Граф сделал несколько шагов по лужайке и остановился рядом со скамьей возле террасы.
— Не имею ни малейшего желания, чтобы мои слуги увидели вас одетой столь неприлично, — сказал он. — Мы сможем поговорить и здесь.
— Но никто меня не видел и не увидит. Я тихонько спустилась по лестнице — ваша бабушка решила, что я легла спать, — и выскользнула из дома через окно библиотеки.
— Ну хорошо, хорошо! — сдаваясь, проворчал граф. — Мы можем вернуться тем же путем.
Он поднялся впереди Петрины по ступенькам террасы и увидел, как и ожидал, что французское окно библиотеки было открыто.
В комнате горели свечи; на столе его ждали бутылка шампанского в ведерке со льдом и накрытые салфеткой бутерброды с паштетом на серебряном блюде.
Граф поставил ящик на стол около софы и налил себе бокал шампанского. Он вдруг почувствовал, что очень устал, и не только леди Изольда была причиной этому.
Узнав, что Петрина в мужском платье спустилась из окна дома сэра Мортимера Шелдона, Стэвертон тогда же понял, что впереди его ждут одни тревоги и хлопоты, связанные с этой неугомонной девицей.
С бокалом в руке граф обернулся и посмотрел на Петрину. Она стояла посреди комнаты и внимательно следила за ним. Свет свечей подчеркнул рыжеватый отблеск в ее волосах, которые, как теперь обратил внимание граф, были уложены вокруг головы.
В туго натянутых панталонах и в его итонской курточке она нисколько не походила на мальчика-подростка, но, напротив, выглядела очень женственно и, надо признаться, очень привлекательно.
Но ее огромные глаза, полные страха и ожидания, и побледневшие щеки его чрезвычайно насторожили.
— Итак, — произнес граф повелительно, — что вы делали и как оказались в доме Шелдона, да еще в таком виде?
— Я сожалею, что все так получилось! — ответила Петрина. — Но, согласитесь, я же не могла заранее предвидеть, что именно вы и именно в тот самый момент пройдете под окнами?!
— А если бы это был не я, то, по вашему мнению, никто никогда бы не узнал об этой отвратительной выходке? — сказал, повышая голос, граф. — Или к этому событию имеет отношение сам Шелдон?
Он спросил это таким язвительным тоном, что Петрина сразу же самолюбиво вздернула подбородок.
— Только сэр Мортимер и имеет к этому отношение, и самое непосредственное, но прямым образом меня это не затрагивает.
— Что в ящике?
Тут граф впервые осмотрел предмет, который поставил на стол. Это был тяжелый ручной сейф, вроде тех, которыми пользуются в деловых конторах.
— Я не могу сказать вам… об этом, — упавшим голосом проговорила Петрина.
— Вы обязаны рассказать мне все! — вспылил граф. — И могу заверить вас, Петрина, что рассматриваю ваше поведение, как серьезный вызов моему гостеприимству.
— Сожалею, что так рассердила вас!.. — еще тише пролепетала она.
— Но на самом деле вы хотите сказать, — тут граф изобразил в своем голосе горечь, — как жаль, что я поймал вас на месте преступления. Очевидно, вы приготовили убедительное объяснение своему поступку, хотя одному Богу известно, что руководило вами в действительности!
Петрина промолчала, и граф, не выдержав, взорвался от гнева:
— Не смейте молчать! Рассказывайте все с самого начала! Послушаем, какую дьявольщину вы измыслите на этот раз!
— Но это не моя… тайна, — неуверенно отвечала Петрина. — И я… обещала, что… не скажу вам.
— Нет, вы мне скажете, даже если для этого мне понадобится прибегнуть к силе! — угрюмо ответил граф. — Скажите спасибо, что, приняв вас за мальчишку, я не поколотил вас!
— Но ведь это несправедливо — бить того, кто меньше и слабее! — сказала Петрина с некоторым вызовом.
— С ворами и взломщиками надо поступать так, как они того заслуживают! — отрезал граф. — А теперь вы скажете мне все как есть, в противном случае придется вытряхнуть из вас правду вместе с потрохами.
Он двинулся к ней, словно собираясь осуществить угрозу, и Петрина поспешила ответить:
— Я скажу, но, пожалуйста, нельзя ли мне сначала попить? Меня мучает ужасная жажда.
Сжав губы, граф налил полбокала шампанского, поставил его на поднос и направился к Петрине. Та, не двинувшись с места, протянула руку.
Она отпила два-три глотка, облизала губы и сказала:
— Я доверю вам чужую тайну, потому что вынуждена это сделать, но прежде пообещайте, что не расскажете об этом ни одной живой душе на свете!
— Никаких обещаний! — ответил граф. — И я не собираюсь торговаться с вами.
— Послушайте, граф, если будет разглашена хоть малая часть того, что я собираюсь открыть вам, это может причинить неизмеримый вред двум людям и погубить навсегда их жизнь!
Голос ее звучал так искренне, что граф ответил:
— Надеюсь, я не сделал ничего такого, что могло бы заставить вас усомниться в моей честности.
Петрина взглянула ему прямо в глаза и, помолчав, ответила:
— Нет… Конечно, нет.
Она чуть-чуть покраснела, подошла к ящику и положила на него обе руки.
— Думаю, здесь лежат… любовные письма, — тихо сказала она.
— Ваши? — спросил граф, словно выстрелил из пистолета.
Петрина покачала головой.
— Как я уже вам говорила, я никогда не влюблялась, но… моя подруга решила… что любит сэра Мортимера. Это увлечение длилось недолго, но она успела послать ему несколько очень глупых писем, а теперь он… шантажирует ее.
— Шантажирует? — с трудом выдавил из себя граф.
— Он ей сказал, что, если она не пообещает заплатить ему пять тысяч фунтов стерлингов в течение двух лет, он отнесет письма ее жениху, что может расстроить их свадьбу, или уже мужу, когда они поженятся.
— Всегда считал, что Шелдон — человек не нашего круга, — тихо проговорил граф, — но не думал, что он способен на такую пакость!
Граф сказал это как бы про себя, а затем, в другом тоне, переспросил:
— Но какое отношение это имеет к вам? Почему вы вмешались в это дело?
— Потому что, будучи готова уплатить эти пять тысяч, чтобы помочь моему другу, я хотела наказать сэра Мортимера — почему этому господину должно все сойти с рук?!
Какое-то мгновение казалось, будто граф собирается наброситься на нее с гневными упреками. Затем, словно вопреки своему желанию, он слабо улыбнулся, поднес руку ко лбу и сел в кресло.
— Только вам, Петрина, могло прийти в голову такое решение!
— Однако никто бы и не узнал, что я там побывала, не проходи вы случайно в это время по конюшенному двору.
— А если бы это оказался кто-нибудь другой? — возразил граф. — Завтра утром вы могли бы предстать перед судом или хуже того… Впрочем, об этом я даже и говорить вам не хочу.
