– Садитесь, аббат, – довольно миролюбиво проговорил Якоб Феннеке, – я хочу с вами побеседовать.
Рамон сел. Он оглядел темные углы, в которых притаились зловещие тени, вздохнул и посмотрел прямо в лицо собеседника.
– Я готов, – просто сказал он.
– Готовы? – Феннеке усмехнулся. – К чему вы готовы, мы узнаем несколько позже. – Он говорил спокойно, но темные жилы на его крепко сжатых кулаках вздулись. – Наши представления о религии несколько отличаются от ваших. Мы отрицаем поклонение мощам и изображениям святых.
– Я знаю.
– Вы помните Священное Писание, аббат? Там сказано: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу».
Рамон молчал.
– Известно ли вам учение о божественном предопределении? Не вы, служители Церкви, определяете избранность к спасению, а Господь Бог! Почему вы молчите?
– Мне бесполезно спорить с вами, поскольку на вашей стороне сила.
Феннеке улыбнулся.
– Я не призываю вас к спору. Мне будет достаточно, если вы отречетесь от своих убеждений.
Рамон смотрел непонимающе.
– Зачем вам это?
– А зачем инквизиция разделывает душу и сердце человека, как коровью тушу?
– Тело, а не душу и сердце, – негромко, но внушительно поправил Рамон.
– Вы так считаете? Значит, вы еще не побывали в аду. Вставайте, я отведу вас…
– В ад?
– Почти.
Его отвели в другое помещение, и там Феннеке еще раз спросил:
– Не передумали?
– Нет.
– Тогда снимите одежду.
– Что?
– Снимите сами, если не хотите, чтобы руки «нечестивцев» трогали вашу неприкасаемую плоть! А вы, – он обратился к приближенным, – разведите огонь и приготовьте крепкие веревки.
Сердцем Рамон давно чувствовал, что должно произойти, однако разум отказывался в это поверить. Его учителя много раз говорили, будто земные страдания – ничто для человека, закаленного духом, но теперь Рамон подумал: «Неправда. Боль, голод, холод, мрак – те демоны, перед которыми все рано или поздно склоняют головы. И если кто-то не убоялся раскаленного железа, то он не герой, а безумец».
Боль разом вышибла из головы все мысли, он мгновенно утратил все душевные силы, всю волю, все чувства; его существо всецело, до мельчайшей частички было пронизано болью.
– Что теперь скажете? – Голос донесся до него словно из-под земли.
– Господь милосерден, – прошептал Рамон непослушными губами.
– Значит, вы еще не вполне вкусили ужасов ада.
Рамон так сильно зажмурил глаза, что казалось, будто глазные яблоки вот-вот лопнут, и вонзил ногти себе в ладони. Во рту ощущался привкус крови от прокушенного языка, к горлу подступала тошнота, и Рамон желал только одного – смерти, смерти как избавления от мук.
– Отречетесь? – вновь услышал он и ответил:
– Нет, никогда!
Все это время Катарина сидела в хижине, сначала с незнакомой женщиной, потом ее оставили одну. Она колотила в дверь и громко звала на помощь, но никто не приходил.
Потом дверь внезапно распахнулась и вошел Якоб Феннеке. Катарина взглянула в его лицо и похолодела.
– Я передумал, – отрывисто произнес он, – вы можете идти. Если Господь и в самом деле с вами, он поможет вам.
– Где Рамон? – прошептала Катарина, от волнения называя его по имени.
– Вы найдете его там, на берегу, где мы вас встретили.
– Он жив?!
– Я думал, – медленно произнес Феннеке, не отвечая на вопрос, – что испанцы извиваются, словно скользкие черви, если покрепче сжать кулак, а на самом деле я чувствовал лишь холод и твердость стали.
Катарина выскочила наружу.
– Вас проводят! – крикнул ей вслед Феннеке, но она не услышала.
Она не помнила, как прибежала на берег. Над горизонтом висел туман. Земля гудела под ударами волн. Всюду песок, пучки чахлой травы и обглоданные морем камни.
Катарина увидела нечто похожее на большой темный куль – неподвижно лежавшее на песке тело. В ее горле застрял крик. Она бросилась к человеку и упала на колени.
Лицо аббата покрывала пепельная бледность, под глазами залегли темно-синие тени, отчего сами глаза казались огромными.
– Рамон! – Катарину захлестнула радость. – Ты жив!
– Принеси воды, – прошептал он так тихо, что Катарина едва смогла услышать.
– Воды нет. Но мы найдем. Отправимся берегом и куда-нибудь выйдем. Ты можешь встать?
Он ничего не ответил. Катарина осторожно коснулась его плеча и вздрогнула, увидев, как по пальцам расползается темная кровь.
Невероятным усилием воли Рамон поднялся на ноги и сделал несколько шагов, опираясь на плечо Катарины. Голова кружилась, его шатало из стороны в сторону. В конце концов у него подкосились ноги и он рухнул на песок.
– Давай перевяжем твои раны, – сказала Катарина.
– Не надо. Будет еще хуже.
Местами одежда прилипла к телу, ее ткань пропиталась запекшейся кровью и, казалось, стала второй кожей.
Катарина знала, что нужно держать себя в руках и действовать быстро, не поддаваясь никаким эмоциям, ни жалости, ни страху. Она вспомнила о ручье, в котором матросы черпали воду. Ей удалось его разыскать, и она принесла Рамону немного воды.
Потом она снова оставила его на песке и побежала к растущим невдалеке низким деревцам. К ее поясу был прикреплен сафьяновый футляр с ножницами, игольницей и ножичком. Вытащив ножик, Катарина стиснула зубы и стала пилить гибкие ветви. Потом расстелила на земле мантилью и принялась сооружать носилки. Для креплений нужно было что-то более прочное, чем полосы ткани; Катарина состригла несколько прядей своих длинных шелковистых волос и свила из них шнурки. Затем сделала из пояса вожжи. Много времени ушло на то, чтобы уложить Рамона на мантилью, хотя он и помогал ей как мог.
Молодая женщина боялась, что самодельные носилки развалятся, едва она сдвинет их с места. Катарина впряглась в свою ношу, сделала шаг, потом другой – нестерпимая тяжесть отдалась болью в голове и во всем теле.
Она заставляла себя идти и считала шаги. Рамон лежал неподвижно и молчал; быть может, потерял сознание. Молодая женщина шла вдоль берега, тщательно выбирая дорогу. Широкая поверхность моря то и дело вздымалась волнами, дул резкий ветер – его холодное дыхание овевало разгоряченное тело Катарины.
На всем берегу не было ни единого огонька, ничего, указывающего на близость человеческого жилья, но Катарина не испытывала страха; ее сердце согревали надежда, отвага и какое-то безумное упрямство.
Под ногами то рассыпались комья земли, то скрипел песок, то перекатывались мелкие камешки.
Катарина не думала ни о расстоянии, ни о времени – наверное, на мысли попросту не осталось сил. Она не очень удивилась, когда начало светать и в белесоватых лучах солнца проступили очертания какой-то деревушки. Пахло дымом. Катарина различила вдали мирно пасущихся коров, а потом заметила и людей.
