- Пустяки. То же, что и я. Одевайся, пойдем на воздух.
- Хозяин остановит.
- Пусть!
Когда мы вышли из комнаты и зашагали по коридору, я старался прошмыгнуть незаметно, не делая шуму, а Андерс, наоборот, бесстрашно ступал ногами, как лошадь.
В конце длиннейшего коридора нас нагнала юркая горничная.
- Г. Андерс, хозяин Григорий Григорьич очень просят вас зайти сейчас к ним.
- Свершилось! - прошептал я, прислонясь к стене.
- А-а... Очень кстати. С удовольствием. Пойдем, дружище.
Отвратительный старикашка, владелец меблированных комнат, помешанный на чистоте и тишине, встретил нас холодно:
- Извините, господа. По делу. Вероятно, в душе думаете: "3ачем мы понадобились этой старой скотине?"
Андерс укоризненно покачал головой и хладнокровно сказал:
- Мы все равно собирались сегодня зайти к вам.
В глазах старика сверкнула радость.
- Ну? Правда? В самом деле?
- Да... хотели вас искренно и горячо поблагодарить. Вы знаете, мне приходилось живать во многих меблированных комнатах, иногда очень дорогих и роскошных - но такой тишины, такой чистоты и порядка, я буду говорить откровенно: нигде не видел! Я каждый день спрашиваю его (Андерс указал на меня) - откуда Григорий Григорьич берет время вести такое громадное сложное предприятие?..
- Он меня, действительно, спрашивал, - подтвердил я. - А я ему, помнится, отвечал: "Не постигаю. Тут какое-то колдовство!"
- Да, - сказал старик с самодовольным хохотом. - Трудно соблюдать чистоту, тишину и порядок.
- Но вы их соблюдаете идеально!! - горячо воскричал Андерс. - Откуда такой такт, такое чутье!.. Помню, у вас в прошлом году жил один пьяница и один самоубийца. Что ж они, спрашивается, посмели нарушить тишину и порядок? Нет! Пьяница, когда его привозили друзья, не издавал ни одного звука, потому что был смертельно пьян, и, брошенный на постель, сейчас же бесшумно засыпал... А самоубийца - помните? - взял себе, потихоньку повесился и висел терпеливо, без криков и воплей, пока о нем не вспомнили на другой день.
- А ревнивые супруги! - подхватил я. - Помнишь их, Андерс? Когда она застала мужа с горничной - что было? Где крики? Где ссора и скандал? Ни звука? Просто взяла она горничную и с мягкой улыбкой выбросила в открытое окно. Правда, та сломала себе ногу, но...
- ...Но ведь это было на улице, - ревниво подхватил старикашка. - То, что на улице, к моему меблированному дому не относится...
- Конечно!! При чем вы тут? Мало ли кому придет охота ломать на улице ноги - касается это вас? Нет!
- Да... много вам нужно силы воли и твердости, чтобы вести так дело! Эта складочка у вас между бровями, характеризующая твердость и непреклонную волю...
- Вы, вероятно, в молодости были очень красивы?
- Да и теперь еще... - подмигнул Андерс. - Ой-ой!.. Если был бы я женат, подальше прятал бы от вас свою же... Ой, заболтались с вами! Извиняюсь, что отнял время. Пойдем, товарищ. Еще раз, дорогой Григорий Григорьич, приносим от имени всех квартирантов самые искренние, горячие... Пойдем!..
Повеселевший старик проводил нас, приветственно размахивая дряхлыми руками. В коридоре нам опять встретилась горничная.
- Надя! - остановил ее Андерс. - Я хочу спросить у вас одну вещь. Скажите, что это за офицер был у вас вчера в гостях... Я видел - он выходил от вас...
Надя весело засмеялась.
- Это мой жених. Только он не офицер, а писарь... военный писарь... в штабе служит.
- Шутите! Совсем, как офицер! И какой красавец... умное такое лицо... Вот что, Надичка... Дайте-ка нам на рубль мелочи. Извозчики, знаете... То да другое.
- Есть ли? - озабоченно сказала Надя, шаря в кармане. - Есть. Вот! А вы заметили, какие у него щеки? Розовые-розовые...
- Чудесные щеки! Прямо нечто изумительное. Пойдем.
Когда мы выходили из дому, я остановился около сидевшего у дверей за газетой швейцара и сказал:
- А вы все политикой занимаетесь? Как приятно видеть умного, интеллиг...
- Пойдем, - сказал Андерс. - Тут не надо... Не стоит...
- Не стоит, так не стоит.
Я круто повернулся и покорно зашагал за Андерсом.
II
Прямо на нас шел худой, изношенный жизнью человек с согнутой спиной, впалой грудью и такой походкой, что каждая нога, поставленная на землю, долго колебалась в колене и ходила во все стороны, пока не успокаивалась и не давала место другой, неуверенной в себе, ноге. Тащился он наподобие кузнечика с переломанными ногами.
- А! - вскричал Андерс. - Коля Магнатов! Познакомьтесь... Где вчера были, Коля?
