Деньги для освобождения короля собирали все слои населения как в Англии, так и в континентальных владениях Плантагенетов. Даже иудейская община предоставила немало серебра, памятуя, что Ричард всегда защищал их и даже создал «Еврейское казначейство» для разрешения спорных вопросов между евреями и христианами. К тому же евреи понимали, что, если на престол взойдет Джон, их ждут ужасные времена. Джон ненавидел их, а о том, как по его приказу хватали еврейских торговцев и вырывали у них зуб за зубом, пока несчастные не соглашались выплатить сумму за свое освобождение, ходили самые жуткие истории. Так что король Ричард для несчастных евреев был куда предпочтительнее младшего Плантагенета.
Даже в монастырях и аббатствах выделяли деньги на выкуп монарха, хотя обычно священники были весьма прижимисты. Но сейчас им было не до меркантильности. В стране уже набрались целые отряды сторонников Джона, они разбойничали на дорогах, и богатые обители являлись для них легкой добычей, тем более что беспринципный в средствах Джон вполне мог направить своих вояк на разграбление монастырей, чтобы не платить наемникам из собственного кармана.
Пока же шел сбор средств, Филипп Французский прилагал все усилия, чтобы Львиное Сердце оставался в плену. Пользуясь отсутствием Ричарда, Филипп мог легко договориться с Джоном, подкупить его или… победить. Все знали, что Джон — никудышный стратег. Другое дело — Ричард Львиное Сердце. Поэтому Филипп то и дело отсылал гонцов к Генриху Германскому, предлагая значительные суммы, чтобы тот и дальше удерживал у себя короля Англии или же… убил его в застенке. Но Генрих не согласился на подобное. Филипп готов был заплатить, чтобы перекупить Ричарда у императора, однако эмиссары Генриха уже наблюдали за взвешиванием, упаковкой и отправкой денег из Англии и уверяли императора, что люди Элеоноры заинтересованы, чтобы соблюдались все статьи соглашений, в то время как Филипп мог только что-то обещать. Да и были ли у венценосного француза средства, чтобы уплатить сумму больше той, что затребовал Генрих за царственного пленника? Сомнительно. К тому же как раз в это время сам Филипп сильно оскандалился. Он вступил в брак с датской принцессой Ингеборгой, однако почти сразу же потребовал развода с ней, никому не объяснив причины. Даже вмешательство Папы, требовавшего признать свершившийся брак, не повлияли на короля Франции. В конечном счете это привело к тому, что Папа Целестин наложил на Капетинга интердикт. В то время как Ричард был единственным из европейских монархов, к которому римский понтифик не имел ни догматических, ни канонических претензий и лично взялся проследить за его освобождением после уплаты выкупа.
Супруг леди Милдрэд после снятия осады с Руана был в числе тех, кто отправился охранять доставляемые в Германию деньги выкупа. Именно оттуда он прислал письмо, в котором сообщил, что на обратном пути неожиданно встретился с Джоанной, ее мужем и их маленькой дочерью и вместе с ними собирается вернуться в Англию. А недавно пришло известие, что они благополучно преодолели воды Ла-Манша и прибудут в Гронвуд как раз к Рождеству. Все Шамперы старались собраться в своей вотчине на этот праздник, и после того, как леди Милдрэд сообщили, что ее близкие уже на подъезде… Да простит ее Дева Мария, но у баронессы просто иссякли силы ждать, когда она обнимет свою так долго отсутствовавшую малышку Джоанну.
— Миледи, довольно! — Генри де Шампер решительно удержал за повод лошадь матери. — Мы достаточно отъехали от наших границ, чтобы я позволил вам и дальше продолжать путь. Вспомните, не так давно преподобный настоятель Мэтью говорил, что в Бери-Сент-Эдмундсе видели большой отряд принца Джона, а в нынешнее время никто не может поручиться, что…
— Тшшш! — подняв руку, прервала сына баронесса. — Генри, ты слышишь?
Стояла тишина, их окружал плотный туман, и можно было различить, как скатываются капли влаги с голых ветвей да ломается хрупкий лед под копытами лошадей. И все же Генри вскоре уловил еще какие-то звуки: приближающиеся голоса, скрип возов, окрики погонщиков. Потом кто-то громко рассмеялся. О, смех своего супруга баронесса могла узнать где угодно и когда угодно.
— Это он! — воскликнула леди Милдрэд, просияв.
Барон Артур де Шампер возник из тумана верхом на сильной караковой лошади. Его широкий плащ намок в тумане и ниспадал тяжелыми прямыми складками, мокрыми были и темные с проседью волосы, почти сливавшиеся с мехом черно-бурой лисы откинутого на плечи капюшона. Лорд опешил, увидев выехавших ему навстречу супругу и младшего сына, и натянул поводья.
— Во имя святого Креста! Милдрэд! Генри! Вот уж не ожидал, что вы решитесь на такую прогулку!
При этом он чуть развернул коня, и баронесса увидела, что ее муж, этот порывистый, неугомонный вельможа, удивительно нежно держит в седле перед собой маленького ребенка — девочку в вязаном светлом чепчике, укутанную в меха.
— Это наша внучка Хильда, — с улыбкой произнес сэр Артур, погладив малышку по голове. — И она до колик рассмешила меня, полюбопытствовав, кто украл у Англии солнце. Для двухлетнего ребенка она очень хорошо говорит. Впрочем, все потомки де Шамперов начинали болтать едва ли не раньше, чем ходить.
Милдрэд ошеломленно взирала на ребенка, но не успела протянуть к ней руки, как из тумана появилась еще одна фигура — дивно сверкающая в этом мареве всадница, золотисто-алая, в белых горностаевых мехах, — и баронесса тут же оказалась в ее объятиях.
— Матушка! Моя родная милая матушка!
Обе женщины зарыдали.
Только немного позже, когда счастливые слезы и постоянно сыпавшиеся вопросы и приветствия немного поутихли, баронесса обратила внимание на высокого вельможу, державшегося немного в стороне. Покрой его богатого одеяния отличался от того, какой был принят в Англии, к тому же мужчина был смугл, что наводило на мысль о том, что он провел немало времени под горячим южным солнцем. Возможно, поэтому его голубые глаза казались такими нереально светящимися и яркими. Леди Милдрэд также отметила, что он очень хорош собой.
— Матушка, и ты, Генри, позвольте представить вам моего супруга Мартина Хоконсона, сеньора Фамагуста! — с гордостью произнесла Джоанна, подъезжая к мужу и глядя на него с любовью и гордостью. — Он пообещал, что на это Рождество мы обязательно побываем в Гронвуде, и сдержал слово. И как же я счастлива теперь, как безмерно счастлива!
Леди Милдрэд обратила внимание на то, что этот красавец держится несколько отчужденно и замкнуто. Правда, видя, как радуется его жена, он не смог не улыбнуться ей в ответ и, приложив руку к груди, низко поклонился родственникам.
