Ребекка перестала обмахиваться веером и вопросительно посмотрела на Жака.
– Ле-Шен? По-французски это, кажется, означает «дубы». Что это такое?
– Одна из наших двух плантаций. Мы там выращиваем хлопок и немного индиго. Другая большая плантация, расположенная рядом, отведена под рис. Арман управляет Ле-Шеном, а я недавно получил задание от отца вести дела в Мидлмарше, в нашем рисовом владении.
– И обычно вы живете там, в Мидлмарше? – спросила Ребекка. Ответа она ожидала с некоторым опасением, потому что без Жака их жизнь на острове будет не такой интересной, как она уже себе ее нарисовала.
Он покачал головой:
– Пока там еще нет нормального дома, поэтому я постоянно живу здесь. Но это довольно близко, и я могу регулярно посещать плантацию, живя здесь, на острове, или в нашем доме в Саванне. В Мидлмарше построены только хижины для рабочих и надсмотрщиков, а также разного рода амбары.
– А в Ле-Шене? – спросила Ребекка, еще раз отметив про себя, что Молино очень богаты: две плантации, дом в Саванне и «Дом мечты».
– Там есть дом, но, конечно, не такой, как «Дом мечты». Это очень простой, небольшой дом, но Арману он, видимо, нравится. Во всяком случае, брат предпочитает жить там, а не на острове.
Ребекка покачала головой:
– Все-таки непонятно, почему ему не нравится Берег Пиратов. Здесь так мило. А ты как считаешь, Маргарет?
Маргарет кивнула:
– Здесь действительно очень мило, но, может быть, у Армана есть причины стремиться в Ле-Шен?
– Да, – задумчиво проговорил Жак. – Я полагаю, у него есть причины, но должен признаться, что не знаю какие. Своими секретами Арман ни с кем не делится, даже с ближайшими родственниками.
По возвращении их уже ждал чайный стол, накрытый в небольшой гостиной, которая располагалась в затененной части дома.
Девушек приветствовали Эдуард и Фелис; они сидели на великолепнейшем, обитом голубым шелком диване. Арман еще не появился. Ребекка вдруг поняла, что ей очень хочется, чтобы он не пришел. Несомненно, без чего было бы куда приятнее.
Принимая из рук Фелис чашку ароматного чая, Ребекка заметила, что та выглядит неважно – вся бледная, глаза покрасневшие; можно было даже подумать, что она плакала. Кроме того, хозяйка почти все время молчала.
Эдуард же, напротив, пребывал в отличнейшем настроении, чувствовалось, энергия у него бьет через край. Когда он поднялся, чтобы помочь девушкам усесться за стол, Ребекка обратила внимание, что цвет лица у него прекрасный, а глаза так просто сияют.
Ребекка заметила также, что он сжал ей руку несколько сильнее, чем допускалось этикетом, но не придала этому значения.
– Итак, молодые дамы, надеюсь, ваша прогулка была удачной? – весело спросил он. – А Жак? Достаточно ли он был внимателен?
Маргарет сильно покраснела, и у Ребекки мелькнула смутная мысль: почему, собственно, она всегда краснеет, когда речь заходит о Жаке?
– Да, дядя Эдуард, – едва слышно проговорила Маргарет, – нам очень понравились окрестности.
– И Жак ухаживал за нами как истинный джентльмен, каким он, собственно, и является, – добавила Ребекка, вспыхнув улыбкой.
– Замечательно, я так и думал. Вы знаете, я все время пытался передать ему свое восприятие прекрасного, воспитать в нем ценителя красоты. А красоту, как известно, необходимо лелеять, нежить и холить.
Он слегка поклонился, и Ребекка кивнула в ответ, давая понять, что оценила этот тонкий комплимент. Надо признать, что Эдуард так же обаятелен, как и его старший сын. В обществе привлекательных мужчин она всегда находилась в приподнятом настроении.
– Плохо только то, что с его братом мне не удалось достичь таких же успехов. – Эдуард поставил чашку и потянулся за очень вкусным на вид глазированным бисквитом.
– Но зачем же себя обвинять, отец? – шутливым тоном произнес Арман, появляясь в дверях. – Ведь у тебя под рукой не оказалось столь же хорошего материала, над которым можно было бы успешно поработать.
Маргарет начала пристально разглядывать внутренность своей чашки. Она не любила всякие сцены и ожидала сейчас что-нибудь подобное, потому что Эдуард сделал, по ее мнению, нетактичное замечание относительно младшего сына, а тот его услышал. Но, бросив беглый взгляд на Эдуарда, она увидела, что тот даже и бровью не повел.
– А, Арман. Ты наконец соблаговолил присоединиться к нам. Бери стул, мой мальчик, и перестань так зло на нас смотреть, а то наши очаровательные гостьи подумают, что ты совсем не умеешь себя вести.
Ребекка посмотрела на Армана с некоторым любопытством. Он был неотесанным, тут нет вопросов, но все равно, Эдуард разговаривал с ним слишком жестко. Тон и манера говорить были почти презрительными. Очевидно, у Эдуарда с младшим сыном конфликт. Интересно!
Она повернулась к Маргарет и обнаружила, что та сидит потупив взор. Зная, насколько сильно сестра ненавидит сцены, Ребекка решила перевести разговор на другую тему.
– Фелис, – быстро произнесла она, – вчера вечером в музыкальной гостиной я слышала, вы говорили Маргарет, что никто из вас не умеет играть на этих странных китайских инструментах. Я правильно поняла?
Ей показалось, что Фелис слегка разволновалась. Отвечая Ребекке, она повернулась на стуле, при этом ее лицо искривила легкая гримаса – вероятно, от боли.
Кроме Ребекки, это заметил только один человек, Арман. Его глаза посуровели еще больше. Он все никак не мог выбрать стул, чтобы присоединиться к чаепитию.
– Да, конечно, моя дорогая. Вчера мы вскользь задели эту тему. Действительно, так оно и есть.
– Но тогда это очень странно. Дело в том, что сегодня я проснулась посреди ночи и услышала слабые, но все же достаточно отчетливые звуки музыки. Играли на струнном инструменте. Это был незнакомый мне инструмент, да и мелодия, которая исполнялась, была необычна.
Лицо Фелис побледнело и застыло. Можно было подумать, что она испугалась.
Чувствуя некоторое смущение – ведь она только хотела сменить тему разговора, – Ребекка быстро оглядела остальных. Маргарет и Жак смотрели на нее с удивлением, а Арман оставался таким же угрюмым, как был. Нет, пожалуй, стал еще угрюмее. Единственный, кто совершенно не обратил внимания на ее слова, был, по-видимому, Эдуард. Он высмотрел на блюде еще один бисквит, потянулся и взял его.
– О, моя дорогая, должно быть, вы ошиблись, – произнесла Фелис очень тихо. – Этих инструментов никто не касался многие годы. Надо полагать, они совершенно расстроены. А кроме того, никто из живущих в этом доме в такой поздний час ночи не встает. Может быть, это вам приснилось?
Ребекка почувствовала некоторое раздражение. Она была совершенно уверена, что все это ей не приснилось. Кроме того, она не сказала главного – что в ее комнате кто-то находился. Интересно, как бы они отреагировали на это?
