- Но ты можешь, хотя бы объяснить мне, о чем этот сериал?
- Нет, Мария. Для этого нужно досмотреть хотя бы одну серию до конца, а это невозможно. Я знаю одного человека, который это сделал, но после этого у него началась депрессия, он выбросился из окна и не разбился только потому, что живет в подвале.
- Я только не понимаю, почему он называется «Деньги»?
- Этого никто не понимает, Мария. Наверное, это оговорка по Фрейду.
- А что такое «пофрейду»?
- Не знаю, Мария, но так говорят все эти негодяи, когда хотят казаться умными.
- Ой, Антонио, смотри, вот он начинается!
- Немедленно переключай, Мария. Уж лучше посмотрим «Бандитский Мехико». Он тоже плохой, но, по крайней мере, понятно, что там происходит.
- Мария, почему ты не выключила в ванной свет? Мария! Мария, ты где?
- Я в ванной. Что ты хотел, Антонио?
- Я хотел спросить, почему ты не выключила в ванной свет?
- А-а… наверное, я просто забыла.
- Никогда больше так не делай, Мария. А то у нас такие счета за электричество.
- Или нет, Антонио, это не я. Это наш сын, негодяй Педро. Он никогда не выключает за собой свет.
- Ты бредишь, Мария. Наш сын негодяй Педро уже две недели в мексиканском пионерском лагере собирает кактусы и, наверняка, втихую гонит из них самогон.
- Ой, нет, Антонио, я вспомнила. Я включила в ванной свет, потому что я в ванной.
- Я не спрашивал тебя, почему ты включила свет. Я спросил, почему ты его не выключила. Запомни, Мария, свет может гореть в ванной только в двух случаях: либо когда там я, либо когда я забыл его выключить. Вот. (Щелчок выключателя).
- Ой, Антонио, у меня погас свет!
- Не волнуйся, Мария, это я его выключил.
- А что же мне делать? Ведь я моюсь, и мне ничего не видно.
- Выходи оттуда. Какой смысл мыться, если не видишь, что моешь. Заодно сэкономим воду.
- Я не могу выйти, Антонио, я не вижу дверь.
- Тогда сиди там, пока мне не понадобится туда за чем-нибудь зайти. Только выключи воду.
- Мария.
- Да, Антонио.
- У меня радостная весть. Я женюсь.
- Ура, ура, как я рада за тебя, Антонио! Поздравляю!… Ой, подожди. А как же я?
- Я уже все придумал. Я избавлюсь от тебя, Мария.
- Каким образом, Антонио?
- Я подсыплю тебе стрихнин в кофе. За завтраком.
- Но, Антонио, во-первых, это жестоко, а во-вторых, я не люблю кофе со стрихнином.
- Тебе же очень нравится, как я варю кофе. А я, так и быть, положу не два, а три кусочка сахара.
- Ой, это наверняка будет так вкусно! Но, все-таки, стрихнин…
- Ну, хорошо, я подам к кофе горячие кактусовые булочки.
- Мои любимые кактусовые булочки?! Хорошо, Антонио, я согласна. Тогда расскажи мне, в чем будет невеста, ведь я этого уже не увижу. И вообще, на ком ты женишься?
- На Августе.
- На этой молодой длинноногой негодяйке? Не делай этого, Антонио!
- Но почему, Мария?
- Потому что через двадцать лет она будет старая, толстая и сварливая, как я. И зачем тебе ждать столько времени, если я уже есть.
- Правда, Мария, я об этом не подумал. Столько ждать я не могу. Алло, это молодая длинноногая негодяйка Августа? Это Антонио. Я не могу столько ждать, убирайся из моей жизни, между нами все кончено. (Кладет трубку).
- Какой ты у меня решительный, Антонио.
- Да, Мария, я такой.
- Хотя, честно говоря, я уже так рассчитывала на кофе с кактусовыми булочками, тремя кусочками сахара и стрихнином…
(Звонок в дверь).
- Кто там?
- Открывай, Мария, это я.
- Ой, Антонио, а почему это ты? Ты же должен был приехать послезавтра. Я не могу тебя пустить – я не успела подготовиться.
- Что это значит – подготовиться?
- Ну… я не накрасилась, не выщипала брови…
- И не надо их выщипывать, Мария, без бровей ты будешь еще хуже.
- Потом, я не успела приготовить твои любимые кактусовые котлеты.
- Не страшно, приготовишь их завтра.
- Ну, вот завтра и приходи.
- Э-э-э, Мария! (Звонок в дверь).
- Кто там?
- Это же я, твой муж Антонио.
- Что тебе нужно, я тебе уже все сказала?
- Я хочу домой. Я очень устал, и мне нужно в туалет.
- Я не могу тебе открыть, потому что… господи, что же придумать?… а-а, ладно – у меня любовник под кроватью.
- Нет, так не годится, Мария. Под кроватью я его сразу замечу. Спрячь его хотя бы в шкаф.
