Граф потянулся к ее каштановым локонам. Он наклонил голову, жадно вдыхая их чистый аромат. Потом его рука дотронулась до лица Соланж.
Она попыталась уклониться от этого прикосновения и не смогла. Сегодня, в ее первую брачную ночь, она вообще не владела собственным телом, словно скованная льдом.
– Ты можешь двигаться, ангел мой, – сказал муж, садясь с нею рядом.
Соланж сделала еще одну попытку. Губы ее приоткрылись, жадно ловя воздух. Наконец она села. Граф поддержал ее, обхватив за спину, и наклонил девушку чуть вперед. Шкуры соскользнули, и пелерина распахнулась, обнажив ее тело. Соланж торопливо стянула края пелерины.
– Не надо, – сказал Редмонд, оттолкнув ее руку. – Не надо прятаться от меня.
Дыхание его было тяжелым. Он сдернул с Соланж пелерину, алчно пожирая глазами ее наготу.
– Умоляю!.. – прошептала Соланж, обретя дар речи.
Она нагнула голову, и длинные волосы завесой ук рыли ее.
– Глупое дитя! – упрекнул граф. – Что я тебе сказал? Учись меня слушаться. Все хорошие жены слушаются своих мужей. Убери волосы.
Он протянул руку сквозь шелк волос и, ухватив пальцами ее сосок, так сильно стиснул нежную плоть, что боль отозвалась во всем теле. Соланж собрала одной рукой волосы и отбросила их за спину. Лицо ее пылало от стыда.
Редмонд выпустил жену и чуть отодвинулся, чтобы вновь любоваться ею.
– Да, ты именно такая, какой я ожидал тебя увидеть. Ты была создана для меня, милая женушка. Ты моя.
«Нет, – хотела крикнуть Соланж, – не твоя!» Редмонд обвил рукой ее талию, прижался губами к шее. Затем поднял девушку и усадил к себе на колени.
Жар стыда сменился жгучим холодом. Соланж бросило в дрожь, когда губы графа прижались к нежной коже за ухом. Он теснее прижал к себе девушку, покусывая мочку. Рука его скользнула вверх по ее бедру.
– Прекрати, – отчетливо проговорила Соланж. – Не надо!
И снова все заплясало в сумасшедшем танце. Звук его голоса лишал ее сил. Граф потерся бородой о ее кожу. Когда он отстранился, Соланж увидела в его сияющих глазах свое крохотное отражение. Крик едва не сорвался с ее губ, но Редмонд закрыл ей рот поцелуем и глухо застонал.
Соланж не могла дышать. Ей казалось, что он сейчас раздавит, задушит ее. О боже, она не в силах остановить его. Слабость опять охватила ее тело, голова запрокинулась...
– А теперь, жена моя, – едва слышно проговорил граф, – я поведу тебя туда, где ты еще никогда не бывала.
Он толкнул Соланж на кровать и грубо навалился на нее сверху. Из складок мантии он извлек нечто длинное и блестящее.
Кинжал?! В, левой руке граф сжимал серебряный кинжал. Блики света играли на его лезвии.
Теперь его улыбка стала почти нежной. Бережно, почти любовно Редмонд коснулся лезвием руки Соланж.
Черточка крови выступила на запястье и заалела в свете свечей. Она росла, ширилась, а граф все сильнее нажимал на лезвие кинжала.
Все закружилось перед глазами Соланж, и она покорно погрузилась в небытие.
За стенами Уэллберна тихо падал первый снег.
Франция, 1287
Дэймон был неузнаваем.
Нет, черты его лица остались почти прежними. Те же точеные губы, тот же четкий овал лица, та же струящаяся грива черных волос.
И все-таки это был другой, новый Дэймон. Перед Соланж предстал суровый воин, сильный и мужественный.
Взгляды всех женщин устремились на него. Соланж прекрасно их понимала. Дэймон стал крепче, выше, шире в груди и плечах. В лице появилась некоторая резкость, но это лишь прибавило привлекательности мужественным чертам.
Держался он отстраненно, сдержанно, спокойно. Губы, так любимые Соланж, кривила горькая усмешка. Глаза избегали ее взгляда.
Соланж стало страшно. Неужели она снова потеряет Дэймона?! Он так нужен ей...
Все присутствующие не сводили с них глаз, ловили каждый жест, прислушивались к каждому слову. Они казались Соланж стаей крыс, готовых наброситься на нее.
– Госпожа моя, – обратился к ней Дэймон, что же случилось с твоим мужем?
Вздрогнув, Соланж вернулась к реальности.
– Граф тяжело болел, – сказала Соланж. Лихорадка. Она длилась три дня и три ночи.
Дэймон смотрел на нее в упор.
– Он умер?
– Сегодня ночью.
Соланж лгала. Дэймон знал это наверняка. Она делала это виртуозно, куда лучше, чем в детстве. Он прекрасно помнил, как это происходило, и сейчас видел ту же складку у губ, тот же румянец на щеках. Как собирается она заморочить его на сей раз?
«Ты хочешь меня?» – вспомнил Дэймон. Он никогда не поверил бы, что эти слова слетели с ее губ, если бы не слышал их сам.
«Это игра, – думал Дэймон, – та самая непонятная игра, в которую она решила втянуть и его. Она хочет посмеяться над ним, сделать из него шута себе в утеху. Не ужели он проехал столько миль, чтобы дать обвести себя вокруг пальца?»
Губы Дэймона сжались.
– Сочувствую твоей потере, графиня. Ты, должно быть, вне себя от горя. Я сожалею, что принес тебе еще одну дурную весть.
– Какую весть? – спросила Соланж.
– О твоем отце, миледи.
Она стиснула руки, но лицо ее осталось бесстрастным.
– Что с отцом?
– Маркиз, госпожа моя, скончался две недели на зад. Несчастный случай на охоте.
Соланж замерла.
– После этого происшествия он прожил еще неделю. Тогда-то он и послал за мной и просил меня лично известить тебя о его смерти.
– Так это он послал тебя? – прошептала она.
– Да, миледи. Это было последнее желание умирающего. Я не мог отказать ему.
В голосе Дэймона не было сочувствия к властному старику, который повелевал им даже сейчас, хотя Дэймону казалось, что он давно уже освободился от власти Айронстага.
Он был занят сбором урожая на землях Вульфхавена, когда прибыл посланец от маркиза. Дэймон много лет уже не поддерживал никаких отношений с Генри и не имел ни малейшего желания возобновлять их сейчас. Но, узнав о том, что старый маркиз при смерти, Дэймон поехал в Айронстаг.
У Генри оказались переломаны рука, нога и несколько ребер. К тому же старик застудил грудь. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: этот человек уже не жилец на свете. «Как печально умирать в полном одиночестве», – подумал Дэймон.
Маркиз был один уже много лет. Леди Маргарет давно покинула его, так и не удостоившись, чести стать маркизой. За ней последовала череда безликих женщин, которые годились лишь на то, чтобы согревать ложе Айронстага. Наконец он женился на милой и скромной девице из Лидса, которая после нескольких выкидышей умерла родами, унеся с собой и жизнь новорожденного младенца. После этого Генри очень быстро превратился в сварливого старца, окруженного несколькими верными слугами, такими же древними, как и он сам. Любимым его занятием стало любоваться своим золотом да составлять карты родовых владений.
