Председатель суда тяжело вздохнул. Улик мало, ведьма оказалась чересчур изворотливой. Она не сознается ни в чем, чего не будет вынуждена признать. Это не Жанна Бург, которой доставляло удовольствие рассказывать о дьявольских оргиях. Рена Бригетта моложе ее и хитрее. Он подал Канэну знак продолжать допрос.
Рена Бригетта помогала при родах многим женщинам… В том числе и тем, с издевкой заметил Канэн, дети которых появились на свет мертвыми. На то была воля Всевышнего, защищаясь, ответила несчастная. Но во время родов умерло много детей, продолжал настаивать Канэн. Потому что они были слишком слабенькие, возразила повитуха. А что за травы она у себя хранит? Это приправы к пище. А немой, он что, рассчитывает вернуть себе язык с помощью ее стряпни? Если на то будет воля Господа. Приходит ли кто-нибудь еще отведать ее супа? Нет, только немой. Тогда зачем ей нужно столько трав? Бригетта ответила, что за ними к ней иногда приходят соседки. Канэн тут же расставил свои силки, спросив, как зовут этих соседок.
Бородатая женщина? Нет, такая ей не известна. Она клянется, что не имеет ничего общего с этим отродьем и хоть кое-что слышала о ней, ничего не знает, никогда ее не видела; и вообще, эти истории ее не интересуют, они ей противны. И если когда-нибудь она увидит бородатую женщину, то затолкает ее прямо в печь!
Данверу уже слышался обличительный аргумент. Рена Бригетта — физически крепкая женщина, к ее мнению прислушиваются другие, и она совсем не такая одиночка, каковыми являются — каждая по-своему — Анна Дюмулен и Жанна Бург. У нее хватит сил, чтобы постоять за себя, и она могла бы повести на шабаш толпу и даже зачаровать ее, приняв экзотический облик пышнотелой женщины с бородой…
Неудовлетворенный результатом допроса, Ла Барелль решил, что настало время перейти к более жестким методам дознания, и жестом отдал соответствующий приказ человеку в сером берете. Тот споро и деловито достал из своего мешка большие клещи, молоток, три иглы различной длины, кандалы, железный ошейник и разложил эти угрожающего вида предметы на кухонном столе, с которого стражники еще раньше все смели на пол. Рена Бригетта побледнела и затряслась, как от озноба. Немой, казалось, полностью слился с камином.
— Сначала мы вам кое-что покажем, — сказал председатель суда повитухе, затем обернулся к лейтенанту и ледяным тоном приказал: — Подготовьте ее.
Женщина почти не отбивалась, зная, что ей не под силу противостоять пятерым крепким мужчинам да к тому же опытным воинам, способным убить ее одним ударом. В одно мгновенье они сорвали с нее аккуратно сшитое платье, обнажив полное тело, выглядевшее до странного непристойным в своей молочной белизне, и плотно завязали глаза, с ненужной силой затянув узел повязки. На запястья и лодыжки Рены Бригетты стражники накинули сыромятные ремешки, после чего растянули ее на полу и крепко связали. Дородная, с белой кожей, усеянной веснушками, она слабо трепыхалась, как большой карп, вытащенный из пруда. Стражники, заметно возбужденные видом ее пышной груди и грубо выбритого паха, жадно склонились над ней, и лейтенанту пришлось отогнать своих вояк взмахом шпаги.
Человек в берете поднес большие клещи к плечу несчастной жертвы и сжал длинные ручки своего инструмента. Женщина пронзительно закричала. Палач ослабил хватку и вопросительно посмотрел на председателя суда. Они понимали друг друга без слов — по смене выражения лица или едва заметному жесту — и потому работали слаженно, словно части некоего совершенного механизма. Клещи «серого берета» поочередно впивались в поясницу, правую грудь, бедро беспомощной Рены Бригетты… После каждого ее вопля палач неспешно прекращал пытку, и на теле жертвы появлялись новые красные отметины.
Не добившись желаемого результата, костолом сменил тактику. Вооружившись большой иглой, он навис над телом женщины, раздумывая, куда бы воткнуть острие. Наконец, решив эту проблему, он вогнал иглу в трепещущую плоть точным движением специалиста своего дела. От нестерпимой боли Рена Бригетта выгнулась дугой, но ремни на руках и ногах крепко держали ее на месте. Игла не оставила следа, но на месте укола выступила капля крови, которую один из стражников промокнул тампоном, смоченным в уксусе. Зрелище становилось невыносимым, а пытка все более жестокой. Ла Барелль поднял палец. Палач кивнул и вонзил иглу в паховую складку. Тело женщины уже не реагировало на боль. И та вонзилась в живот в районе пупка. Рена Бригетта не шелохнулась. Она, казалось, перешла ту черту, за которой уже не чувствовала боли.
Ла Барелль словно угадал мысли инспектора и, повернувшись к нему, предложил посмотреть, что будет дальше. Палач вонзил иглу в левую грудь женщины, и Рена Бригетта испустила ужасный крик, тем самым подтвердив, что она еще в сознании. Однако несчастная утратила контроль над своим телом: мышцы сфинктера ослабли и содержимое прямой кишки излилось наружу жидкой зловонной массой. Зажав носы и с отвращением отвернувшись, свидетели пытки разразились громкими проклятиями. Председатель суда замахал рукой, отгоняя от себя волну зловония, и потребовал открыть дверь, чтобы впустить струю свежего воздуха. На этом дознание с пристрастием закончилось.
Пока обвиняемую «готовили» к отправке в тюрьму, Ла Барелль ждал на улице.
— Нет! Я умоляю вас! — истошно вопила Рена Бригетта. — Я ничего не сделала! Отпустите меня! Я вас умоляю!
Тимоте де Ла Барелль прищурился и поджал губы. Знала бы эта голая, дурно пахнущая женщина, до какой степени она была ему отвратительна!
Рену Бригетту везли через весь город в маленькой тележке, которую тащили два стражника. Остальные несли сундук с изъятыми у нее уликами. Не бог весть какие улики, думал председатель суда, тогда как судья Данвер размышлял, может ли светский суд рассматривать отсутствие боли в определенной точке тела в качестве доказательства вины. Судья Канэн и палач шагали с осознанием исполненного долга, не обремененные какими бы то ни было мыслями и сомнениями. На обратном пути кортеж снова проходил мимо пологого спуска к реке, где женщины стирали белье, но на сей раз их взгляды были прикованы к тележке. На непроницаемых лицах прачек застыло выражение подчеркнутого безразличия, чтобы, не дай бог, не навлечь на себя какой беды. Женщины торопливо перекрестились и продолжили прерванную работу, еще громче стуча вальками.
Иезуит, сопровождаемый раздраженными взглядами стражников, молча расхаживал перед входом в зал заседаний. Когда дознаватели наконец вернулись, он, ни с кем не здороваясь, посторонился, чтобы пропустить их, и пристально посмотрел на Рену Бригетту. Председатель суда бесстрастным тоном сообщил ему, что невосприимчивость обвиняемой к боли была зафиксирована вторично и в присутствии других свидетелей. В подтверждение своих слов он повернулся в сторону судьи-инспектора, который промолчал, не имея формальных возражений.