- Антонио, это тоже не выход. Ведь ты всегда сначала заглядываешь под кровать, а потом лезешь в шкаф.
- Как ты хорошо меня знаешь! Ну, тогда пусть лезет в окно.
- Но у нас же восьмой этаж, он может разбиться.
- Ну и пусть, заведешь себе нового.
- Но… хотя да, ты прав. Погоди минутку.
- Только давай быстрее, Мария, я очень хочу в туалет.
- Эй, мой любовник, негодяй Балестрос, вылезай из-под кровати и лезь в окно. Пришел мой муж. (Крик, падение). Ну вот, уже пятый. Почему они не могут удержаться на этом карнизе? Антонио, заходи.
- Здравствуй, Мария, я вернулся.
- Антонио, какая неожиданность! Я так рада, что ты вернулся!
- Мария.
- Да, Антонио?
- Скажи, ты любишь плохую музыку?
- Конечно, Антонио. Ведь хорошая музыка такая тяжелая, скучная, и обязательно что-то выражает. А плохая музыка – такая хорошая. Она легкая, веселая, и под нее можно танцевать.
- Вот и я думаю, Мария – зачем эти негодяи-композиторы пишут хорошую музыку? Ведь ее все равно никто не слушает, кроме горстки негодяев, которые притворяются, что им это нравится.
- А вот кто меня особенно раздражает –так это эти напыщенные негодяи во фраках, которые размахивают руками прямо перед носом у музыкантов. Помнишь, как ты исподтишка метнул в одного такого монетку? Он от боли быстрее замахал руками, оркестр сбился, публика стала свистеть, а его унесли на носилках. Я тогда так тобой гордилась.
- Да, я помню, было очень весело. Кстати, если бы тогда у тебя в сумочке нашлась монета не в десять, а в пятьдесят песет, то он больше вообще никогда не смог бы размахивать руками.
- Ты сам виноват. Ты же забрал у меня всю сдачу с мороженого и проиграл ее в автомате с газированной водой. Кстати, а ты не помнишь, что в тот вечер давали?
- Давали! Разве в театрах когда-нибудь что-нибудь дают? Приходится все покупать за деньги.
- Ты меня не понял…
- Все я понял! Мороженое и бутерброды были безумно дорогие. Хорошо хоть, что я незаметно взял два стакана с соком и унес домой бинокль. Теперь мы можем подглядывать за соседями, а не ходить по этим дурацким театрам.
- А может быть, все-таки сходим куда-нибудь?
- Сиди дома, слушай хорошую музыку… в смысле, плохую. В смысле… я запутался. Все, сиди молча, не мешай мне подглядывать, Аурелия вот-вот выйдет из ванной.
- Антонио!
- Да, Мария.
- Скажи, а в Мексике растет что-нибудь, кроме кактусов?
- Да. У меня усы.
- А что-нибудь еще?
- У тебя усы. А еще дети. Конечно, не считая наших негодяев Педро и Пабло, которые уже пять лет не растут, поливай их – не поливай. А почему ты спросила?
- Я разгадываю кроссворд. Здесь сказано: «Растет в Мексике, но не кактус».
- А-а, так это курс доллара!
- Подходит. Это же вместе пишется?
- Не знаю, Мария. Эти негодяи – составители кроссвордов все время все путают. В последний раз, когда был вопрос «Что изобрели братья Люмьер», мне пришлось в четыре клеточки вписывать слово «паровоз».
- Антонио, в этой стране вообще никому нельзя верить. Даже этим негодяям – составителям кроссвордов. Я вот тут читала в одной книге, что якобы крокодил проглотил солнце.
- Ну, это вообще ерунда, Мария. Глупости для детей. В этой же книге было написано, что муха купила самовар. Что это означает, ведь никаких самоваров в природе не существует! Как тут не выпить три стакана текилы, чтобы не видеть, сколько вокруг несправедливости?
- Ты прав, Антонио. Пойду, приготовлю тебе печеные кактусы, фаршированные кактусами, чтобы ты не опьянел.
- Мария!
- Да, Антонио.
- Я решил покинуть этот мир.
- И куда ты пойдешь?
- Ты не поняла, Мария. Я хочу умереть.
- Правда, Антонио? Какое горе! А почему?
- Просто, вокруг одни негодяи. Я задыхаюсь среди них. Я решил покончить с собой.
- Это ужасно, Антонио. А скажи пожалуйста, когда ты собираешься это сделать? В четверг мы приглашены в гости к этим негодяям Муэнтосам, я не хочу идти туда одна. Если ты к этому моменту будешь уже мертв, я возьму с собой Альфареса.
- Да? Пожалуй, я покончу с собой в пятницу, потому что эта негодяйка Люсия Муэнтес так вкусно готовит, не хочу, чтобы моя порция кактусового свекольника доставалась этому негодяю Альфаресу.
- А как ты сделаешь это, Антонио? Выбросишься из окна?
- Нет, Мария, я очень боюсь высоты, а, потом, в полете я могу простудиться. Лучше я застрелюсь.
