Стол был украшен на славу. Сегодня таверна была открыта только для близких друзей. И оказалось, что у Виктории, несмотря на ее желчный характер, друзей в этом бедном квартале множество. Бедняки хорошо разбираются во всякого рода невзгодах, и озлобленность никогда не заслонит от них доброго сердца.
Всем хотелось сказать Эрнесто и Виктории что-то приятное, пожелать долгих и счастливых лет жизни. Сначала народу было много, потом потихоньку все разошлись, и осталось только несколько человек. Вот и Виктория с Эрнесто поднялись, собираясь попрощаться.
Розалинда произнесла последний прощальный тост, и тут вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился тот самый пьяный солдат. Только на этот раз он был пьян не в дымину, а лишь слегка под хмельком. Поэтому выстрел, который тут же прогремел, попал прямо в цель — в сердце Эрнесто.
Дым рассеялся, убийца скрылся. А на руках Виктории лежал истекающий кровью друг, который любил ее и хотел спасти.
— Не покидай меня, Эрнесто, молю тебя, не покидай! — рыдала Виктория — уже не прежняя насмешливая гордячка, а нежная, любящая Виктория. — Ты мне так нужен!
— Ты самая мужественная на свете женщина, Виктория. Ты храбрее многих мужчин, — слабеющим голосом отвечал ей Эрнесто. — Вот увидишь, ты справишься и без меня. Непременно справишься, поверь! Я так хотел быть с тобой, я так люблю тебя! Но справишься ты и без меня!…
— Кроме тебя, у меня нет никого больше в жизни, — рыдала в отчаянии Виктория.
— Неправда, — возразил Саньяго, — у тебя есть дочь, и не забудь, что муж Камилы — мой приемный любимый сын. Они счастливы. Помирись с ними и расскажи обо мне… Скажи Мариано, что я любил его как родного сына…
Эрнесто говорил все тише и тише и наконец умолк навсегда. Окаменела с ним рядом и Виктория. Она даже не слышала, что Розалинда сказала ей:
— Убийцу арестовали.
И вновь почувствовала Виктория у себя на лбу печать отвержения. И возроптала:
— За что же, Господи, Ты отнимаешь у меня всех любивших меня? Сначала отнял у меня мать, потом отобрал любовь Энрике, единственного мужчины, которого я в своей жизни любила! Потом Ты убил Адальберто, единственного друга, который полюбил моего сына как своего! Но Ты его тоже у меня отнял. Проклятые индейцы сожгли моего мальчика, и я даже не могла обнять в последний раз его крошечное тельце, не могла похоронить его!.. Со смертью сына жизнь потеряла для меня всякий смысл. А теперь Ты отнял у меня и Эрнесто! Клянусь тебе, Господи, что не буду больше искать себе лучшей судьбы. Виктория Оласабль до конца своих дней останется пропащей!.
Услышав, что театр «Олимпико» раскроет свой шатер в Арройо-Секо, Катриэль испугался. Пол¬городка были его друзьями. Все придут на представление. Как он мог так безоглядно открыть свою тайну? Посмотрев его пьесу, все поймут, что он жив. Как ни любил он своих друзей, но не хотел встречаться ни с кем из них. Рано или поздно он мог бы вернуться к ним как индеец. Но вернуться как изгой, которого жизнь не хотела принимать, — он не хотел. И не потому, что желал себе иной, лучшей участи. А потому, что смирился с участью изгоя.
Он попытался отговорить Амансио и Мануэлу от представлений в Арройо-Секо, но не смог.
— Что за беда, если ты и увидишь кого-то из знакомых в зрительном зале? Они же тебя не увидят! А твою историю нам мог кто-то и рассказать. Ты сам говоришь, что тебя знали многие, — убеждала его Мануэла.
И Катриэль не стал настаивать. Ведь Мануэла столько сделала для него, для его дочки. Она заменила Айлен мать, заботится о ней, кормит ее. Его дочь выжила только благодаря заботам Мануэлы. Да и достойно ли потакать собственным страхам? Будь что будет!
И вот теперь, оказавшись в Арройо-Секо, Катриэль бродил по городу и вспоминал. Поток воспоминаний уносил его все дальше и дальше, и он не мог уже отличить прошлого от настоящего, таким живым и ярким являлось ему прошлое.
Он вспоминал дом Рамона, Энрике, Росауру, и ему казалось, что вот сейчас из-за поворота выйдет его Милагрос. Откуда ему было знать, что он и увидел бы свою Милагрос, если бы не ушел из театра бродить по городу. Она ведь была не только на представлении, но зашла в театр, желая уточнить, когда начнется спектакль и, увидев Мануэлу с крошкой Айлен на руках, восхитилась хорошенькой девочкой.
— Дочка нашего друга, — объяснила посетительнице Мануэла, — мать скончалась при родах.
— А у моей девочки погиб отец, — сказала Милагрос Мануэле.
Но откуда было знать об этом Катриэлю? Он бродил по городу, заблудившись в лабиринтах прошлого и даже не ища из них выхода…
Милагрос с Марией вернулись в «Эсперансу», а в Арройо-Секо поехал Энрике. На его долю досталась покупка вина и деликатесов. Остановиться он собирался у старого друга Рамона и приглашал с собой Августо. Но Августо предпочел остаться с Милагрос. Он видел, до чего взволнованной вернулась она из города, хотел узнать причину ее волнения и успокоить. В тревоге Милагрос он чувствовал что-то враждебное себе и не хотел оставлять ее наедине с тяжелыми думами, которые кто его знает куда могут завести.
Августо ехать отказался, зато с Энрике попросился Хуансито. И Энрике с удовольствием взял с собой мальчугана, к которому успел привязаться. С ноги Хуансито уже сняли лубок, но бегать ему еще запрещали, и он очень скучал, сидя дома.
Едва приехав в Арройо-Секо, они тоже увидели афиши «Олимпико».
Вот куда мы с тобой пойдем, — пообещал Энрике Хуансито. — Твой старый цирк превратился в театр.
Теперь Энрике понял, отчего такой взволнованной вернулась Милагрос — она не могла не побывать на представлении!
Но сначала Энрике отправился к старому другу Рамону.
— Хорошо, что ты приехал повидаться, — встретил его Рамон, — я ведь продаю свою гостиничку. Содержать ее у меня нет сил. Так что скоро подамся куда-нибудь из Арройо-Секо. Вот только куда, еще не решил…
Когда Катриэль взглянул из-за кулис в зрительный зал, то увидел сидящих в первом ряду Энрике и Хуансито. Сердце у него тревожно забилось. Что-то будет? Ведь, бродя по городу, он встретился еще и с Франсиско, работником из «Эсперансы», попросил его никому ничего не говорить, но..
Мариано собирался вернуться в Арройо-Секо, но не вернулся, потому что перед отъездом зашел в таверну пропустить стаканчик. Пропустил один, потом другой. И кончилось тем, что он пил и пил, переходя из таверны в таверну, просыпаясь в постели незнакомых женщин и понимая, что пути назад к Камиле у него нет.
А затем пил снова. И когда на окраине города загорелась больница, он, хоть и под винными парами, прибежал на пожар чуть ли не первым. Он искал себе в огне смерти. Хоть умереть по-человечески, если вконец загубил свою жизнь! И он кидался в самые опасные места, совершал настоящие чудеса, спасая от гибели тех несчастных, которых никто уже не надеялся спасти.
