Затем Дарсия направилась домой. По дороге она строила планы, которые скорее всего удивили бы маркизу и уж наверняка встревожили бы графа.
Следующая неделя была расписана от начала и до конца: визиты, обеды, вечера, балы — по нескольку на день. Список полученных приглашений, который вел мистер Кертис, рос как снежный ком, пока Дарсия не взмолилась:
— У меня больше нет ни минуты свободного времени, его не хватает, даже чтобы писать письма, я до сих пор не разослала благодарности тем, от кого получила цветы еще неделю назад, а, согласитесь, те, кто приглашает нас на приемы, имеют некоторые преимущества.
— Я рад бы помочь вам, но, к сожалению, это не в моих силах, мадемуазель, — сочувственно произнес мистер Кертис.
— Ты ведь не жалуешься, ma chere? — вмешалась маркиза.
— Пока нет, но мне нужен свободный день, чтобы съездить в Роули-Парк.
— Разумно ли это? Эта поездка только расстроит тебя.
— Не думаю. Важно лишь, чтобы там никто не узнал, кто я такая. — Говоря это, Дарсия посмотрела на мистера Кертиса.
— Я предполагал, что вы поднимете этот вопрос, мадемуазель. За домом присматривают новые люди, все прежние слуги, как вы помните, были отправлены на пенсию, и, если вы сами не будете к ним заходить, они вряд ли увидят вас.
— Это как раз то, что я хотела узнать, — сказала Дарсия. — Я возьму ту же карету, что и в прошлый раз. Хотелось бы, чтобы она была подана завтра к одиннадцати часам утра.
— Дарсия, Дарсия, не принимай поспешных решений! — воскликнула маркиза. — Мы обещали завтра быть на обеде у герцога Бедфордского.
Дарсия улыбнулась:
— Вот здесь-то вам и придется вспомнить о дипломатии, но не забудьте потом рассказать мне, какое оправдание вы придумали.
На следующее утро, ровно в одиннадцать часов, Дарсия сбегала по ступенькам, как школьница, отпущенная на каникулы.
День выдался теплый. Дарсия снова была в простом платье, а ее шляпа с широкими полями для защиты от солнца, была украшена только веночком из полевых цветов и несколькими зелеными ленточками под цвет ее глаз.
Она была такой юной и очаровательной, что лакей, провожавший ее до кареты, с восхищением посмотрел ей вслед.
Сначала она заехала в Роули-Парк и при виде дома, теперь пустого и запертого, почувствовала, как к глазам подступили слезы.
Ребенком она была так счастлива здесь, и теперь ей хотелось, как, впрочем, многим до нее, повернуть время вспять.
Как хорошо было бы снова смотреть из окна детской, радуясь солнышку, и знать, что сразу после завтрака они вместе с отцом отправятся на верховую прогулку.
Бывали, правда, и дни, когда его не было рядом. Где-то там, в Лондоне, он снова шокировал всех своим поведением или искал развлечений на континенте.
Но зато сколько было радости, когда он возвращался! Казалось, все в доме оживало в его присутствии, становилось волнующим и захватывающим, время мчалось словно на крыльях, и казалось, что в сутках не хватает часов, минут, секунд.
Дарсию впустили в дом, и она прошлась по комнатам. Чехлы из голландского полотна покрывали мебель, укрыты были и картины. Вместо привычного аромата цветов, в доме стоял тот тяжелый запах, свойственный нежилым помещениям.
Дарсия переходила из комнаты в комнату в поисках того, за чем приехала. Найдя, она попросила смотрителя отнести это в карету.
Отъезжая, Дарсия почувствовала, что возбуждение, охватившее ее еще в Лондоне, усиливается. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ее раздражало, что лошади так медленно взбираются на холм. Но вот наконец перед ней предстал дом графа, еще более красивый, чем он показался ей в первый раз. Она видела его таким, каким он должен был стать по завершении строительства, и не замечала ни груды камней, ни штабелей доски, ни снующих рабочих. Она видела зеленый бархат лужаек, кустарники и цветники, обрамляющие аллеи традиционного французского парка.
И душа ее ликовала и пела от этой красоты.
Дарсия приблизилась к дому, но, прежде чем успела подняться по ступенькам, навстречу вышел граф, протягивая ей руку:
— Наконец-то вы здесь! Я уже начал думать, что больше вас не увижу! Как вы могли так долго не приезжать? Как вы могли забыть, что так нужны мне?
Он взял ее за руку и повел по восточной галерее гак быстро, что Дарсии приходилось почти бежать.
— Все уже готово! Я сразу, как только прибыли панели, заставил всех работать. Я так ждал вас, чтобы вы оценили сделанное.
Он провел ее в комнату для завтрака, и, увидев закрытые панелями стены, Дарсия поняла, что ничего лучше для этой комнаты придумать было бы невозможно.
В лучах солнца, проникающих из окон, резные купидоны и обвивающие их ленты, казались золотыми. Хрустальная люстра на бронзовых цепях свисала с потолка в центре комнаты. Все было именно так, как она себе представляла.
Граф стоял и наблюдал за выражением ее лица.
— Подошло! Все подошло! — Дарсия захлопала в ладоши.
— Подошло в совершенстве, как будто эти панели были созданы для этой комнаты! — согласился граф. — Но как вы могли знать… Как вы догадались, что это именно то, что мне нужно?
Она не ответила, разглядывая люстру, и он продолжал:
— Мне хотелось, чтобы комната была полностью готова к вашему приезду. Поэтому я сразу же повесил люстру и зеркало именно так, как вы предлагали.
Дарсия остановилась в дверном проеме и поэтому еще не успела увидеть зеркала над камином, который был справа от нее. После слов графа она повернулась посмотреть на него. Зеркало было в золотой раме, украшенной резными купидонами, в точности как на панелях Ришелье.
— Вы не разочарованы? — спросил граф, словно просил ее одобрения.
— Все именно так, как я рисовала эту комнату в своем воображении, — тихо проговорила Дарсия.
Ей показалось, что граф вздохнул с облегчением. Потом он спросил:
— Не пройти ли нам по дому? Только после вашего отъезда я осознал, что не следовало отпускать вас так быстро. Мне действительно нужна ваша помощь.
Дарсия засмеялась:
— А мне показалось, что мое присутствие вас раздражает.
— Как вы могли такое подумать? — с живостью возразил граф, но, прочувствовав, что в ее словах есть доля правды, тут же добавил: — Вы правы, как всегда. Да, мне казалось, будто вы вторглись в мои владения и если я не буду осторожен, то потеряю то, что до сих пор считал только своим.
— Я вовсе не хотела вас поучать.
— Знаю, знаю, — сказал он. — Я сам потом злился на себя из-за своего глупого поведения.
— Считать своим то, что действительно принадлежит тебе, — это вовсе глупость.
— Да, но можно скатиться до эгоизма и стать собакой на сене. Но я говорю не об этом. Тогда, беседуя с вами, я столкнулся с чем-то, что никогда не встречалось мне раньше.
