Леди Изольда пустила в ход все ухищрения и уловки из своего обширного женского репертуара, чтобы приворожить графа. Сделать его своим любовником ей не составило труда, но вот заставить произнести те слова, которые ей хотелось услышать, она была не в силах.
Граф оглянулся — не забыл ли чего, хотя в тусклом свете трех свечей в канделябре увидеть что-нибудь было непросто. Леди Изольда понимала, что он опять ускользает из ее рук, растворяется в темноте. Правда, на этот раз ей показалось, что она теряет его навсегда.
Пораженная этой мыслью, она вскочила с кушетки, подбежала к графу и бросилась к нему на грудь, зная по опыту, как трудно устоять перед ее обольстительным телом, ароматом надушенных волос, полураскрытыми в ожидании поцелуя губами.
— Я хочу тебя… я тебя хочу, Дервин! — шептала леди Изольда. — Останься, я не вынесу разлуки с тобой!
Ее руки сомкнулись у него на шее, но граф весьма проворно расцепил их и, подняв леди Изольду на руки, довольно бесцеремонно бросил ее на шелковые подушки кушетки.
— Постарайся вести себя прилично, Изольда. Если, как ты сказала, люди о нас говорят, так в этом больше твоей вины, и твоя репутация пострадает больше, чем моя.
Это была бесспорная истина, и леди Изольда могла только в сердцах ответить:
— Ненавижу, Дервин, когда ты обращаешься со мной, как с ребенком!
— Но в тебе совсем нет ничего детского, Изольда, — ответил граф с улыбкой. — Напротив, у тебя очень зрелая натура.
С этими словами он направился к двери. Когда она закрылась за ним, леди Изольда в бессильной злобе стала колотить кулаками по подушке.
И так всегда, подумала она о графе. Он приходит, когда ему это удобно, и уходит, когда захочет. И что бы она ни сказала и ни сделала, это ничего не меняет. С другими мужчинами все было по-другому: они повиновались, как рабы, каждому ее слову. Граф же с самого начала их знакомства выступал в роли ее господина.
— Я заставлю его жениться, чего бы мне это ни стоило! — с угрозой процедила сквозь зубы леди Изольда.
Однако одно дело — пообещать, и совсем другое — выполнить свое обещание.
Граф вышел из дома леди Изольды на Парк-стрит. До Стэвертон-Хауса было совсем недалеко, и он решил прогуляться пешком.
Хорошо, подумал граф, что он не оставил здесь экипажа, иначе слуги могли бы узнать о его перемещениях.
Парк-стрит пролегала позади Стэвертон-Хауса, и ему требовалось пересечь переулок с конюшнями, большая часть которых находилась в его собственности, и войти в сад через калитку, от которой у него был ключ.
Стояла прекрасная теплая ночь. На небе медленно поднимался полумесяц, и граф легко мог видеть дорогу, шагая по булыжникам переулка. Он любил запахи конского пота, кожи и сена, ему нравилось слышать, как лошади постукивают копытами в стойлах. Через переулок с конюшнями пролегала дорога на Парк-лейн, и на другой стороне он уже видел заросли своего сада.
Вдруг из окна дома на углу, со второго этажа выпал какой-то большой предмет и с грохотом ударился о мостовую. Граф от неожиданности вздрогнул. В сумерках ему не удалось разглядеть, что это был за предмет, но когда он поднял взгляд, то с удивлением увидел, что из окна второго этажа вылезает человек и довольно ловко начинает спускаться по водосточной трубе.
Это было несколько рискованное занятие, и граф с любопытством наблюдал за движениями вора — несомненно, это был именно вор. Выждав, когда тот ступил на землю, граф неслышно подкрался к похитителю и схватил его за руку.
— Я поймал тебя на месте преступления! — сказал он громко. — И уверяю, старина, что это дело будет стоить тебе долгих лет тюрьмы, если, по счастью, тебя не вздернут!
Его голос прозвучал в ночной тишине, как набат.
Ростом воришка оказался не выше подростка. Он вскрикнул от страха и стал вырываться. Но граф держал его крепко.
— Прекрати, а то я тебя как следует вздую! Ты это вполне заслужил!
От отчаянных попыток вырваться из цепких рук графа у мальчика слетела фуражка, и граф увидел, как тускло блеснули золотистые волосы, а под ними забелело лицо, которое заставило его остолбенеть.
— Петрина!
— Да, это я, успокойтесь, ретивый полицейский. Должна сказать, что бороться с вами мне не под силу.
— Какого дьявола вы здесь делаете? — вскипел от ярости граф.
Он был потрясен и какое-то мгновение не знал, что сказать; голос его почти не слушался.
Наконец он разжал пальцы, и Петрина, встряхнувшись, как терьер, которого погладили против шерсти, подобрала с земли фуражку, а потом направилась к предмету, который выбросила из окна, — это был какой-то ящик.
— Хорошо, что и на этот раз я вас не задела.
Она подняла ящик, и граф, изо всех сил стараясь держать себя в руках, сказал:
— Я желаю услышать объяснение вашему поступку, и постарайтесь, чтобы оно было убедительно.
Петрина вздохнула:
— Да, наверное, я должна вам все объяснить, но не здесь. Надо побыстрее отсюда убираться! — Она посмотрела на окно, словно ожидая, что кто-нибудь выглянет из него. Но этого не произошло — вокруг стояла полная тишина; в окнах дома было по-прежнему темно.
— Зачем вы туда лазили? Кто там живет? — спросил граф, но уже не так гневно — от Петрины ему передалось чувство опасности.
Девушка не ответила, но с тяжелой ношей в руках двинулась прочь.
Не скрывая возмущения, граф отнял у нее ящик:
— Понесу я!
И, взяв ящик, вдруг воскликнул:
— Бог мой, я знаю, чей это дом! Он принадлежит Мортимеру Шелдону!
В ответ на это Петрина снова оглянулась и сказала:
— Тише, не кричите! Можете привлечь внимание.
— Это я могу привлечь? — сердито переспросил граф. — А как насчет вас? Вы чем здесь занимаетесь?
— Идемте, идемте скорее!
И, опередив графа, Петрина быстро приблизилась к калитке сада Стэвертон-Хауса и остановилась, поджидая его, хотя граф был почти уверен, что у нее тоже был ключ.
Опустив ящик на землю, Стэвертон вынул из кармана свой ключ, отпер калитку, и они вошли в темный сад.
Теперь они стояли под деревьями, посаженными у самой стены, огораживающей сад. Воздух был напитан ароматом ночных цветов. Из окон нижнего этажа падал золотистый луч света на террасу.
Граф сделал несколько шагов по лужайке и остановился рядом со скамьей возле террасы.
— Не имею ни малейшего желания, чтобы мои слуги увидели вас одетой столь неприлично, — сказал он. — Мы сможем поговорить и здесь.
— Но никто меня не видел и не увидит. Я тихонько спустилась по лестнице — ваша бабушка решила, что я легла спать, — и выскользнула из дома через окно библиотеки.
