Потом она постаралась убедить себя, что нельзя быть столь малодушной. «Интересно, — подумала она, — а как чувствует себя папа».
Отец стоял за мольбертом невдалеке от нее. Он начал рисовать этот вид еще вчера, и девушка, нарочно выбрала для себя другой ракурс.
Для любого художника была бы серьезным испытанием попытка передать на холсте величие и неприступность обнаженных скал, словно таящих в себе скрытую угрозу.
Ниже стояли деревья в цвету, темные кипарисы напоминали стражников в карауле, золотистый утесник выделялся на фоне темно-сиреневых цветов лаванды.
— Слишком много всего сразу! — говорила себе Симонетта, начиная понимать, почему все художники чувствовали, что Ле-Бо бросает им вызов.
Утром ей показалось, что встреча с художниками несколько разочаровала отца.
Он никогда не отличался разговорчивостью по утрам, Но по его виду Симонетта поняла, что эта встреча не принесла отцу ожидаемой радости. Она надеялась, что он не станет винить в этом ее. Когда они уже кончали завтракать, Герцог сказал:
— Кажется, завтра приезжает Поль Сезанн, хотя, конечно, он совершенно непредсказуем.
— Ты говорил, что он живет в Провансе?
— Да. У него студия в Эксе, где расположены владения его семьи. Его друзья, с которыми я разговаривал прошлой ночью, сказали, будто Поль хочет встретиться со мной. Он приезжает на несколько дней. — Посмотрев на дочь, герцог добавил:
— Понимаю, что тебе тоже было бы интересно встретиться с ним. Я постараюсь привести его к нам, но у меня нет никакого желания вести тебя в гостиницу.
На этом разговор оборвался, герцог взял мольберт и холст и направился к двери, спросив Симонетту:
— Ты со мной?
— Да, конечно.
Чувствуя, что отец не расположен к разговору, девушка молчала. Они вышли из дома и направились к тому месту, которое герцог выбрал накануне.
Симонетта отыскала подходящее место для себя, но неожиданно поняла, что думает о Пьере Валери и его картине, изображающей Храм любви. Тут девушка сообразила, что не рассказала отцу о своем приключении прошлой ночью.
К тому же, обещая вечером позировать Пьеру Валери, она совершенно забыла о приглашении графа.
«Нужно все рассказать отцу во время ленча», — решила Симонетта. Но тут ей вспомнилась угроза отца немедленно отправить ее домой, если он заметит излишнее внимание к ней со стороны мужчин.
«Ведь это совсем не то», — убеждала она себя.
Но она не сомневалась, что отец сочтет ее поведение предосудительным. Ведь она ушла из дома, когда он не сомневался, что она уже в постели. К тому же отец возмутится, узнав, что она позволила себе беседовать с незнакомым художником, которого ей никто не представлял и которого он не знает.
«Лучше уж я вообще не стану ничего рассказывать, — подумала Симонетта. — Нет… мне нечего стыдиться… я ничего дурного не сделала… но мне не хотелось бы огорчать папу».
Она взглянула в сторону отца. Красивый и импозантный, герцог выглядел очень внушительно даже в одежде простого художника.
Интересно, а как выглядит она? Смогла ли она скрыть свое знатное происхождение? Впрочем, вряд ли кто-нибудь при встрече с ней заподозрит, что она аристократка, путешествующая инкогнито. Симонетта прекрасно сознавала, что именно это делало ее особенно уязвимой с точки зрения отца.
«Не буду я беспокоить его в самом начале нашего путешествия, — подумала Симонетта, — иначе он никогда больше не возьмет меня с собой».
Утром девушка оделась без помощи горничной. Мари накрыла стол к завтраку, предоставив в остальном их самим себе.
Симонетта вполне разделяла чувства отца, который время от времени с удовольствием ускользал от роскоши Фарингем-парка.
Они принадлежали к той части общества, где няни, горничные и лакеи опекали, нежили и холили детей.
Позднее появлялись гувернантки, да не одна.
В отличие от большинства знатных семейств, в которых образование считалось необходимым только мальчикам, герцог настоял, чтобы Симонетте были предоставлены те уже возможности развивать свои умственные способности, что и ее братьям.
В доме жили преподаватели французского языка, греческого, латыни, музыки и многие другие. Симонетта могла Научиться всему, лишь бы было желание.
Ее пытались учить даже математике, но она всегда нагоняла на девушку тоску.
Но это множество людей, задача которых состояла в том, чтобы служить ей, порой заставляла ее чувствовать себя птицей в клетке. И вот теперь, как и отец, она наслаждалась свободой.
Нет, было бы глупо заставлять его тревожиться за нее.
«Ему, несомненно, не понравился бы мой разговор с Пьером», — решила она.
Отец непременно запретит ей видеться с художником и заставит пообещать не выходить из дома в его отсутствие.
«Я просто забуду рассказать ему», — убедила себя Симонетта, глядя в синее небо над головой, и яркое солнце каким-то непостижимым образом избавило ее от чувства вины.
Труднее было решить, что делать сегодня вечером.
Во-первых, она обещала. Во-вторых, Симонетте казалось слишком грубым проигнорировать любезное пожелание молодого художника изобразить ее на его картине.
Необходимо честно объяснить ему, что она забыла про полученное раньше приглашение. Иначе это будет похоже на оскорбление.
«Я могу стать центром композиции его картины», — убеждала себя Симонетта. Но при этом ее не покидало чувство, что художнику просто хочется увидеться с ней снова. И ей самой хотелось того же.
Подходило время ленча, и она увидела, что герцог машет ей рукой.
— Нам пора возвращаться, — позвал он.
Симонетта сняла холст, собрала мольберт и по высокой траве направилась к тому месту, где работал отец.
— Как твои дела, дорогая моя? — спросил он, когда девушка подошла поближе.
— Неважно, — призналась Симонетта. — Все вокруг слишком красиво, и я не могу справиться с этой красотой.
Мне кажется, лучше начать с чего-нибудь менее значительного. Так будет проще.
Герцог рассмеялся.
— Но это малодушие с твоей стороны.
— Знаю, но ты не можешь не согласиться со мной. Этот вид значительно сложнее, чем любой пейзаж, который мы когда-либо рисовали.
— Возможно, ты права, но нам приходится пытаться снова и снова. И так всю жизнь. Не только в живописи.
Симонетта улыбнулась отцу.
Герцог больше ничего не сказал. Он взял свой холст, мольберт, и они направились к дому.
Девушке очень хотелось посмотреть на работу отца, но она не осмелилась попросить показать ей незаконченную картину. Герцога всегда это раздражало.
Любуясь красотой окружавшей их природы, отец с дочерью шли молча. Оба успели проголодаться и с удовольствием предвкушали восхитительный ленч.
