Я неразумно ринулась в вихрь сальтареллы[28] и, вернувшись на место, стала обмахиваться веером. Посол Цунига встретился со мной глазами и жестом отозвал в сторону. Он, как и я, вдоволь напрыгался и накрутился в энергичном танце, по лицу его струился пот.
— Madame la Reine, простите меня, — задыхаясь, начал посол. — Я не хочу испортить вам торжество, но должен выразить протест.
Я нетерпеливо нахмурилась.
— Что еще, дон Диего?
— Все тот же невоспитанный Колиньи. Пойдите послушайте его: он открыто хвастает, что вернется с победой из Нидерландов и бросит к ногам Карла поверженное знамя Испании. Как я могу оставаться спокойным, когда оскорбляют моего короля?
Мой веер замер.
— Он предатель, — сказала я тихо, — и скоро заплатит за свои преступления против нашего и вашего короля. Но не сегодня, дон Диего. Сегодня мы празднуем свадьбу моей дочери.
Посол заинтригованно наклонил голову. Это означало, что он хорошо понимает то, о чем я умолчала, и постарается забыть о нашей беседе.
— Благодарю вас, Madame la Reine. — Посол поцеловал мне руку. — В таком случае я должен извиниться, что помешал вам в этот радостный день.
Я бы не отказалась послушать самонадеянные речи Колиньи, но сдержалась. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я реагирую на его наглые выпады. Внимая музыке, я досидела до конца вечера, когда большинство гостей разошлось.
Незадолго до завершения бала ко мне подошел усталый Наварр.
— Тетя Катрин, — обратился он ко мне, — могу я поговорить с вами наедине?
— Конечно. — Я похлопала по пустому стулу рядом с собой. — Теперь ты мой сын.
Он сел и протянул мне маленькую бархатную коробочку и запечатанное письмо.
— Это от моей матери. Она просила передать вам это после свадьбы.
Послание было адресовано мне. Я тотчас узнала четкий почерк Жанны, ведь во время подготовки к свадьбе мы с ней составили множество списков того, что потребуется.
— Я прочитаю это попозже, в одиночестве, — сообщила я и сунула бумагу в рукав.
Затем я открыла пыльную коробочку. Внутри, на белом шелке, пожелтевшем от времени, лежала брошь из большого прекрасного изумруда, окруженного бриллиантами.
— Как изысканно! — воскликнула я. — Должно быть, она стоит целое состояние. Но я никогда не видела ее на твоей матери.
— Я тоже, — признался Генрих. — Не знаю, как она ей досталась, но мама хотела подарить ее вам. Ее фрейлина обмолвилась, что письмо мама написала на смертном одре.
— Спасибо.
Я была тронута и поцеловала Генриха в щеку. Он очаровательно покраснел. Я воспользовалась моментом и задала ему прямой вопрос.
— Ну, — начала я, закрывая коробочку, — ты после празднеств собираешься с адмиралом в Нидерланды?
Глаза Генриха расширились, но он тотчас постарался взять себя в руки и нахмурился.
— Нет, — отрезал он. — Я должен извиниться за него, Madame la Reine. Он вышел за рамки. Я выразил ему свое мнение на этот счет, но он его проигнорировал.
— А что за мнение? — поинтересовалась я.
Лицо Генриха приняло суровое выражение.
— Я считаю, что задевать Испанию — сумасшествие. Ничем хорошим это не кончится. Мы только оправляемся после нескольких лет войны. Пора приступать к строительству, хватит нам разрушений.
— Хорошо сказано, — похвалила я, хотя и не поверила тому, что Генрих искренен.
Затем к нам присоединились улыбающийся кардинал де Бурбон, Марго и Карл. Кардинал наклонился и шепнул мне на ухо:
— Пришло время, Madame la Reine.
Я проводила Марго в ее комнату. Синее постельное белье, полог из бледно-голубого бархата. Вместе со своими фрейлинами я рассыпала по полу аванзала грецкие орехи, затем помогла дочери раздеться и забраться в кровать. Она натянула шелковую простыню на грудь, по ее щекам покатились слезы. Я крепко ее обняла и прошептала:
— Моя дорогая, ты будешь счастлива, ваш брак принесет нам мир.
Марго была слишком переполнена эмоциями и не смогла ответить. Я вышла в аванзал и увидела кардинала и Эдуарда. Оба были встревожены.
— Его величество отказывается быть свидетелем первой ночи, — раздраженно сообщил Эдуард. — Он настаивает на том, чтобы это сделал я.
— Король согласится, — успокоила я кардинала и повернулась к Эдуарду. — Напомни ему, что он обязан присутствовать.
— Я говорил, maman, — заявил Эдуард. — Он и слушать не желает.
Я утомленно вздохнула.
— Где он?
— В своей спальне. Уверяю тебя, он не пойдет, — добавил Эдуард.
Я нашла его величество в постели. Он лежал в своем свадебном наряде, укрытый простыней.
— Вставай, Карл, — велела я.
— Не буду, — заныл он. — Ты не понимаешь, maman. Никто меня не понимает, никто, кроме Марго. А теперь какой-то мерзкий гугенот хочет отнять ее у меня.
— Не будь ребенком. Вставай. Кардинал ждет.
На глаза Карлу навернулись слезы.
— Все хотят отнять ее у меня. Эдуард, Генрих, а теперь ты. Ну как тебе неясно, maman? Я ее люблю…
Я отвесила сыну такую пощечину, что голова его стукнулась о спинку кровати.
— Как ты смеешь? — взревел он. — Как ты смеешь поднимать руку на короля?
Я собралась еще раз его ударить, и он, защищаясь, поднял руку.
— Мы все должны делать вещи, которые нам не нравятся, сынок. Сестра не твоя жена. Она принадлежит другому мужчине. По праву. Ты обязан вести себя как брат и делать то, чего требует традиция.
Лицо Карла исказила гримаса боли. Он всхлипнул.
— Я хочу умереть. Никто меня не любит, все плохо ко мне относятся. Что я буду без нее делать?
— Ваше величество, — ответила я, — ты так говоришь, словно Марго потеряна навсегда. Забываешь, что даже сейчас она под твоей крышей. Скорее всего, она здесь останется на долгие годы. Мать Генриха умерла, а потому он мало времени будет проводить в Наварре.
Карл глянул на меня. Его лицо было мокрым, слезы собрались на темных усах.
— Ты меня не обманываешь?
— Нет. — Я старалась скрыть раздражение. — Если ты, Карл, снова будешь рассуждать о ней, словно она для тебя больше чем сестра… я не только надаю тебе пощечин, но сделаю кое-что похуже. А сейчас исполни долг, который исполняли до тебя все короли.
В конце концов Карл явился со мной в аванзал, а потом, дрожа, отправился в спальню, уселся рядом с кардиналом и ждал, пока Генрих и его жена исполнят акт соития. Кардинал позже сказал мне, что на это время Карл закрыл глаза руками.
Когда Карл вышел из спальни Марго, он посмотрел на меня красными распухшими глазами.
— Клянусь Богом, я убью его, — прошептал он. — Его тоже.
