Простым людям не позволялось приближаться к собранию жрецов и вельмож. Но апиру подошли и встали почти рядом с ними на еще влажном берегу. Здесь тростник был вырублен, и сделана площадка, чтобы высочайшие особы не замочили ног. Апиру стояли среди тростников, их ноги были погружены в жидкий ил.
Нофрет опасалась крокодилов. Она не слышала, чтобы крокодилы нападали на такую большую толпу людей, но от них можно ждать всякого. Ее рука скользнула под покрывало — в косу был вплетен амулет Собека.
На возвышении обряд подходил к концу. Люди на берегу захлопали в ладоши, выкрикивая приветствия царю: «Тысячи и тысячи лет! Живи вечно!»
Царь совершил жертвоприношение и вернулся на трон под навесом. Носильщики заняли свои места и нагнулись, чтобы взяться за ручки.
Громкий голос Агарона заставил их замереть.
— Господин Египта! Ты все еще отказываешься повиноваться нашему богу?
Среди всеобщего замешательства, вызванного таким неслыханно дерзким обращением к царю, Моше вспрыгнул на возвышение, а вслед за ним и Агарон. Седобородые старейшины двигались ловко, как мальчишки. Агарон высился, словно башня, над жрецами и вельможами. Моше, высокий даже для египтянина, был не ниже любого из них.
Царская стража, придя в себя, ринулась вперед. Моше поднял посох.
— Нет, — сказал он мягко.
Стражники остановились, словно налетев на стену.
У жрецов и вельмож тоже, казалось, не было сил шевельнуться. Моше улыбнулся им смертельно ласковой улыбкой, но слова его были обращены к царю:
— Мой повелитель, царь, Великий Дом Египта, Властелин Двух Царств, ты все еще насмехаешься над Предводителем?
— Я не знаю вашего бога. — Голос царя прозвучал резко, скрипуче, как будто он утратил умение смягчать его.
— Ты знаешь его, — возразил Моше, все еще негромко, но слышал его каждый. — Он говорит с тобой днем и ночью, с тех пор, как ты превратил его людей в своих рабов.
— Я не слышу его, — упорствовал царь.
— Слышишь. Но отказываешься признать его. Он пугает тебя. Так и должно быть, поскольку он могущественней всех богов Египта.
Царь попытался поднять руку, в которой держал плеть, но то ли этот золоченый символ царской власти был сделан из камня, который тяжелее даже золота, то ли его рука преодолевала невидимую тяжесть.
— Уберите его, — приказал он. — Уберите его отсюда.
Никто не двинулся с места, чтобы исполнить приказ. Стража не в силах была преодолеть стену, воздвигнутую посохом Моше. Жрецы тоже не могли или не хотели сдвинуться с места.
Глубокий румянец гнева залил щеки царя под краской.
— Твои чары рассекутся, как и любые чары. И тогда ты умрешь.
— Чары? — изумился Моше. — Но я не колдун. Я служу своему Богу, только и всего. Сейчас его рука лежит на тебе.
— Твой бог — ложь и сон. Я призову против тебя Амона. Я призову Пта и Тота, Осириса и Исиду, Гора, Сета…
Моше выслушал это перечисление богов с нерушимым спокойствием и, когда царь исчерпал свои познания, сказал:
— Мой бог один, и имя его могущественно. Так ты освободишь мой народ?
— Я не освобождаю рабов, которые мне еще нужны.
— Это Господь делает тебя таким непреклонным. Что ж, смотри и ты увидишь доказательство его мощи.
— Что, новые фокусы? Руки прокаженного? Превращение воды в кровь?
— Проси, и тебе будет дано. — Моше повернулся лицом к реке и наклонил свой посох вдоль течения. — Смотри.
Томительно долго ничего не происходило. Если бы стража могла наброситься на Моше, она бы успела это сделать. Жрецы неотрывно глядели туда, куда указывал пророк апиру, словно их воля была полностью подчинена ему. Только царь еще имел силы сопротивляться. Преодолевая мощь руки бога, возложенной на него, он почти встал с трона, но тут по толпе пронесся ропот. Первыми шум подняли люди, находившиеся выше по течению и не дошедшие до места царской церемонии. Нофрет показалось, что этот полустон, полувопль пришел сюда из самой Нубии.
Река, успокоившаяся после разлива, отливала голубым под солнцем и коричневым в тени, темно-коричневым, цветом Черной Земли. Кое-где, под деревьями и среди тростников, вода была зеленой, под облаками становилась серой, под ветром покрывалась белой пеной.
Теперь в реке бежало новое течение. Шум, доносившийся сверху, приблизился и стал яснее: «Кровь! река обратилась в кровь!»
Вода стала почти красной. Нофрет видела такой цвет у земли. Красной Земли, а мореходы рассказывали, что иногда вода в море тоже краснеет, рыба, живущая в нем, умирает, и люди, которые ее ели, тоже умирают от рези в животе.
— Превращение воды в кровь, — произнес Моше спокойно и четко среди криков толпы, — это, как ты сказал, простой фокус, шарлатанство — Он помолчал. — Так ты освободишь мой народ?
Царь не мог оторвать глаз от реки, скованный ужасом, но в глазах его ясно читался гнев.
— Нет, — ответил он. — Я никогда не сделаю этого.
Вся вода в Египте была из реки. Ею поливали поля, ею наполняли колодцы. Поэтому теперь все колодцы, все цистерны, все каналы были полны кроваво-красной воды.
Вода была не такой густой, как кровь, но пахла железом. Только та вода, которую люди набрали прежде, чем река изменилась, оставалась пока чистой и неиспорченной. В этих нескольких кувшинах и бурдюках была вся вода и Египте, годная для питья; весь запас воды для людей и животных, до тех пор, пока бог апиру не решит, что можно снять проклятие.
Так говорили в городе и даже во дворце. До Нофрет доходили разные слухи. Она ушла с берега реки вслед за остальными, шагая рядом с Моше, и не удивилась бы, если бы толпа набросилась на них и разорвала в клочья, но никто не двинулся с места. Для них освободили путь, словно для царской процессии: от речного берега до самого дворца.
Нофрет меньше всего хотелось туда возвращаться, но их вел Моше, неспособный понять, почему дворец может оказаться не лучшим убежищем. Наверное, так уж он был воспитан. Дворцы всегда давали ему укрытие, поэтому он не видел надобности куда-то уходить, если можно было оставаться в царском доме.
Им не причинили никакого вреда. Никто к ним не приближался, никто не останавливал их. Много позже, в тот же день, Нофрет выглянула из дверей, но стражников там не было. Казалось, во всей этой части дворца кроме апиру не осталось никого.
Вода в гостевом доме была чистой, как и в цистерне позади него. Иегошуа, обследовав окрестности, вернулся со связкой жирных гусей, ощипанных и выпотрошенных, и сообщил, что остальному дворцу не так повезло. По его словам, гусей ему преподнес перепуганный чиновник, умоляя снять заклятие с его колодца.
