Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Погода становилась теплее, а королева постепенно теряла свое особое обаяние, сопровождавшее ее в месяцы беременности. В первую неделю мая она простилась со двором и уединилась в сумраке родильной комнаты (я думала, что она сделает это еще в середине апреля). Здесь ей надлежало провести время до рождения ребенка и еще полтора месяца после родов. Согласно традиции, только тогда наследника можно будет крестить. Теперь связующими нитями между Марией и внешним миром стали несколько фрейлин. Все государственные вопросы решал государственный совет, подчиняющийся королю. Через фрейлин королеве будут передаваться и все наиболее важные послания. Придворные шептались, что Мария просила короля тайком навестить ее. Ей была невыносима мысль о трехмесячной разлуке с ним, и эта мысль перевешивала все опасения королевы о том, в каком неподобающем виде она предстанет перед супругом.

Я помнила заигрывание Елизаветы с королем на галерее, помнила, как Филипп, точно голодный пес, бежал за ее покачивающимися бедрами. Если кто-то посоветовал королеве увидеться с мужем, это был мудрый совет, пусть даже и нарушающий традицию. Елизавета — не из тех девушек, рядом с которыми безопасно находиться женатому мужчине; особенно если его жена недосягаема на целую четверть года.

Дни складывались в недели, а долгожданный ребенок не спешил появляться на свет. Повитухи говорили о сильном младенце, который сам выбирает, когда ему рождаться, и предрекали более легкие роды. По их словам, схватки могли начаться со дня на день. Однако приближался конец мая, а схваток по-прежнему не было. Повитухи дружно вспоминали случаи затяжной беременности, когда младенец рождался гораздо позже. Няньки, томящиеся от безделья, решили собрать свежих трав и разбросать их по полу. Врачи делали осторожные предположения, считая, что такая духовная и не обремененная мирскими желаниями женщина, как Мария, могла попросту ошибиться с датой зачатия. По их мнению, нужно спокойно дождаться конца месяца.

В течение этих долгих, жарких и скучных недель по Лондону несколько раз проносился слух, что королева уже родила сына. Город приходил в неистовство: звонили колокола, люди пели и плясали на улицах. Шумные толпы отправлялись к Хэмптон-Корту и сникали, узнав, что это был всего лишь слух и надо ждать дальше. Ждать и молиться.

Я бывала у королевы ежедневно. Даже мне, привыкшей к жаре, становилось тяжело в этом душном сумраке. Иногда я по-испански читала ей Библию, иногда просто рассказывала о придворных новостях или очередной шутке Уилла. Я приносила ей цветы: поначалу ромашки, а затем небольшие букеты нераспустившихся роз. Я старалась убедить королеву, что внешний мир по-прежнему существует и что скоро она туда вернется.

— Уже и розовые бутоны появились? — улыбнулась она, принимая от меня букет.

— Да, ваше величество.

— Жаль, в этом году я не видела этого сама.

Неужели каждая английская королева перед родами проходила такую пытку? Быть может, зимой, когда мороз и ветер, это легче выдержать. Но накануне лета проводить день за днем в мрачной и душной комнате… Я побаивалась за рассудок королевы. Джейн Дормер еще ухитрялась здесь шить, довольствуясь парой свечей. Мне не то что шить — даже читать было тяжело, и через полчаса у меня начинала раскалываться голова. Врачи категорически запрещали музыку и велели фрейлинам поменьше донимать королеву разговорами. Даже в Тауэре у сэра Роберта можно было дышать, а тут я буквально задыхалась. В спертом воздухе родильной комнаты пахло горячим воском свечей, дымом вечно горящего камина. Елизавета не выдержала бы здесь и дня. Проведя утро в этой темнице, я мечтала поскорее вырваться туда, где светит солнце и дует ветер.

Вступая в свое затворничество, Мария была полна ожиданий и надеялась на скорые роды. Как и любая женщина, она немного боялась рожать в первый раз; тем более что для рождения первенца она была старовата. Ее поддерживала решимость подарить Англии наследника престола. Бальзамом для ее души оказались и слова папского легата, назвавшего ее зачатие знаком Божественной благодати. Но какой бы убежденной ни была Мария, затянувшееся ожидание подтачивало ее радость скорого материнства. Добрые пожелания, приходившие к ней со всей Англии, воспринимались ею как требование поскорее родить сына. В письмах ее тестя — испанского императора, — справлявшегося о задержке, она чувствовала скрытый упрек. Врачи утверждали, что все признаки свидетельствуют о скорых родах, однако ребенок Марии не желал появляться на свет.

Джейн Дормер ходила мрачнее тучи. Всякий, кто спрашивал у нее о здоровье королевы, вскоре жалел, что спросил. Я сама слышала, как Джейн отчитывала одну придворную:

— Я что, похожа на деревенскую ворожею? Или на астролога, которому звезды якобы нашептывают даты рождений? Нет? Когда Господь решит, что ее величеству настало время родить, тогда наследник и появится, но никак не раньше.

Джейн стойко держала оборону, отшивая любопытствующих придворных, но верная фрейлина была не в силах защитить королеву от ее собственных тревожных мыслей, которых становилось все больше. Я видела, как с каждым днем лицо Марии меркнет, и к ней возвращаются напряженность и страх прежних лет.

Зато Елизавета, оставленная без присмотра, наслаждалась полной свободой и делала все, что пожелает. Она гуляла, ездила верхом, каталась на лодке, играла в разные игры, становясь все сильнее и увереннее в себе. Полнота, вызванная водянкой, давно покинула ее. Сейчас Елизавета была неутомима и не скрывала своей жадности к жизни. Испанцы ее просто обожали; один цвет ее волос покорял их сердца. Видя принцессу на сером жеребце, в зеленом платье для верховой езды, с рыжими локонами, закрывающими плечи, испанцы называли ее Волшебницей, Рыжеволосой красавицей и прочими восторженными именами. Елизавета улыбалась, делая вид, будто удивлена поднятым вокруг нее шумом, но на самом деле она упивалась вниманием, беря реванш за все месяцы ссылки.

Король Филипп в это не вмешивался, хотя более внимательный родственник заметил бы, как лесть его придворных кружит принцессе голову. Нет, он ни разу не попытался сдержать нараставшее тщеславие Елизаветы. Он перестал говорить о ее замужестве и отъезде из Англии и больше не предлагал ей погостить у его тетки в Венгрии. Своим отношением Филипп ясно показывал: Елизавета — наследница английского престола и должна находиться при английском дворе.

До какого-то момента я думала, что он ведет себя так в основном из соображений политики, однако мне представился случай убедиться в ином. Что-то привело меня в южную часть дворца. Идя по коридору, я выглянула в окно, выходившее на лужайку. Через нее проходила тисовая аллея. Там я увидела гуляющую пару. Они шли, почти соприкасаясь головами, то скрываясь за стволами тисов, то вновь появляясь на открытом пространстве. Я было решила, что это одна из фрейлин королевы гуляет с испанским придворным, и уже думала, как повеселю королеву, рассказав ей о тайном романе.