- На борьбе был, - отвечал полуразрушенный Коля. - Как обыкновенно. Ах, если бы вы видели, Андерс, как Хабибула боролся со шведом Аренстремом. Хабибула тяжеловес, гиревик, а тот, стройный, изящный...
- А вы сами, Коля, боретесь? - серьезно спросил Андерс.
- Я? Где мне? Я ведь не особенно сильный.
- Ну, да... не особенно! Такие-то, как вы, сухие, нервные, жилистые и обладают нечеловеческой силой... как ваш гриф? А ну, сожмите мою руку.
Изможденный Коля взял Андерсову руку, натужился, выпучил глаза и прохрипел:
- Ну что?
- Ой!! Пустите!.. - с болезненным стоном вскричал Андерс. - Вот дьявол... как железо!.. Вот свяжись с таким чертом. - Он-те покажет! Вся рука затекла.
Андерс стал приплясывать от боли, размахивая рукой, а я дотронулся до впалой груди Коли и спросил:
- Вы гимнастикой занимаетесь с детства?
- Знайте же! - торжествующе захихикал Коля. - Что я гимнастикой не занимался никогда...
- Но это не может быть! - изумился я. - Наверное, когда-нибудь занимались физическим трудом?..
- Никогда!
- Не может быть. Вспомните!
- Однажды, действительно, лет семь тому назад я для забавы копал грядки на огороде.
- Вот оно! - вскричал Андерс. - Ишь хитрец! То - грядки, а то смотришь еще что-нибудь... Вот они скромники! Интересно бы посмотреть вашу мускулатуру поближе...
- А что, господа, - сказал Коля. - Вы еще не завтракали?
- Нет.
- В таком случае, я приглашаю вас, Андерс, и вашего симпатичного товарища позавтракать. Тут есть недурной ресторан близко... Возьмем кабинет, я разденусь... Гм... Кое-какие мускулишки у меня-то есть...
- Мы сейчас без денег, - заявил я прямолинейно.
- О, какие пустяки. - Я вчера только получил из имения... Дурные деньги. Право, пойдем...
В кабинете Коля сразу распорядился относительно вин, закуски и завтрака, а потом закрыл дверь и обнажил свой торс до пояса.
- Так я и думал, - сказал Андерс. - Сложение сухое, но страшно мускулистое и гибкое. Мало тренирован, но при хорошей тренировке получится такой дядя...
Он указал мне на какой-то прыщик у сгиба Колиной руки и сказал:
- Бицепс. Здоровый, черт!
III
Из ресторана мы выбрались около восьми часов вечера.
- Голова кружится...- пожаловался Андерс. - Поедем в театр. Это идея! Извозчик!!
Мы сели и поехали. Оба были задумчивы. Извозчик плелся ленивым скверным шагом.
- Смотри, какая прекрасная лошадь, - сказал Андерс. - Такая лошадь может мчаться, как вихрь. Это извозчик еще не разошелся, а сейчас он разойдется и покажет нам какая-такая быстрая езда бывает. Прямо - лихач!
Действительно, извозчик, прислушавшись, поднялся на козлах, завопил что-то бешеным голосом, перетянул кнутом лошаденку - и мы понеслись.
Через десять минут, сидя в уборной премьера Аксарова, Андерс горячо говорил ему:
- Я испытал два потрясения в жизни: когда умерла моя мать, и когда я видел вас в "Отелло". Ах, что это было!! Она даже и не пикнула.
- Ваша матушка? - спросил Аксаров.
- Нет, Дездемона. Когда вы ее душили... Это было потрясающее зрелище.
- А в "Ревизоре" Хлестаков... - вскричал я, захлебываясь.
- Виноват... Но я "Ревизора" ведь не играю. Не мое амплуа.
- Я и говорю: Хлестакова! Если бы вы сыграли Хлестакова... Пусть это не ваше амплуа, пусть - но в горниле настоящего таланта, когда роль засверкает, как бриллиант, когда вы сделаете из нее то, чего не делал...
- Замолчи, - сказал Андерс. - Я предвкушаю сегодняшнее наслаждение...
- Посмотрите, посмотрите, - ласково сказал актер. - Вы, надеюсь, билетов еще не покупали?
- Мы... сейчас купим...
- Не надо! С какой стати... Мы это вам устроим. Митрофан! Снеси эту записку в кассу. Два в третьем ряду... Живо!..
В антракте, прогуливаясь в фойе, мы увидели купеческого сына Натугина, с которым были знакомы оба.
- А... коммерсант! - вскричал Андерс. - О вашем последнем вечере говорит весь город. Мы страшно смеялись, когда узнали о вашем трюке с цыганом из хора; ведь это нужно придумать: завернул цыгана в портьеру, приложил сургучные печати и отправил к матери на квартиру. Воображаю ее удивление остроумно остроумно да пока в России есть еще такие живые люди такое искреннее широкое веселье Россия не погибла дайте нам пятьдесят рублей на днях отдадим!
Хотя во всей Андерсовской фразе не было ни одного знака препинания, но веселый купеческий сын сам был безграмотен, как вывеска, и поэтому, последние слова принял, как нечто должное.
Покорно вынул деньги, протянул их Андерсу и сказал, подмигивая:
