказал Ваня.
- Купаться вечером в речке! - сказал Гришка.
- Стрелять из ружья! - сказал Леля.
- Почему же вы, отвратительные дьяволята, - фамильярно спросил я, любите все это?
- Потому что нам запрещают, - ответил Ваня, вынимая из кармана папироску. - Хотите курить?
- Сколько тебе лет?
- Десять.
- А где ты взял папиросы?
- Утащил у папы.
- Таскать, имейте, братцы, в виду, стыдно и грешно, тем более такие скверные папиросы. Ваш папа курит страшную дрянь. Ну да если ты уже утащил будем курить их. А выйдут - я угощу вас своими.
Мы развалились на траве, задымили папиросами и стали непринужденно болтать. Беседовали о ведьмах, причем я рассказал несколько не лишенных занимательности фактов из их жизни. Бонны обыкновенно рассказывают детям о том, сколько жителей в Северной Америке, что такое звук и почему черные материи поглощают свет. Я избегал таких томительных разговоров.
Поговорили о домовых, живших на конюшне.
Потом беседа прекратилась. Молчали...
- Скажи ему! - шепнул толстый, ленивый Лелька подвижному, порывистому Гришке. - Скажи ты ему!..
- Пусть лучше Ваня скажет, - шепнул так, чтобы я не слышал, Гришка. Ванька, скажи ему.
- Стыдно, - прошептал Ваня.
Речь, очевидно, шла обо мне.
- О чем вы, детки, хотите мне сказать? - осведомился я.
- Об вашей любовнице, - хриплым от папиросы голосом отвечал Гришка. Об тете Лизе.
- Что вы врете, скверные мальчишки? - смутился я. - Какая она моя любовница?
- А вы ее вчера вечером целовали в зале, когда мама с папой гуляли в саду.
Меня разобрал смех.
- Да как же вы это видели?
- А мы с Лелькой лежали под диваном. Долго лежали, с самого чая. А Гришка на подоконнике за занавеской сидел. Вы ее взяли за руку, дернули к себе и сказали: "Милая! Ведь я не с дурными намерениями!" А тетка головой крутит, говорит: "Ах, ах!.."
- Дура! - сказал, усмехаясь, маленький Лелька.
Мы помолчали.
- Что же вы хотели мне сказать о ней?
- Мы боимся, что вы с ней поженитесь. Несчастным человеком будете.
- А чем же она плохая? - спросил я, закуривая от Ванькиной папиросы.
- Как вам сказать... Слякоть она!
- Не женитесь! - предостерег Гришка.
- Почему же, молодые друзья?
- Она мышей боится.
- Только всего?
- А мало? - пожал плечами маленький Лелька. - Визжит, как шумашедшая. А я крысу за хвост могу держать!
- Вчера мы поймали двух крыс. Убили, - улыбнулся Гришка.
Я был очень рад, что мы сошли со скользкой почвы моих отношений к глупой тетке, и ловко перевел разговор на разбойников.
О разбойниках все толковали со знанием дела, большой симпатией и сочувствием к этим отверженным людям.
Удивились моему терпению и выдержке: такой я уже большой, а еще не разбойник.
- Есть хочу, - сказал неожиданно Лелька.
- Что вы, братцы, хотите: наловить сейчас рыбы и сварить на берегу реки уху с картофелем или идти в дом и есть кухаркин обед?
Милые дети отвечали согласным хором:
- Ухи.
- А картофель как достать: попросить на кухне или украсть на огороде?
- На огороде. Украсть.
- Почему же украсть лучше, чем попросить?
- Веселее, - сказал Гришка. - Мы и соль у кухарки украдем. И перец! И котелок!
Я снарядил на скорую руку экспедицию, и мы отправились на воровство, грабеж и погром.
IV
Был уже вечер, когда мы, разложив у реки костер, хлопотали около котелка. Ваня ощипывал стащенного им в сарае петуха, а Гришка, голый, только что искупавшийся в теплой речке, плясал перед костром.
Ко мне дети чувствовали нежность и любовь, граничащую с преклонением.
Лелька держал меня за руку и безмолвно, полным обожания взглядом глядел мне в лицо.
Неожиданно Ванька расхохотался.
- Что, если бы папа с мамой сейчас явились? Что бы они сказали?
- Хи-хи! - запищал голый Гришка. - Уроков не учили, из ружья стреляли, курили, вечером купались и лопали уху вместо обеда.
- А все Михаил Петрович, - сказал Лелька, почтительно целуя мою руку.
- Мы вас не выдадим!
- Можно называть вас Мишей? - спросил Гришка, окуная палец в котелок с ухой. - Ой, горячо!..
- Называйте. Бес с вами. Хорошо вам со мной?
- Превосхитительно!
Поужинав, закурили папиросы и разлеглись на одеялах, притащенных из дому Ванькой.
