— Как бы ни было для меня соблазнительно приписать себе честь всего произошедшего, должен с грустью признаться, что я тут ни при чем. Честь разыгранной сцены, единственной в своем роде и должной стать украшением всего десятилетия, целиком и полностью принадлежит леди Амелии.
Хорошо сознавая, какое удовольствие получил его друг, наблюдая эту сцену, Томас не стал развивать далее данную тему.
Его взгляд снова обратился к леди Амелии, пробивающейся вместе со своей компаньонкой к дверям бального зала. Улепетывающей. Как и следовало ожидать.
— Так ты не хочешь мне рассказать, чем ты так досадил этой леди, если она столь презрительно отозвалась о твоих мужских достоинствах? Это могут сделать только отвергнутые любовницы. Хотя теперь я припоминаю, что говорила Мисси о вашей первой встрече и знакомстве с этой леди, когда ты разглядывал ее, как лакомый кусочек на банкетном столе.
Томас медленно повернул голову и посмотрел на Картрайта. На мгновение он испытал искушение кулаком стереть с его лица наглую удовлетворенную ухмылку.
— В то время моя сестра была, да и до сих пор еще находится, в состоянии безумной влюбленности. И каждый взгляд, брошенный мужчиной на женщину, она истолковывает в глупом романтическом смысле. Должно быть, теперь я не могу и взглянуть на женщину без того, чтобы меня не заподозрили в чем-то подобном.
— И все же, насколько я помню, следующая твоя любовница после этого инцидента весьма походила внешне на леди Амелию. И кажется, я упоминал об этом раз-другой.
Брови Картрайта поднялись, а лицо приняло невинное выражение опытного карточного игрока, держащего в руке выигрышную карту.
Томас издал какой-то злобный горловой звук. Его друг упоминал об этом не раз и не два, так что в конце концов Томасу пришлось серьезно попросить его заткнуться.
— Одно никоим образом не связано с другим, и упоминать об этом — просто идиотизм, даже для тебя с твоими ограниченными умственными способностями.
— Может быть, я и туп, как колода, — возразил Картрайт, но ни разу женщины не высмеивали при всех мои мужские достоинства в свете.
— С моей точки зрения, это позабавило только мужчин. Горстку злобных ублюдков. Женщины же достаточно проницательны, они умеют распознать фальшь, когда слышат ее, и достаточно наблюдательны, чтобы разглядеть озлобленную мегеру. Боже милосердный! Всем известна ее репутация. Я уверен, что и Кромуэлл, и Клейборо все еще страдают от озноба после того, как затащили ее в свои постели. Да и кто она такая, чтобы судить поведение и достоинства любого мужчины в постели и не в постели?
Картрайт поморщился. Томас поспешил переменить тему:
— Вчера Гарри попросил меня приглядеть за ней в Девоне, пока он будет в Америке. Конечно, я отказался. Но…
Томас окинул зал задумчивым взглядом.
— Но? — повторил Картрайт после нескольких секунд молчания.
— Теперь я вижу, что был не прав. Я обязан Гарри и должен согласиться.
Серебристо-серые глаза Картрайта насмешливо заблестели.
— А как насчет его дочери? Она согласна?
— Ах, ей-то я и обязан своим решением.
— Так в чем же состоит твоя игра? Ты вынашиваешь план обольщения? Да поможет тебе Бог, если Гарри узнает об этом. Он сдерет с тебя шкуру. Ну а потом с силой тряхнет твою руку и примет в семью.
Томаса передернуло. Мысль о браке с леди Амелией была чем-то из области кошмаров. Но ни один мужчина не отказался бы ублажить ее, и хорошо было бы, если бы столпы общества могли наблюдать все фазы чудовищного совращения. К несчастью, как ни соблазняло его такое наказание, планы подобного сорта вызывали у него благородное негодование.
— Завлечь эту маленькую дрянь к себе в постель? Господи Боже! Нет! Я намерен ее наказать, а не наградить. Уверяю тебя, я не планирую ничего столь приятного или милосердного.
Картрайт разразился оглушительным хохотом.
— В таком случае умоляю тебя: предоставь мне на этом спектакле место в первом ряду!
После непродолжительной паузы он продолжал:
— Кстати, я подумал, что тебя могло бы заинтересовать недавнее представление у леди Лy. Прошу прощения, мне следовало назвать эту даму «ее светлостью». Она только что вернулась из Франции и на этот раз, кажется, навсегда. Мне сообщили, что она расспрашивала о тебе и твоем местонахождении.
Томас замер. Какого черта она вдруг захотела его видеть? После всего, что между ними произошло, ей было нечего ему сказать. По крайней мере ничего такого, что он пожелал бы выслушать.
— Пусть себе расспрашивает, — огрызнулся Томас.
— Я думаю, сегодня она здесь появится. Слышал, что она ввела моду опаздывать, чтобы все видели ее торжественное явление.
Вот это Томаса заинтересовало.
— В таком случае я не последую этой моде и удалюсь пораньше.
Он направился к двери.
— Но ты ведь не убегаешь от нее? — спросил Картрайт, явно забавляясь своей догадкой.
Томас приостановился и бросил на друга взгляд через плечо:
— Умный человек не убегает, потому что это только подстегивает азарт охотника. Умный человек просто избегает встречи. Как раз это я и намерен сделать.
После своего ухода Томас еще долго слышал смех Картрайта: он звенел у него в ушах.
На следующий день леди Амелия, все еще страдая от последствий своего прерывистого ночного сна, сидела за завтраком, когда вошел Клеменс. Второй лакей сообщил ей, что отец требует ее к себе в кабинет, отдал почтительный поклон и удалился, щелкнув каблуками.
Господи! Еще и полдень не наступил, а мисс Кроуфорд, похоже, уже высунула голову из своей спальни. Иначе бы слух о вчерашнем инциденте не достиг ушей отца так скоро.
Сердце ее зачастило, а аппетит, со вчерашнего вечера неважный, пропал окончательно. Амелия приложила салфетку ко рту и встала из-за стола, придерживая юбки.
Принимая во внимание щекотливые обстоятельства, связанные с попыткой побега несколькими днями раньше, да еще эту злополучную выходку — будь проклят ее длинный язык! — Амелия решила, что не стоит заставлять отца ждать.
Она шла по коридору, мягко ступая по полированному полу, и в мыслях постоянно возвращалась к ужасному вечеру, закончившемуся так внезапно, когда лорд Армстронг оставил ее.
Вскоре после этого она вместе с мисс Кроуфорд поспешно, но не без достоинства удалилась, пытаясь не замечать изумления гостей и стараясь не встречаться с ними взглядом, а выражение их лиц было самым разнообразным — от умеренно укоризненного до откровенно насмешливого. Весь путь она проделала в удручающем молчании и рухнула в постель после полуночи. И тут же перед ней появился образ этого проклятого человека. Она видела во сне поцелуи, которыми он ей угрожал. И сны эти были тревожными и будоражащими.
