— Сударыня, мне очень жаль, но мне понадобится совершить еще одну поездку в ближайшую же неделю.
Девушка, неожиданно для самой себя, вздохнула с облегчением.
— Но как? — огорчилась Анна Александровна. — Ах, Лиза, что ж ты молчишь? Отчего не уговариваешь князя остаться?
— Но ежели дела требуют, то как я могу отговаривать? — запротестовала Лиза.
— Милая моя! — воскликнула маменька. — Какая ты разумница. Вот видите, князь, моя дочь станет такой женой, которая никогда не будет возражать против ваших дел. Нравится ли вам это?
— Конечно, нравится, княгиня. Однако теперь мне бы хотелось, — тут Кавальканти повернулся к девушке, — чтобы Елизавета Гавриловна стала бы меня упрашивать остаться. — Он улыбнулся.
— Разве этим можно изменить ваше решение? — спросила Лиза.
— Нет, но мне было бы приятно. Своими словами вы показали бы, как вам меня не хватает. А то я уже начинаю думать, что вы вовсе по мне не скучали! — сказал князь.
— Нет, я скучала. — Лиза опустила голову. — И я бы хотела, чтобы вы никуда не уезжали.
— И я бы этого хотел, но, увы!
— Когда же вы едете? — поинтересовалась Анна Александровна.
— Довольно скоро, сударыня. Через два дня. Я направляюсь во Флоренцию. Там находится часть семейного состояния, некоторая недвижимость… Я должен этим заняться, чтобы после ничто не препятствовало моей спокойной жизни в России.
— Что же, это прекрасно! — произнесла княгиня. — Надеюсь, вы недолго будете отсутствовать.
— О, совсем недолго. Не более десяти дней, — с этими словами князь склонился к руке Анны Александровны. — А теперь я прощаюсь с вами до вечера. Надеюсь, что мы встретимся за ужином, сударыни.
После Кавальканти поцеловал руку Лизы и вышел.
— Что за человек! — обернулась маменька к дочери. — Только как он бледен. Я не стала ничего говорить, но это же прямо беда!
— Да, маменька.
— А что он сказал тебе, Лизок? Ты спросила о причине его бледности? Он, быть может, нездоров?
— Князь сказал, что на него так действует здешний климат.
— Вот странность… — задумчиво протянула княгиня. — На таком солнце здешний уроженец так бледен…
— Да, это странно, — согласилась Лиза. — Маменька, вы позволите мне пойти к себе?
— Ступай, ступай, милая, отдохни…
Лиза заперлась в спальной и, усевшись в то самое вольтеровское кресло — единственный удобный предмет мебели в доме, — принялась раздумывать. Нет, она думала не о замужестве и не о женихе. Она размышляла о кладбище. Ей втемяшилось в голову непременно пойти на это злосчастное кладбище, и Лиза только досадовала, что придется так долго ждать отъезда князя Гвидо.
Но дни, против всякого ожидания, пролетели быстро. И вот уже Лиза, надев шляпку и взяв в затянутые перчатками руки кружевной белый зонтик, в сопровождении одной только служанки отправилась на кладбище.
Своими планами Лиза еще раз поделилась с Марией. Та, посоветовав не ходить, все же объяснила, как найти могилу бывшей князевой невесты. Служанка, тоже не любившая кладбищ, не хотела сопровождать госпожу, но Лиза решила действовать хитростью. Она дала служанке несколько монет, подарила ей шелковый цветной платок и бусы из агата. В ответ на столь щедрые дары (или в ответ на этот подкуп, что вернее) служанка, которую, кстати, звали Сильвией, согласилась сопроводить молодую хозяйку до самых кладбищенских ворот.
Между ними уговорено было следующим образом: обе девушки дойдут до ворот, но Сильвия останется снаружи, а Лиза пойдет внутрь одна. О, там бояться было нечего. Кладбище было совершенно пустынно, как объяснила служанка госпоже. И, кроме мертвых, пожалуй, никто не побеспокоит ее хозяйку. Да и мертвые вряд ли будут ходить по кладбищу среди бела дня на самом солнцепеке.
— Отчего же ты боишься тогда пойти внутрь, Сильвия? — спросила княжна, когда девушки уже направлялись к столь желанной для Лизы цели.
— Да так… — замялась девица. — Просто мне не по себе, синьорина. Не по себе, когда я даже издали смотрю на кладбищенские памятники. Это напоминает мне о том, что все мы смертны, — прибавила она шепотом.
— Memento mori [6], — пробормотала себе под нос княжна.
— Что? — переспросила Сильвия.
— О, так говорили древние, — ответила Лиза. — Это значит, что каждую минуту надобно помнить о своей кончине, ибо она может наступить в любой момент и неожиданно. И человек постоянно должен об этом себе напоминать походами на кладбище.
— Ужасы какие, синьорина, — выпучила глаза служанка. — Зачем же это человеку добровольно надо об этом помнить? Да еще каждую минуту?
— Ну не знаю… — ответила княжна. — Так говорят.
Служанка бормотала еще что-то о том, какие чудные господа и чего только они не выдумают, и таким вот образом девушки оказались у ворот кладбища.
— Ну все, дальше я не пойду, — прошептала служанка.
— А я вовсе не боюсь… — твердо, но тихо сказала Лиза, чтобы подбодрить себя.
Если бы кто наблюдал происходящее со стороны, то он бы увидел, как нежная и хрупкая девичья фигурка скользнула за ворота кладбища и медленно пошла по дорожке меж памятников.
Что такое было это кладбище в Лукке? Сначала надобно сказать, что это было кладбище господское. Оно располагалось близ небольшой церкви и было старинным. Как рассказала Лизе Мария Виченца, погост был столь древним, что помнил времена пятисотлетней давности. Церковь же была тут построена также пять сотен лет назад. Конечно, самые старые могилы почти не сохранились. Только несколько плит в самой церкви, в ее стенах и полу напоминали о такой древности. Да еще прекрасное надгробие в одном из пределов говорило о том же.
Надгробие изображало собою лежащую фигуру в полный рост со сложенными на груди руками и в полном рыцарском облачении. Это была могила здешнего князя, основателя этой церкви, имя которого было Андреа Кавальканти, ибо он приходился жениху Лизы далеким предком.
Близ этого надгробия стояла скорбная женская фигура, которая согласно преданию изображала супругу усопшего князя. Но надпись внизу на ней гласила: «св. Елизавета».
— Святая Елизавета, — прошептала очарованная Лиза имя своей небесной покровительницы.
Никак она не ожидала увидеть ее здесь. Но фигура эта была так прекрасна, что девушка решила, что придет полюбоваться на нее еще раз.
На улице же, без единого деревца, под палящим солнцем располагались другие надгробия, поставленные над своими хозяевами в последнюю сотню лет. Это были сплошь надгробия из белого мрамора, высокие и не очень, и на каждом что-то было высечено. Ни одно не было покрыто мхом, что непременно произошло бы на любом русском кладбище, на всех надписи можно было разобрать, и почти у каждого стояли цветы в специальной подставке.