- Давайте ночевать тут, - предложил кто-то.
- Холодно, пожалуй, будет от реки. Сыро, - возразил я.
- Ни черта! Мы костер будем поддерживать. Дежурить будем.
- Не простудимся?
- Нет, - оживился Ванька. - Накажи меня бог, не простудимся!!!
- Ванька! - предостерег Лелька. - Божишься? А что немка говорила?
- Божиться и клясться нехорошо, - сказал я. - В особенности так прямолинейно. Есть менее обязывающие и более звучные клятвы... Например: "Клянусь своей бородой!", "Тысяча громов"... "Проклятие неба!"
- Тысяча небов! - проревел Гришка. - Пойдем собирать сухие ветки для костра.
Пошли все. Даже неповоротливый Лелька, державшийся за мою ногу и громко сопевший.
Спали у костра. Хотя он к рассвету погас, но никто этого не заметил, тем более что скоро пригрело солнце, защебетали птицы, и мы проснулись для новых трудов и удовольствий.
V
Трое суток промелькнули, как сон. К концу третьего дня мои питомцы потеряли всякий человеческий образ и подобие...
Матросские костюмчики превратились в лохмотья, а Гришка бегал даже без штанов, потеряв их неведомым образом в реке. Я думаю, что это было сделано им нарочно, - с прямой целью отвертеться от утомительного снимания и надевания штанов при купании.
Лица всех трех загорели, голоса от ночевок на открытом воздухе огрубели, тем более что все это время они упражнялись лишь в кратких, выразительных фразах:
- Проклятье неба! Какой это мошенник утащил мою папиросу?.. Что за дьявольщина! Мое ружье опять дало осечку. Дай-ка, Миша, спичечки!
К концу третьего дня мною овладело смутное беспокойство: что скажут родители по возвращении?
Дети успокаивали меня, как могли:
- Ну, поколотят вас, эка важность! Ведь не убьют же!
- Тысяча громов! - хвастливо кричал Ванька. - А если они, Миша, дотронутся до тебя хоть пальцем, то пусть берегутся. Даром им это не пройдет!
- Ну, меня-то не тронут, а вот вас, голубчики, отколошматят. Покажут вам и курение, и стрельбу, и бродяжничество.
- Ничего, Миша! - успокаивал меня Лелька, хлопая по плечу. - Зато хорошо пожили!
Вечером приехали из города родители, немка и та самая "глупая тетка", на которой дети не советовали мне жениться из-за мышей.
Дети попрятались под диваны и кровати, а Ванька залез даже в погреб.
Я извлек их всех из этих мест, ввел в столовую, где сидело все общество, закусывая с дороги, и сказал:
- Милый мой! Уезжая, ты выражал надежду, что я сближусь с твоими детьми и что они оценят общительность моего нрава. Я это сделал. Я нашел путь к их сердцу... Вот, смотри! Дети! Кого вы любите больше: отца с матерью или меня?
- Тебя! - хором ответили дети, держась за меня, глядя мне в лицо благодарными глазами.
- Пошли вы бы со мной на грабеж, на кражу, на лишения, холод и голод?
- Пойдем, - сказали все трое, а Лелька даже ухватил меня за руку, будто бы мы должны были сейчас, немедленно пуститься в предложенные мной авантюры.
- Было ли вам эти три дня весело?
- Ого!!
Они стояли около меня рядом, сильные, мужественные, с черными от загара лицами, облаченные в затасканные лохмотья, которые придерживались грязными руками, закопченными порохом и дымом костра.
Отец нахмурил брови и обратился к маленькому Лельке, сонно хлопавшему глазенками:
- Так ты бы бросил меня и пошел бы за ним?
- Да! - сказал бесстрашный Лелька, вздыхая. - Клянусь своей бородой! Пошел бы.
Лелькина борода разогнала тучи. Все закатились хохотом, и громче всех истерически смеялась тетя Лиза, бросая на меня лучистые взгляды.
Когда я отводил детей спать, Гришка сказал грубым, презрительным голосом:
- Хохочет... Тоже! Будто ей под юбку мышь подбросили! Дура.
Курильщики опиума
I
В комнате происходил разговор.
- У нас с тобой нет ни копейки денег, есть нечего и за квартиру не заплачено за два месяца.
Я сказал:
- Да.
- Мы вчера не ужинали, сегодня не пили утреннего чая и впереди нам не предстоит ничего хорошего.
Я подтвердил и это. Андерс погладил себя по небритой щеке и сказал:
- А, между тем, есть способ жить припеваючи. Только противно.
- Убийство?
- Нет.
- Работа?
- Не совсем. Впрочем, это противно, как ежедневное занятие... А один день для курьеза попробуем... А?
- Попробуем. Что нужно делать?
- Пустяки. То же, что и я. Одевайся, пойдем на воздух.
